Черная вдова - Островская Марина - Страница 10

Наталья сбросила легкие летние туфли и, пройдя босиком по загрунтованному участку холста, присела рядом с Леликом.

— Привет, — сказала она, чмокнув его в щеку. При ярком освещении она заметила, как на лице Сретенского вспыхнул румянец смущения.

— Здравствуй, моя Лаура, — полуиронично произнес он.

— Какие у тебя планы? Будешь добивать декорацию?

— Когда ты рядом, декорация отдыхает. Погоди минутку, я вымою кисти.

Стены приткнувшейся рядом с декораторской подсобки были увешаны почерневшими от времени багетными рамами, эскизами костюмов, проектами декораций и набросками театральных афиш. В центре этой импровизированной мастерской на станке был установлен подрамник с холстом, аккуратно накрытым куском белой материи.

Наталья с проказливым видом подошла к подрамнику и притронулась двумя пальцами к уголку ткани.

— А ну-ка посмотрим, что ты тут изобразил?

Она не собиралась нарушать табу, но ей доставляло удовольствие каждый раз подшучивать над молодым художником. Он же, испытывая священный трепет перед раскрытием тайны незаконченного полотна, предсказуемо бледнел и пугался.

— Наталья, перестань!

— Хорошо, не буду. Но, я надеюсь, ты когда-нибудь покажешь мой портрет.

Она опустилась на стул в дальнем углу комнаты в смиренной позе.

— Это уж как мне захочется, — буркнул Лелик.

— Ты уже три раза загрунтовывал холст. Лелик, я понимаю, ты ищешь образ, но раз у тебя ничего не получается, может быть, я не твоя Лаура?

— Ты бы лучше помалкивала, а то получишь кистью по лбу, — беззлобно пробормотал он, растирая краску на палитре.

— Запачкаешь брызгами от кисти реквизит, придется платить из собственного жалованья, — заметила она, расправляя складки пышного платья. — А оно у тебя…

— Ничего, из гонораров отдам.

— Мечтаешь о славе Шагала?

— Об этом мечтает каждый художник. Зато, представь, когда я стану таким же великим, как Шагал, за испачканное моей кистью платье из театральной костюмерной на аукционах будут драться богатенькие япошки.

— Ты меня просто пугаешь. Может, мне надо посерьезнее относиться к твоим чувствам?

— Конечно, — подыграл ей он. — Через пару лет это может оказаться поздно. Я буду окружен частоколом длинноногих моделей, за которыми ты просто затеряешься. Хотя нет, вру, ты ни в одной толпе не затеряешься.

— Не стоит льстить мне так грубо, господин оформитель.

— Разве это лесть? — Лелик пожал плечами.

— Я не могу понять, когда ты шутишь, а когда говоришь серьезно.

— Ты для меня тоже загадка.

Он прищурился, внимательно посмотрев на нее, и сделал на холсте несколько мелких мазков.

— И все-таки ты меня удивляешь своим суеверием, — продолжала подзадоривать художника Наталья.

— Помолчи! — довольно резко оборвал ее Лелик, боясь, что разрушится только-только появившееся хрупкое ощущение творческого порыва. И тут же заговорил негромким монотонным голосом, словно гипнотизируя ее:

— В последнее время жанр портрета опошлили, он ценится уже не выше натюрморта. А на самом деле нет ничего сложное в искусстве, чем портрет. Гораздо легче уловить характер человека в динамике, в движении. А когда он вот так спокойно сидит перед тобой, то показать все, что творится у него внутри, — невероятно тяжело.

Конечно, если у него не одна извилина и не одна, подавляющая все остальные, черта характера — страсть к алкоголю, например, или тупая гордость.

Он своего добился — Наталья стала серьезной.

— Но откуда ты можешь знать, что у меня внутри? — не шевелясь, поинтересовалась она.

— Пытаюсь уловить, — отозвался Лелик. — Если у меня получится, то каждый, взглянув на портрет, скажет, что это — ты.

— А пока не получается?

— Пока нет… — признался он.

Губы Натальи тронула едва заметная улыбка.

— Ты не можешь знать, что у меня внутри. Я и сама этого не знаю.

— Знать не обязательно. Достаточно уловить.

— Чтобы уловить, ты должен испытывать особенные чувства ко мне. Чем они сильней — тем больше уловишь. Но ведь ты меня не любишь, правда? С такими амбициями, как у тебя, объекты любви должны быть соответствующего масштаба.

Наталья в упор посмотрела на парня. Лелик смутился и слегка покраснел.

— Достаточно полюбить твое изображение, — нашелся он, — в королевском наряде. Это — прямая обратная связь.

— Так вот почему ты называешь свою картину «Портретом Лауры»…

В динамиках раздались последние такты музыки из второго отделения спектакля.

— Все, мне надо бежать, — вскочила Наталья, придерживая обеими руками подол платья. Сретенский огорченно взглянул на нее:

— Я только-только почувствовал фактуру…

— Мне нужно гримировать Лену перед третьим отделением.

— На сегодня — все?

— Все, Лелик, пока. — Она подскочила к художнику, чмокнула его в щеку, стараясь не смотреть в сторону холста. — Не бойся, не вижу. Я так понимаю, изображение мое ты пока тоже не слишком любишь.

Лелик потупил взгляд.

— Мой самовлюбленный Нарцисс! — Наталья взъерошила его волосы и выбежала из комнаты.

Группа солидных мужчин, явно бизнесменов, медленно двигалась по театральному коридору в сопровождении коммерческого директора театра. Михаил Львович Фридман — пухлый вальяжный мужчина лет сорока пяти, в элегантном деловом костюме, застегнутом на одну пуговицу, — на минуту отвлекся, чтобы ответить на звонок по сотовому телефону.

На время предоставленные самим себе, мужчины с интересом созерцали скрытую от посторонних глаз жизнь театра.

Солистка балета в ярко-розовой пачке, не обращая внимания на посторонних, разогревалась — совершала ногой махи перед огромным зеркалом.

Монтировщики сцены, звеня закрепленными на поясе инструментами, нетрезво подтягивали детали декораций. Утомленно вышли в коридор сказочные богатыри, которые только из зала казались могучими витязями. Яркий грим на их морщинистых лицах выглядел неестественно и чужеродно.

Придерживая подол платья, Наталья спешила в гримерную. От группы гостей, оставшихся без присмотра внезапно отделился высокий, молодцеватый, но уже начинающий полнеть мужчина с восточными чертами лица.