Тимбукту - Остер Пол Бенджамин - Страница 23

И все же он не мог заставить себя убежать. Он провел с Генри всего сорок минут, но уже привязался к мальчику так сильно, что не мог покинуть его, не попрощавшись. Разрываясь между страхом и любовью, он выбрал средний путь: единственно возможный при данных обстоятельствах. Он просто остановился — встал как вкопанный на тротуаре, лег на землю и принялся скулить. Генри, который мало знал собак, не понимал, что делать в этом непредусмотренном случае. Он сел на корточки рядом с Мистером Зельцем и начал гладить его по голове. Несмотря на все терзания и сомнения, пес не мог не заметить, какие ласковые у мальчика руки.

— Бедняжка! — сказал Генри. — Я тут болтаю, а ты устал и голоден — и я даже не позаботился о том, чтобы накормить тебя!

За этими словами последовал «биг-мак» с пакетом жареной картошки. После того как Мистер Зельц поглотил эти лакомства, сердце его уже безраздельно принадлежало мальчику. «Если я убегу от него, — сказал он себе, — я умру на улице. Если пойду с ним, тоже умру. Но тогда, по крайней мере, я умру рядом с Генри, а если смерти все равно не миновать, то уж лучше так».

Вот так и случилось, что Мистер Зельц пренебрег наставлениями хозяина и рискнул поселиться у самых врат ада.

Новый дом его представлял собой картонную коробку, которая некогда содержала в себе здоровенный кондиционер фирмы «Феддер». Осторожный Генри пристроил ее на заднем дворе между решетчатым ограждением вентилятора и старым холодильником. В коробке Мистер Зельц спал по ночам, свернувшись калачиком в темноте, пока мальчик не приходил за ним утром. Генри был парень смышленый — он проделал дыру в изгороди, и через нее Мистер Зельц мог выползать в следующий двор, минуя, таким образом, как переднюю, так и заднюю дверь ресторана, и встречаясь с юным хозяином на другом конце квартала, откуда они пускались в свои дневные странствия.

Не надо думать, что пес ничего не боялся и не осознавал окружавших его опасностей. Но пока он ни разу не пожалел о своем решении довериться Генри. Ресторан поставлял ему неиссякаемый поток утонченных деликатесов, и — впервые со смерти «мамы-сан» четыре года тому назад — Мистер Зельц не нуждался в еде. Свиные ребрышки и пельмени, кунжутная лапша и жареный рис, соевый творог в коричневом соусе, утка по-пекински и воздушные пампушки — выбор был богатым, и как только он познакомился с сокровищницей китайской кулинарии, то понял, что все время живет ожиданием, что новенького принесет ему Генри. Его желудок никогда не чувствовал себя лучше; правда, пищеварение иногда расстраивалось от чересчур пряного соуса или приправы, но эти временные кишечные проблемы казались ничтожной платой за наслаждение, доставляемое едой. Его всерьез тревожило только то, что иногда он сталкивался с совершенно неведомым ему вкусом, и тогда предрассудки, высказанные в свое время Вилли, оживали у него в мозгу. Пережевывая пищу, он не мог удержаться от мысли, что, возможно, поглощает мясо своего сородича. Тогда, охваченный угрызениями совести, он внезапно переставал жевать, но было уже слишком поздно: пищеварительные соки переполняли желудок, слюна текла ручьем, вкусовые сосочки требовали еще и еще этой божественной амброзии — и Мистер Зельц капитулировал. После короткой паузы язык его вновь тянулся к миске, и прежде чем он успевал осознать, что совершает грех, миска уже оказывалась вылизанной начисто. За этим, разумеется, следовало неизбежное раскаяние, но Мистер Зельц утешал свою повинную совесть мыслью о том, что на месте собрата мог оказаться он сам, ведь и он, надо полагать, на вкус ничуть не хуже.

Генри купил несколько пакетиков с семенами редиски и посеял их прямо в грязь, окружавшую картонную коробку. Этого требовала конспирация: когда родители спрашивали Генри, почему он проводит так много времени на заднем дворе, он рассказывал про редиску, и они одобрительно кивали и оставляли Генри в покое.

— Странно заводить огород в самом конце лета, — говорил отец.

Но у Генри был готов ответ и на это.

— Редиска вызревает за восемнадцать дней, она успеет вырасти до заморозков.

Генри был умный мальчик. Он всегда находил, что сказать в затруднительных ситуациях. Кроме того, он ловко извлекал мелочь и забытые долларовые бумажки из материнской сумочки, а по ночам незаметно выносил с кухни остатки еды, так что вполне мог обеспечить безбедную жизнь и себе и своему новому другу. Не его вина, что отец несколько раз перепугал Мистера Зельца до полусмерти, явившись в сад посреди ночи, чтобы посмотреть, как растет редиска. Каждый раз, когда луч карманного фонарика падал на картонную коробку Мистера Зельца, пес начинал дрожать, уверенный, что ему пришел конец. Пару раз запах страха, исходивший от тела Мистера Зельца, оказывался таким сильным, что Чоу-старший начинал и впрямь принюхиваться, словно почувствовав что-то неладное. Но поскольку он не знал, что, собственно говоря, ищет, то, проведя пару минут в озадаченности, бормотал себе под нос непонятные китайские слова, а затем возвращался в дом.

Однако как бы ужасны ни были эти ночи, Мистер Зельц забывал все, стоило ему поутру взглянуть в глаза Генри. Дни их начинались на месте их тайных встреч — между мусорным баком и автоматом для продажи газет, и в течение следующих восьми или десяти часов ресторан и картонная коробка казались не более чем кошмарным воспоминанием. Мальчик и собака гуляли по городу безо всякой цели, и бесцельность эта чем-то напоминала псу счастливые деньки, проведенные вместе с Вилли. Короче говоря. Мистеру Зельцу не приходилось долго раздумывать над тем, что от него ждут.

Генри Чоу был ребенком, привыкшим к одиночеству и жизни в мире фантазий. Теперь, когда у него появился приятель, мальчик говорил без умолку, пересказывая ему даже самые ничтожные и мимолетные мысли, посещавшие его одиннадцатилетний мозг. Мистер Зельц любил его слушать, любил поток слов, сопровождавший их прогулки. Монологи эти до такой степени напоминали псу его покойного хозяина, что Мистер Зельц не раз задумывался, не является ли Генри Чоу законным и подлинным наследником Вилли Г. Сочельника или даже его новым воплощением.