Эмма (пер. М.Кан) - Остин Джейн - Страница 28

— Ах, душенька, — молвил он, — это прискорбная история… Бедная мисс Тейлор!

— О да, сэр, — воскликнула та с живым сочувствием, — как должны вы скучать по ней!.. И милая Эмма тоже!.. Что за ужасная потеря для вас обоих! Я так за вас огорчилась! Представить себе не могла, как вы будете обходиться без нее… Поистине печальная перемена… Но у нее, надеюсь, все обстоит благополучно?

— Благополучно, душа моя, — все благополучно, будем надеяться. Сколько я знаю, она чувствует себя сносно на новом месте.

Мистер Джон Найтли при этих словах вполголоса осведомился у Эммы, внушает ли им сомнения рэндалский климат.

— О нет, — никаких! Я никогда еще не видела миссис Уэстон в лучшем состоянии — такой цветущей. В папе всего лишь говорит сожаление.

— К великой чести для них обоих, — последовал галантный ответ.

— Но вы хотя бы достаточно часто видитесь, сэр? — спросила Изабелла жалостным голоском, попадая прямо в тон отцу.

Мистер Вудхаус замялся.

— Гораздо реже, чем хотелось бы, душенька.

— Позвольте, папа, был лишь один день с тех пор, как они поженились, когда мы их не видели. За этим единственным исключением мы виделись ежедневно, если не утром, то вечером, либо с мистером, либо с миссис Уэстон, а большею частью с ними обоими, и если не здесь, то в Рэндалсе — но чаще, как ты догадываешься, Изабелла, здесь. Они очень, очень щедры на визиты. И мистер Уэстон не менее щедр, чем она. Папа, у Изабеллы составится превратное впечатление, если вы будете говорить столь удрученно. Каждому ясно, что нам недостает мисс Тейлор, — однако должно быть ясно также, что, благодаря доброте мистера и миссис Уэстон, недостает далеко не в той степени, как мы опасались, и это истинная правда.

— Как тому и следует быть, — сказал мистер Джон Найтли, — как и следовало надеяться, судя по вашим письмам. Она, несомненно, стремится оказать вам внимание, а он человек общительный, ничем не занят, и это не составляет для них труда. Я вам все время говорил, Изабелла, друг мой, что перемена в Хартфилде, по-моему, не столь чувствительна, как вы думаете, и теперь, когда Эмма подтвердила это, вы, надеюсь, будете покойны.

— Что ж, не спорю, — сказал мистер Вудхаус, — да, конечно, не стану отрицать, что миссис Уэстон — бедняжка миссис Уэстон — в самом деле приходит к нам довольно часто — но, однако ж, всякий раз принуждена бывает снова уходить.

— Было бы очень жестоко по отношению к мистеру Уэстону, папа, если б она не уходила. Вы совсем забыли про бедного мистера Уэстона.

— Правда, — благодушно сказал Джон Найтли, — я тоже полагаю, что мистер Уэстон имеет кой-какие права. Мы с вами, Эмма, отважимся взять сторону бедного мужа. Я, будучи и сам мужем, а вы, не будучи женою, по-видимому, одинаково склонны признавать за ним определенные права. Что же до Изабеллы, она достаточно давно замужем, чтобы понимать, сколь удобно считаться со всеми мистерами Уэстонами как можно меньше.

— Я, мой ангел? — вскричала его жена, уловив эти слова и смысл их лишь отчасти. — Вы обо мне говорите? Поверьте, нет и быть не может более ревностной сторонницы брака, чем я, — и когда б не злосчастная необходимость покинуть Хартфилд, я почитала бы мисс Тейлор первою счастливицей на земле, а что до мистера Уэстона, превосходнейшего мистера Уэстона, то можно ли говорить о моем пренебрежении к нему, коль я думаю, что он заслуживает всего самого лучшего. Редкий мужчина обладает столь прекрасным характером. Не знаю, кто может с ним поспорить в этом, кроме вас и вашего брата. Мне ли забыть, как он в тот ветреный день на Пасху запустил для Генри бумажного змея. А с тех пор как в сентябре прошлого года он в полночь сел писать мне записку лишь затем, чтобы успокоить меня, что в Кобэме нет скарлатины, я знаю, что такого славного человека и доброй души не сыскать и целом свете… Ежели кто и заслуживает такого мужа, то, уж конечно, мисс Тейлор.

— Ну, а сынок? — спросил Джон Найтли. — Был он здесь ради такого случая или нет?

— Еще не был, — отвечала Эмма. — Его очень ждали вскоре после свадьбы, но он так и не приехал, а в последнее время о нем вообще не слышно.

— Ты расскажи про письмо, душенька, — сказал ее отец. — Он, как и подобало, прислал бедной миссис Уэстон письмо с поздравлением, и такое учтивое, милое письмо. Она показывала его. По-моему, это весьма похвально. Его ли была это мысль, трудно сказать. Он, знаете ли, еще молод, и, вероятно, это его дядюшка…

— Помилуйте, папа, ему двадцать три года. Вы забываете, как быстротечно время.

— Двадцать три! В самом деле?.. Хм, никогда бы не подумал — а ведь ему было всего два года, когда не стало его бедной матушки!.. Да, время и впрямь летит быстро — а память у меня никуда не годится. Однако письмо было отличнейшее и доставило мистеру и миссис Уэстон истинное удовольствие. Писано из Уэймута и помечено двадцать восьмым сентября — а начиналось так: «Сударыня!» — дальше я забыл, — и подпись: «Ф. Ч. Уэстон Черчилл»… Это я прекрасно помню.

— Как это благородно и достойно с его стороны! — воскликнула добросердечная миссис Найтли. — Не сомневаюсь, что он прекраснейший молодой человек. Но как печально, что живет не дома, не с отцом! Нельзя не содрогнуться, когда дитя забирают у родителей, из родного дома! Мне никогда не понять, как мистер Уэстон мог расстаться с ним. Отказаться от родного ребенка! Я не могла бы хорошо относиться ни к кому, кто предложил другому сделать это.

— Никто, я думаю, и не относится хорошо к Черчиллам, — холодно заметил мистер Джон Найтли. — Только не нужно думать, будто мистер Уэстон испытывал при этом те же чувства, какие испытали бы вы, отказываясь от Джона или Генри. Мистер Уэстон не берет все к сердцу, он человек легкий, веселого склада. Понимает вещи такими, каковы они есть, и умеет находить в них хорошее, скорее видя, как я подозреваю, источник утехи в том, что принято именовать «обществом» — то есть возможности пять раз в неделю есть, пить и играть в вист с соседями, — нежели в привязанности домашних и прочем, что можно обрести в кругу семьи.

Эмме не нравилось, что этот отзыв о мистере Уэстоне граничит с осуждением; ее так и подмывало дать ему отпор, однако она совладала с собою и промолчала. Важнее было сохранить мир и покой — и притом нечто возвышенное, благородное было в приверженности ее зятя семейным устоям, в самодовлеющей ценности для него домашнего очага — отсюда и проистекала его склонность с пренебрежением смотреть на более поверхностные, упрощенные отношения между людьми и на тех, кто их предпочитает… За это можно было простить ему многое.