Тимбукту - Остер Пол Бенджамин - Страница 16

Муха так и не заметила, когда ключ перешел из рук в руки. Возможно, именно в этот момент ее внимание что-то отвлекло, но нельзя исключить и того, что Вилли просто забыл это сделать. Тогда это казалось не столь важным. Как только Би Свенсон вошла в комнату, сразу нашлось так много других вещей, о которых стоило позаботиться, так много слов, которые нужно было сказать, и чувств, которые следовало выразить, что муха с трудом могла вспомнить свое собственное имя, не говоря уже о том, чтобы следить, как осуществляется импровизированный план Вилли по спасению его литературного архива.

Би Свенсон поседела, поправилась на тридцать фунтов, но муха узнала ее сразу же, как только увидела. Физически она ничем не отличалась от миллионов других женщин того же возраста. На ней были желто-голубые сатиновые шорты, просторная белая блузка и кожаные сандалии; видимо, она уже давно перестала заботиться о своей внешности. Дебелость ее рук и ног с возрастом стала еще более заметной, а ямочки на толстых коленках, варикозные вены на икрах и жировые складки на предплечьях придавали ей сходство с поклонницей гольфа из поселка пенсионеров — женщиной, которой нечем больше заняться, кроме как катить к девятой ямке в кресле с электромоторчиком, подумывая лишь о том, чтобы поспеть к началу утренней игры для ранних пташек. Кожу ее не покрывал загар, а на переносицу вместо солнцезащитных очков были водружены строгие очки в тонкой металлической оправе. Но стоило вам посмотреть прямо в эти аптекарские очки, как вы сталкивались с небесной голубизны взглядом. Заглянув в эти глаза, вы пропадали навек. Они брали вас в плен своей теплотой и живостью, умом и внимательностью, глубиной скандинавского безмолвия. Именно в эти глаза влюбился юный Вилли, и теперь муха вполне его понимала. Не обращайте внимания на короткую стрижку, толстые ноги и безвкусную одежду. Миссис Свенсон не принадлежала к породе вдовствующих педагогинь. Она была богиней мудрости, и, влюбившись в нее однажды, вы были обречены испытывать это чувство до конца своих дней.

Не была она и рохлей, как ожидал Мистер Зельц. Наслушавшись по дороге до Балтимора разглагольствований Вилли насчет доброты и щедрости миссис Свенсон, он представлял ее мягкосердечной сентиментальной дамой из тех, что подвержены внезапным и яростным порывам энтузиазма, что умиляются, проливают слезы при малейшей возможности и мчатся на помощь людям, роняя по пути стулья. Но настоящая миссис Свенсон оказалась совершенно иной. Во всяком случае, та миссис Свенсон, которая приснилась Мистеру Зельцу. Когда она приблизилась к постели Вилли и в первый раз почти за тридцать лет взглянула в лицо своему бывшему ученику, муху потрясла жесткость и однозначность ее реакции. Би Свенсон сказала:

— Боже мой, Уильям, ты же довел себя до ручки!

— Боюсь, вы правы, — ответил Вилли. — Я, очевидно, чемпион мира среди разгильдяев и король неучей.

— По крайней мере, тебе хватило ума связаться со мной, — заметила миссис Свенсон, усаживаясь в кресло, которое поставила ей сестра Мария Тереза, и беря Вилли за руку. — Конечно, ты не очень-то поторопился это сделать, но лучше поздно, чем никогда, а?

Слезы покатились из глаз Вилли, и, в первый раз за всю свою жизнь, он не смог вымолвить ни слова.

— Тебе всегда все сходило с рук, Уильям, — продолжала миссис Свенсон, — поэтому я не могу сказать, что сильно удивлена. Я уверена, что ты старался, как мог. Но речь ведь идет об огнеопасной материи, не так ли? Если ты ходишь по земле с нитроглицерином в черепе, то рано или поздно налетишь лбом на что-нибудь. Когда же это произойдет, все начинают удивляться, что это не случилось гораздо раньше.

— Я шел сюда пешком от самого Нью-Йорка, — внезапно ни с того, ни с сего сказал Вилли. — Слишком длинный путь для того, у кого бак почти пустой. Это фактически доконало меня. Но я все же рад, что дошел.

— Ты, наверное, устал?

— Я чувствую себя как дырявая грелка. Но теперь я могу умереть счастливым.

— Не говори так. Тебя подлатают, и ты снова будешь в порядке. Вот увидишь, Уильям, не пройдет и пары недель, и ты станешь как новенький.

— Ну конечно. А на следующий год выдвину свою кандидатуру в президенты.

— Ты не можешь. У тебя уже есть работа.

— Да нет, я теперь вроде безработного. Безнадежно безработного, точнее говоря.

— А как же дела с Санта Клаусом?

— Ах! Ну да!

— Ты же не уволился, верно? Из твоего письма я поняла, что это — пожизненное служение.

— Да, я все еще состою в штате. Уже лет двадцать как.

— Похоже, нелегкая работенка?

— Еще бы! Но я не жалуюсь. Никто меня не принуждал. Я нанялся по собственной воле и с тех пор ни разу не пожалел. Работа внеурочная и без выходных, но что вы хотите? Добро делать не так просто. А если бизнес прибыли не приносит, люди начинают подозревать неладное. Они думают, будто ты что-то скрываешь, хотя это не так.

— А у тебя осталась татуировка? Ты писал про нее, но я ее никогда не видела.

— Конечно осталась. Вот, посмотрите, если хотите.

Миссис Свенсон склонилась в кресле, закатала правый рукав больничного халата Вилли и увидела татуировку.

— Очень мило. Я всегда полагала, что именно так должен выглядеть настоящий Санта Клаус.

— Пятьдесят зеленых, — сказал Вилли. — Но он этого стоил.

Вот так и началась их беседа. Она продолжалась всю ночь напролет и следующее утро, прерываемая визитами сестер, которые приходили долить раствор в капельницу Вилли, измерить температуру и вынести судно. Иногда силы оставляли Вилли, и тогда он внезапно засыпал посередине фразы и дремал минут десять-двадцать, но всегда возвращался к жизни из глубин забвения, чтобы продолжить беседу с миссис Свенсон. Если бы ее не было, вдруг поняла муха, вряд ли Вилли протянул бы так долго, но удовольствие от беседы с ней было таким огромным, что Вилли из последних сил старался оставаться в сознании. И вовсе не потому, что боролся с неизбежным. Даже перечисляя все, что он не успел и уже никогда не успеет сделать — научиться водить машину и свистеть, слетать на самолете и побывать за границей, — Вилли говорил об этом не столько с сожалением, сколько с неким напускным безразличием, словно пытался доказать, что все это не имеет никакого значения.