Книга иллюзий - Остер Пол Бенджамин - Страница 57

Есть мысли, способные свести с ума, омерзительные мысли, разлагающие человека изнутри. Я боялся своих догадок, боялся, что меня засосет эта трясина, и потому отказывался облекать свои мысли в слова, а теперь какой мне прок от этих слов? У меня нет фактов, никаких конкретных доказательств из тех, которые суд принимает во внимание, но, в тысячный раз перебирая в уме события той ночи одиннадцать лет назад, я прихожу к выводу, что Гектор умер не своей смертью. Да, в ту нашу встречу он казался совсем слабым, допускаю, что счет уже шел на дни, но голова у него была ясная, и мою руку в конце нашего разговора он сжал как человек, который собирался жить. Он собирался жить, пока мы не завершим наши дела, и, уходя от него по настоянию Фриды, я не сомневался, что утром мы увидимся снова. А теперь вспомните, как несчастья стремительно посыпались одно за другим. Дождавшись, когда мы с Альмой уснем, Фрида тихо прокралась в спальню и задушила Гектора подушкой. Не сомневаюсь, что она это сделала из любви. Не гнев ею руководил, не месть и не ощущение совершенного предательства, а фанатичная преданность делу, священному и справедливому. Гектор не мог оказать ей сопротивления, она была сильнее. Укорачивая его жизнь на какие-то пару дней, она исправляла глупость, которую он сделал, пригласив меня на ранчо. Столько лет Гектору не изменяло мужество, а тут вдруг дал слабину, заколебался, поставил под сомнение все, ради чего он жил в пустыне, и мой приезд в Тьерра дель Суэньо грозил разрушить прекрасное здание, которое так долго возводили они с Фридой. Мое появление на ранчо спровоцировало ее безумие. Я был катализатором или той самой искрой, после которой происходит роковой взрыв. Фриде надо было от меня избавиться, и для этого ей пришлось избавиться от Гектора.

А еще, помимо той ночи, мои мысли занимает следующий за ней день. Здесь о многом говорят невысказанные слова, паузы и умолчания, а также странное бездействие Альмы в решающие минуты. Утром меня разбудила ее рука, гладившая меня по лицу. На часах было десять. Нам следовало уже давно сидеть в зале, чтобы посмотреть как можно больше фильмов Гектора, но Альма меня не торопила. Я не спеша выпил кофе, который она мне принесла, мы болтали о том о сем, обнимались-целовались. И вечером, когда она пришла в коттедж после аутодафе, эта тяжелейшая сцена, казалось, не произвела на нее удручающего впечатления. Нет, я не забыл, что она расплакалась, но разве такой реакции я ждал? Она не разразилась гневной тирадой, не вышла из себя, не обрушилась с проклятиями на Фриду, которая разожгла костер, не дожидаясь, пока завещание вступит в законную силу. Перед этим в течение двух дней мы то и дело возвращались к предстоящему уничтожению фильмов, и Альма неоднократно давала мне понять, что она против. Она считала это ошибкой (хотя и восхищалась величием приносимой Гектором жертвы), в чем, как сама мне говорила, за прошедшие годы не раз и не два пыталась его убедить. Если все так, тогда почему, спрашивается, это средневековое варварство не вызвало у нее более сильных эмоций? Ее мать играла в этих картинах, ее отец снимал их как оператор, еще летает пепел над кострищем, а от нее едва услышишь несколько скупых слов! Ее молчание и удивительное безразличие к случившейся трагедии не давали мне покоя многие годы, и я нахожу им единственное внятное объяснение: она знала, что фильмы не погибли. Альма была дьявольски умна и изобретательна. Сообразила же она сделать копии ранних картин Гектора и разослать их в лучшие киноархивы мира. Почему она не могла точно так же поступить с его поздними фильмами? Собирая материалы для своей книги, она много разъезжала. Что ей мешало всякий раз прихватывать с собой парочку негативов, чтобы потом печатать их в какой-нибудь кинолаборатории? Хранилище никем не охранялось, и, имея все ключи, она могла незаметно вынести любые материалы. Если Дело обстояло именно так, то фильмы она где-то припрятала в расчете обнародовать их после смерти Фриды. Ждать ей, возможно, пришлось бы не один год, но Альма была девушка терпеливая. Кто же знал, что ее жизнь оборвется вместе с Фридиной? Мне могут возразить, что она непременно поделилась бы со мной своей тайной. Что ж, может, она это откладывала до Вермонта? В ее длинном и путаном предсмертном послании о фильмах нет ни слова, но в ту ночь Альма была не в себе, ее душа трепетала в ужасе от содеянного и сама себя казнила высшим судом. Когда она писала мне это письмо, ее душа уже была далеко. Она забыла мне сказать. Собиралась, но забыла. В таком случае – фильмы Гектора не пропали. Просто мы не знаем, где они. Рано или поздно кто-то случайно на них наткнется, и история получит свое продолжение. Этой надеждой я и живу.