На всякого мудреца довольно простоты - Островский Александр Николаевич - Страница 10

Турусина. Навещайте.

Крутицкий. По старой памяти? хе, хе, хе!.. Ну, до свиданья! (Уходит.)

Турусина. Вот и старый человек, а как легкомыслен. Как ему поверить! (Прячет адрес в карман.) А все-таки надо будет справиться об этом Глумове.

Входит Григорий.

Григорий. Господин Городулин.

Турусина. Проси.

Григорий уходит. Входит Городулин.

Явление третье

Турусина и Городулин.

Турусина. Очень рада вас видеть. Не стыдно вам! Что вы пропали?

Городулин. Дела, дела. То обеды, то вот железную дорогу открывали.

Турусина. Не верится что-то. Просто вам скучно у меня. Ну, да спасибо и зато, что вот изредка навещаете. Что наше дело?

Городулин. Какое дело?

Турусина. Вы уж и забыли? Вот прекрасно! Покорно вас благодарю. Да и я-то глупо сделала, что поручила вам. Вы человек, занятый, важными делами, когда вам помнить о бедных несчастных, угнетенных! Стоит заниматься этой малостью.

Городулин. Угнетенных, вы изволите говорить? Насчет угнетенных я не могу припомнить ничего-с. А вот позвольте, я теперь вспомнил: вы, кажется, изволили просить меня справиться насчет ворожеи?

Турусина. Не ворожеи, а гадальщицы, — это большая разница; к ворожее я бы не поехала ни за что.

Городулин. Извините! Я сознаюсь в своем невежестве: я в этих тонкостях не силен. Одним словом, вдова коллежского регистратора Улита Шмыгаева.

Турусина. Какого бы она звания ни была, это все равно, во всяком случае, она дама почтенная, строгой жизни, и я горжусь тем, что пользовалась ее особенным расположением.

Городулин. Особенным-то ее расположением, как из дела видно, пользовался отставной солдат.

Турусина. Что вы говорите! Это все вздор, клевета! Она имела успех, имела знакомство с лучшими домами, ей позавидовали и оклеветали ее. Но я надеюсь, что ее оправдали, невинность должна торжествовать.

Городулин. Нет-с, ей по Владимирке.

Турусина (привстав). Как! Вот он, ваш хваленый суд! Сослать невинную женщину! За что же? За то, что она приносит пользу другим?

Городулин. Да ведь ее не за гаданье судили.

Турусина. Нет, вы мне не говорите! Все это сделано в угоду нынешнему модному неверию.

Городулин. Ее судили за укрывательство заведомо краденых вещей, за пристанодержательство и за опоение какого-то купца.

Турусина. Ах, боже мой! Что вы говорите!

Городулин. Святую истину. Жена этого купца просила у нее приворотного зелья для мужа, чтобы больше любил; ну, и сварили зелье по всем правилам, на мадере: только одно забыли — спросить дозволение медицинской управы.

Турусина. Что же купец?

Городулин. Подействовало. Умер было, только не от любви.

Турусина. Вам все это смешно, я вижу. У юристов и у медиков сердца нет. И неужели не нашлось ни одного человека, который бы заступился за эту бедную женщину?

Городулин. Помилуйте, ее защищал один из лучших адвокатов. Красноречие лилось, клубилось, выходило из берегов и наконец стихло в едва заметное журчанье. Ничего сделать было нельзя, сама призналась во всем. Сначала солдат, который пользовался ее особенным расположением, потом она.

Турусина. Я этого не ожидала! Как легко ошибиться! Нельзя жить на свете!

Городулин. Не то что нельзя, а при смутном понимании вещей действительно мудрено. Теперь учение о душевных болезнях довольно подвинулось, и галлюцинации…

Турусина. Я вас просила не говорить со мною об этом.

Городулин. Виноват, забыл.

Турусина. Пусть я ошибаюсь в людях. Пусть меня обманывают. Но помогать людям, хлопотать о несчастных — для меня единственное блаженство.

Городулин. Блаженство — дело не шуточное. Нынче так редко можно встретить блаженного человека.

Григорий входит.

Григорий. Блаженный человек пришел.

Городулин. Неужели?

Турусина. Кто он такой?

Григорий. Надо полагать, из азиатцев-с.

Городулин. И я тоже полагаю.

Турусина. Почему ты думаешь, что азиатец?

Григорий. Уж очень страшен-с. Так даже жутко глядеть-с. Ежели сударыня, к вечеру, не приведи господи!

Турусина. Как страшен? что за вздор!

Григорий. Такая свирепость необыкновенная-с. Оброс весь волосами, только одни глаза видны-с.

Турусина. Грек, должно быть.

Григорий. Не очень, чтобы грек-с, еще цветом не дошел. А как вот есть, венгерец-с.

Турусина. Какой венгерец? Что ты глупости говоришь!

Григорий. Вот что мышеловки продают.

Турусина. Принять его, накормить и спросить, не нужно ли чего ему.

Григорий. Его, я думаю, особенно-с…

Турусина. Ну, ступай, не рассуждай!

Григорий. Слушаю-с. (Уходит.)

Турусина. У меня к вам просьба, Иван Иваныч.

Городулин. Весь в внимании.

Турусина. Я насчет Машеньки Нет ли у вас кого на примете?

Городулин. Жениха? Пощадите! Что за фантазия пришла вам просить меня! Ну, с какой стороны я похож на сваху московскую? Мое призвание — решить узы, а не связывать. Я противник всяких цепей, даже и супружеских.

Турусина. А сами носите.

Городулин. Оттого то я и не желаю их никакому лихому татарину.

Турусина. Кроме шуток, нет ли?

Городулин. Постойте, кого-то я на днях видел; так у него крупными буквами на лбу и написано: хороший жених. Вот так, того и гляди, что сию минуту женится на богатой невесте.

Турусина. Вспомните, вспомните.

Городулин. Да, да… Глумов.

Турусина. Хороший человек?

Городулин. Честный человек, я больше ничего не знаю. Кроме шуток, отличный человек.

Турусина. Постойте, как вы назвали? (Вынимает бумагу из кармана.)

Городулин. Глумов.

Турусина. Егор Дмитрич?

Городулин. Да.

Турусина. Вот и Крутицкий мне про него же говорил.

Городулин. Ну, значит, ему и быть, так у него на лбу, то есть на роду, написано. Прощайте. (Кланяется и уходит.)

Турусина. Что это за Глумов? В другой раз сегодня я слышу имя этого человека. И хотя я не верю ни Крутицкому, ни Городулину, но все-таки тут что-нибудь да есть, коли его хвалят люди совершенно противоположных убеждений. (Звонит.)

Входит Григорий.

Зови барышню и скажи, чтобы все шли сюда.

Григорий уходит.

Какая потеря для Москвы, что умер Иван Яковлич! Как легко и просто было жить в Москве при нем. Вот теперь я ночи не сплю, все думаю, как пристроить Машеньку: ну, ошибешься как-нибудь, на моей душе грех будет. А будь жив Иван Яковлич, мне бы и думать не о чем: съездила, спросила — и покойна. Вот когда мы узнаем настоящую-то цену человеку, когда его нет! Не знаю, заменит ли его Манефа, а много и от нее сверхъестественного.

Входят Машенька, 1-я приживалка с колодой карт, которую держит перед собой, как книгу, 2-я приживалка, с собачкой на руках.