Шелуха/Husk (СИ) - Чацкая Настя - Страница 26

У Хейла лихорадочный румянец на щеках, едва заметный из-за щетины. Тяжело приоткрытые веки и прикушенная губа. Он смотрит так, словно ничего сильнее у него ещё не было, и Стайлз не хочет - у него бы не получилось, - думать об этом прямо сейчас.

Потому что он начинает целовать каменно-напряжённый низ мускулистого живота, не прекращая -  обоже - дрочить Дереку Хейлу, и вылизывать паховые впадины сквозь сбивчивое бормотание -  твою мать, какой же ты охуительно вкусный, - отслеживая глубокие борозды до тазовых костей. Пытаясь прикусить лёгкий след на коже от белья, но оборотень так рвано дышит, что сделать это практически невозможно.

- Прикоснись ко мне… - шепчет Стайлз, прижимаясь шеей к истекающему смазкой члену. - Я хочу… твои руки.

И Стайлз глухо стонет, когда жёсткие пальцы Хейла мимоходом обводят его щеку и скулу, а затем зарываются в волосы и ложатся на затылок, поглаживая большим пальцем небольшую выемку под ухом.

Они оба съехали с катушек.

Хейл хрипло выдыхает, когда рот Стайлза возвращается к изнывающей головке.

- Быстрее, - рычит он.

И подаётся вперёд, с силой стискивая пальцы, запрокидывая голову и сцепив зубы, слегка ощерившись, с шипением втягивая в себя воздух на рваных вдохах, когда мальчишка начинает беспрекословно сосать, послушно ускоряя движения и выскуливая что-то в пах Дерека, стирая ладонь о свою ширинку.

Стилински растворяется в этом сумасшествии и глухо стонет каждый раз, когда член вдалбливается в его горло, слегка душа, но он бы ни за что не выпустил его сейчас, потому что в живот ввинчивается раскалённая пружина, затягиваясь с такой тугой силой, что стоны начинают срываться на яростное рычание.

Оргазм переламывает его пополам.

А затем ещё и ещё, скручивая, выворачивая, вынуждая крепко зажмурить глаза и впиться пальцами в движущиеся бёдра Дерека. Член движется у него во рту, а Стайлз чувствует, как от кайфа из его глаз почти катятся слёзы, как длинные и жаркие судороги проходят по спине и затёкшим ногам, животу и загнанному сердцу. Он чувствует, стараясь оставаться в сознании, как мокрое и горячее пятно спермы растекается у него по ширинке и почти в тот же момент слышит глухой рык Дерека, который вдруг с силой надавливает на его шею и в глотку ударяет короткая струя. А затем ещё одна, и ещё.

Горько. Сладко. Невообразимо. Он жадно глотает и думает, что ничего более безумного чем сумасшедший минет в пустыне, с ним не происходило.

Мир словно только что сплясал на рогах.

Стайлз медленно выпускает член изо рта и тяжело сглатывает, утыкаясь взмокшим лбом в бедро Хейла. Закрывая глаза и чувствуя, как печёт в уголках рта. Как дрожат уставшие ноги и ноет шея, на которой всё ещё лежит тяжёлая рука Дерека. Практически тут же она исчезает, и Стайлзу кажется, что он больше никогда не вернёт её, но Хейл натягивает джинсы, застёгивая их на одну только пуговицу, и кладёт горячую ладонь обратно, осторожно соскальзывая ею по плечам на лопатки.

От острых мурашек, которые собираются в тех местах, где касается Дерек, почти больно.

Проходит несколько долгих минут, пока сердцебиение наконец-то восстанавливается, а Стайлз понимает, что ещё немного - и солнце исчезнет за неровными холмами. Мохаве словно задерживает закат, позволяя им тоже задержаться здесь. Это глупые мысли, но они приятные настолько, что хочется потереться виском о крепкое бедро, приласкаться к руке и поднять щенячий взгляд. Но последнее сделать откровенно страшно.

- Поднимешься? - голос Хейла слегка охрипший и совершенно спокойный.

Стайлз медленно кивает и морщится, когда встаёт на ноги, избегая смотреть в лицо оборотня. Он думает о том, что за сделку они заключили. О том, что теперь он не должен смотреть на Дерека, думать о Дереке, говорить с Дереком. Он должен отъебаться от Дерека.

И теперь идея - вытворить что-то похожее на грёбаный апокалипсис, который вы пережили вместе, а дальше делать вид что друг друга не знаете - кажется несколько… охуенно глупой.

- Эм-м.

Стилински снова сглатывает, когда чувствует на себе прямой взгляд. У него мелко трясутся мышцы ног. Хейл стоит близко, но не прикасается.

- Ну… ладно, - он несколько раз моргает, хмурит брови. А затем разворачивается и неожиданно, в те пару шагов, что он делает до оставленной на земле худи, приходит осознание - голова наполняется болью.

Впервые - здесь.

Это вызывает такую острую горечь, что она режет в глотке, забивая доступ к лёгким, перекрывает эйфорию, ввинчивается, вкручивается. Стайлз наклоняется за одеждой. Натягивает футболку. Отряхивает худи. Влазит головой в широкую горловину и закрывает глаза, стоя спиной к Дереку, делая вид, что завязывает шнурки капюшона и мысленно умоляет кого-то:  нет, ну нет же, не сейчас, почему сейчас… А затем медленно опускается на нагретую за день землю и выдыхает, утыкаясь локтями в разведённые колени.

Одну минутку. Просто нужно минутку посидеть. Сейчас это отпустит.

Боль сильная и пульсирующая, от неё слегка кружится прерия перед глазами. От неё, именно такой, не хочется жить, потому что она даёт понять, что прямо в этот момент что-то ломается в голове.

Подобные приходы Хиккен называет “немыми приступами”. Они проходят через несколько минут, но боль такая, что кажется, будто в мозг засовывают горящую головешку. Печёт, жжёт настолько, что глаза слезятся. Так, что хочется просто скрутиться на своей постели и накрыть голову подушкой, как будто её вовсе нет. Стиснуть зубами наволочку и терпеть.

Так Стайлз обычно и делал.

И, чёрт возьми, этой херни не должно быть  здесь.

Он практически заставляет себя представить, что он не в Мохаве. Что он сидит дома, на кухонном полу, как позавчера, в последний раз при таком приступе - отец был в кабинете, а Стайлз не хотел лишний раз напоминать ему о том, какой дохляк его сын. Он просидел там минут десять, а потом поднялся и едва долез до своей комнаты.