Первая весна - Матвеев Герман Иванович - Страница 25

В разных местах перекликались две кукушки. У одной голос был тоньше, и куковала она чаще, чем другая. Голоса их то сливались, то расходились. Далеко в стороне зачуфышкал тетерев-черныш; и вдруг, точно в ответ ему, запел петух.

Ваня остановился. Саша шагал следом, смотрел под ноги и вдруг с ходу уткнулся головой в вещевой солдатский мешок с селитрой, висевший на спине приятеля.

— Ты что? — спросил он, поправляя сдвинутую фуражку.

— Слушай, — сказал Ваня. — Первый петух пропел. Это на станции.

Клином в лес углубились покосы. Трава была здесь сеяная и ровным зелёным ковром покрывала землю.

Тропинка привела к шоссейной дороге.

— Ну, как пойдём? — спросил Ваня.

— А всё равно.

— Если по шоссе, то дальше… Пойдём через станцию, здорово срежем.

— А не заблудимся?

— Ну да… Скоро солнце встанет.

— Пойдём! — согласился Саша и, перескочив канаву, первый углубился в лес.

Теперь мальчики двигались по лесу наугад. Лямки сильно давили на плечи, спина под мешком стала мокрой, но на душе было бодро и радостно. Кругом, куда ни взглянешь, просыпалась жизнь.

— Здесь в прошлом году белых грибов было много, — заметил Ваня, шагая по серому с зеленоватым оттенком мху.

Неожиданно появилось солнце и заблестело на мокрых от росы листочках. Стало ещё веселей. В кустах хрустнула ветка, и ребята увидели со всех ног удиравшего зайца.

— Ого-го! Я тебя! — закричал Саша.

Заяц замелькал между деревьями и исчез.

Лямки давили всё сильней.

— Давай отдохнём? — предложил Ваня, снял мешок и опустил его на землю.

Заметив в стороне старый большой пень, обросший мхом, он пошёл к нему, но Саша перегнал товарища и перед самым его носом сел на соблазнительное сиденье. С виду крепкий, пень оказался в середине совершенно трухлявым и пустым. Саша провалился. Ноги и голова его торчали кверху, а туловище плотно завязло, как в бочке.

— Ух ты! — воскликнул он и расхохотался. — Как в пух.

Он сделал попытку выбраться, но не тут-то было. Руки не доставали до земли, и упираться было не во что.

— Помогай, Ваня! — попросил он, протягивая руку.

— Вылезай сам.

Смешно было смотреть, как приятель беспомощно болтал ногами и, красный от натуги, старался выпрямиться.

Недолго думая, Ваня схватил Сашу за ноги и, сдернув с пня, сел на его место. Саша вскочил и бросился на Ваню. Завязалась борьба. Они возились, пока не разворотили весь пень.

Затем, усталые, запыхавшиеся, успокоились и уселись рядом.

Лес проснулся. Звенело множество птичьих голосов. Казалось, что на каждой ветке сидело по птичке и все они старались перекричать одна другую. Они щебетали, чирикали, свистели, щёлкали…

— Слушай, как птицы поют! — прошептал Ваня, толкнув приятеля в бок. — Вот соревнуются!

Это было действительно похоже на соревнование, и если бы требовалось присудить первенство, Ваня, не задумываясь, отдал бы его зябликам. Они старались больше всех. Голоса у них звонкие, песня призывная, радостная, беспокойная.

Ранней весной, пока зябликов нет, лес выглядит молчаливым и сонным. Пение синичек да крик дятлов не нарушают еще зимнего покоя. Но вот прилетают зяблики, и кажется, что вместе с нарядными птичками прилетает весна. Лес сразу просыпается и оживает. Прилетают они одни из первых, сразу за скворцами, в одну ночь. Вечером еще никого не было, а утром весь лес полон их звонким пением. После зябликов трудно следить за прилётом других птиц. Нужно очень хорошо знать и уметь различать птичьи голоса, чтобы услышать в общем хоре новую песню. После зябликов запоминается прилёт стрижей, любителей быстрых, стремительных полётов, да соловья, когда он поздно вечером вдруг защёлкает.

Ребята сидели не шевелясь. Они не выспались. Всё тело разомлело, веки набухли, а перед глазами плавали разноцветные круги. Сидеть было удобно, мягко. Не хотелось ни двигаться, ни говорить. Вот бы так запрокинуть голову и уснуть. Мысли ползли лениво…

„Если они сняли белых ростков шестьдесят одну штуку, то световых отводков за два раза снимут ещё сорок, — думал Ваня. — За это время белые успеют укорениться, вырастут, и их можно черенковать. Это вторые „белки“, снятые двадцать четвертого апреля. А первые ростки, с которых уже срезали черенки, за это время дадут боковые, или, как их называют, „пасынки“, которые тоже можно черенковать. Сколько же будет растений?“

Первую цифру Ваня уже забыл. Начинай сначала. Совет пионерского отряда поручил ему сделать доклад о работе юннатов на одном из ближайших сборов. Дело это ответственное, и Ваня стал готовиться заранее. Прежде всего он решил подсчитать, сколько они получат растений к началу июля. Это нужно было выяснить и для составления плана, и для того, чтобы определить, какая площадь земли им потребуется. Неожиданно оказалось, что решить задачу не так просто. Вначале Ваня пытался решить её в уме, но скоро запутался. Для наглядности он попробовал чертить и записывать, но опять запутался. Это не столько его огорчило, сколько удивило: неужели он не может решить такую пустяковую задачку?

Саша сидел и думал о своих недостатках. Раньше ему казалось, что никаких недостатков у него нет, но позавчера они получили третье письмо из Ленинграда, прочитали его всей бригадой, и Саша понял, что кое-какие недостатки у него должны быть.

— Ваня, а Светлане ты скоро отпишешь? — спросил он, не поворачивая головы.

— А что?

— Про меня станешь писать?

— Пиши сам, — сказал Ваня. — Раз она велела всем писать… ну и пиши.

Ваня был прав. Шефы хотели получать письма от всех членов бригады; но Саша никак не мог представить себе, о чём он может написать незнакомой девочке, которую никогда и в глаза не видал.

— А письмо у тебя где? — спросил он через минуту.

— В кармане.

— Дай-ка я почитаю…

Ваня вытащил смятое письмо и передал приятелю.

„Здравствуйте, ребята!

Как поживаете? Как ваши успехи? Почему мало пишете? Нам очень интересно получать от вас письма. Давайте сделаем так. Пишите все, кто как умеет, и отправляйте каждое воскресенье. Мы тоже возьмём на себя такое обязательство. Ваня пишет, что жизнь идёт своим чередом, каждый день одно и то же и писать не о чем. Я думаю, что это неправильно. Если вам неинтересно, то вы думаете, что и нам неинтересно. А ведь мы ничего не знаем про вашу жизнь, про ваш колхоз и про вас. Поэтому нам всё интересно. Вот, например. Сегодня я напишу вам про нашу бригаду и опишу каждого человека в отдельности. Вы тоже так сделайте, — и мы будем друг друга знать не только по имени. Серёжин папа говорит, что это полезно, — развивает наблюдательность и… я забыла, что ещё… В общем, что мы научимся мыслить, оценивать людей, недостатки и достоинства…

Мне почему-то нравится писать письма, и поэтому я взяла на себя общественную нагрузку переписываться с вами. Серёжа терпеть не может писать.

Значит, так. Сначала я. Недостатков у меня очень много. Во-первых, я упрямая. Я не люблю никому уступать, хотя иногда с собой и не согласна. От этого надо отучиться. Потом я завистливая. Это, конечно, плохо. Я завидую девочкам, которые учатся лучше меня, завидую вам, потому что вы ближе к природе. Завидую сестре, потому что она старше меня, завидую тем, кто поехал на великие стройки коммунизма. Потом, надо честно сознаться, я всё-таки ленивая. Не очень, но есть. Я, например, люблю делать только то, что мне нравится. А ведь это неправильно. Мама мне постоянно говорит, что труд — это самое главное. Счастье в труде, а к труду нужно приучаться с детства. Мы живём, в такой стране, где для нас открыты все двери, но наша судьба зависит от нас самих. Я, конечно, согласна с мамой, но продолжаю делать по-своему. В общем, недостатков у меня очень много и надо от них избавиться.

Теперь Серёжа. У него один главный недостаток: он разбрасывается. Ему всегда приходят в голову тысячи всяких идей, и он не может серьёзно сосредоточиться на одном деле и не может довести его до конца. Его надо прорабатывать и заставлять. Серёжу часто прорабатывают, особенно отец. И он сам понимает, но всё равно продолжает разбрасываться. А вообще он хороший мальчик. Да! Любит он немного хвастать. По-моему, это тоже недостаток. Можно гордиться своими достижениями, но хвастать нельзя. Лучше быть скромным.