Платина и шоколад (СИ) - Чацкая Настя - Страница 8

Такие, как... его волосы. Падают на лоб, касаясь тёмных бровей. Контраст волос с чёрной мантией несколько притягивал. Наверное, поэтому за ним издыхает добрая половина школьных юбок. Линия челюсти раздражённо напряжена. Видимо, не все дни, указанные в графиках, устраивали его.

Это заставило злорадно усмехнуться. Глупо, но хотя бы что-то будет не так, как ему того хочется.

Губы Малфоя сжаты, словно он слышит её мысли. Солнце время от времени бросает лучи на светлую кожу скулы и щеки, отчего Малфой хмурится и щурит глаза. Интересно взглянуть на его глаза, когда они не направлены на неё с заведомым раздражением и ненавистью.

Зачем? Он остаётся тем же, и необязательно изучать его со всех сторон, чтобы убедиться в этом. Если и есть человек, на которого он не смотрит с неприязнью, то он наверняка живёт в отражении его зеркала.

Поднял руку, проводя по волосам, убирая их со лба. Гермиона заинтересованно наблюдала, как они, похожие на жидкую платину, протекают между его пальцами и ложатся обратно. Мысль о том, что на ощупь они, должно быть, очень мягкие, удивила и разозлила. Она тут же погнала её прочь из головы.

Хотя на какой-то момент Гермионе показалось, что она, возможно, понимает, почему за ним увиваются почти все девушки Хогвартса. Нужно смотреть правде в глаза.

Гадёныш стал действительно красивым. Фигура, лицо, волосы. Даже форма рук. В нём было красиво всё, кроме взгляда. Презрительного и оттого — уродливого. Эта привычка смотреть с пренебрежением сквозь человека, будто того не существует вовсе, очень раздражала. А после летних событий, помимо того, что взгляд стал ещё более пустым, он стал слишком отсутствующим. Будто хозяин его мёртв.

Глаза цвета мутного льда и серого неба во время дождя. Слишком много поэтики для Грейнджер, однако это было первым, что пришло на ум. Мутный лёд тоже мог бы быть красивым, если бы не дышал этой гадкой насмешкой, что прибивала её к земле. Даже сейчас.

Сейчас?!

Гермиона застыла с приоткрытым ртом, чувствуя, как медленно холодеет от ужаса кончик языка.

Малфой смотрел прямо на неё.

Он видел, как она... в открытую рассматривала. Вот же блин!

— Грейнджер... — протянул он елейным голосом, который едва не сжёг Гермионе внутренности.

Она сглотнула, прикусив губу. Мысленно выругалась и тут же, привычно расправив плечи, сошла с проклятой ступеньки, окунаясь в свет гостиной. Делая несколько шагов под насмешливым взглядом. Останавливаясь у окна и сжимая подоконник пальцами свободной руки так, что заныли суставы.

Малфой в свою очередь сложил пергаменты пополам и отбросил на кофейный столик, опуская ноги на пол. Медленно, будто играя.

— Что ты там, мать твою, делала?

Его голос в одно мгновение стал сухим. Оставалось лишь удивляться, как он им не давился.

— Спускалась в гостиную, если ты не заметил.

Собственный тон понравился ей. Несмотря на всю ту чушь, что била в её грудную клетку изнутри, он не выражал почти ничего, кроме раздражения.

— Я заметил, что ты таращилась на меня, Грейнджер. Пялиться на людей из своей норы — не комильфо. Мамочка не учила?

— А твой папочка... — вырвалось почти на автомате, прежде чем сообразила, о ком говорит. И прежде чем встретила на себе ледяной взгляд.

— Заткнись, — рык сквозь зубы.

Она захлопнула рот, проглотив окончание фразы, прожевав её и отмечая, как дрогнула его верхняя губа в ответ на её слова.

— Я хотела сказать, что, как видно, вежливости ты до сих пор не обучен, — неловко исправилась Гермиона, стараясь не прятать глаза.

Малфой обошёл её полукругом и остановился напротив, у книжного шкафа, засунув руки в карманы штанов. Мантия спускалась по гибкой спине, касаясь ног.

Ему было лень ссориться с ней. Лень даже просто открывать рот. Однако всё же заставил себя выдавить:

— Какого чёрта тебе нужно? Проверить, нашёл ли я твой очередной маленький подарок? — он бросил неприязненный взгляд в сторону журнального столика. — Нашёл. И, знаешь. С тем же успехом ты могла бы им подавиться.

— Не сомневаюсь.

Он раздражённо фыркнул.

— Меня снова не устраивает половина из того, что там написано. Кто вообще составляет эту белиберду?

— Да будет тебе известно, что этим занимается профессор МакГонагалл.

— Гм. Почему я так и думал? Возможно, потому, что только ей срать на то, что этот график мне, нафиг, не подходит? Если бы Снейп составлял расписание...

— Малфой. Выскажись по этому поводу Снейпу, а не мне.

Небольшая пауза, возникшая после слов Грейнджер, слегка покоробила её.

— Не заговаривайся, грязнокровка.

Он произнес это почти спокойно, лишь сжав челюсти немного сильнее, чем обычно. Псевдовзгляд опустился на зажатые в тонких руках тетради, однако вернулся к лицу, предоставляя ненавистной ей самой озвучивать причины вторжения в его минутный покой.

— Я пришла отдать тебе зачарованный дневник.

— Ещё одна приятная мелочь, которую ты можешь затолкать себе в зад, хорошо? — и развернулся, собираясь вернуться на мягкие подушки дивана.

Разговор и так длился слишком долго. Начинали ныть виски.

— Не будь ребёнком, Малфой. Это необходимо иметь старосте.

Скривился. Глубже засунул руки в карманы так, что сквозь ткань чётко обозначились костяшки.

— На кой он мне?

— Профессор МакГонагалл сказала, что если что-то понадобится, всегда можно связаться друг с другом. Я говорила тебе днём, — отчеканила Гермиона, чуть ободрённая тем, что слизеринец слушал её. Хмурясь, но слушал.

Малфой вздохнул. Передёрнул плечами.

— Ты грёбаная прилипала, Грейнджер.

— Прости?

— Вдолбила себе в голову. Будешь бродить за мной с этими... тетрадками до конца дней?

— Нет вообще-то. Надеялась, что полезность в их пригодности до тебя дойдёт немного раньше.

— Ты считаешь, что я, пребывая в здравом уме, решу тебе написать записочку?

Она взглянула со всей строгостью, на которую была способна — это позабавило его.

— Если ты думаешь, что я получаю удовольствие от общения с тобой, ты глубоко ошибаешься, Малфой. Дневники дают возможность не встречаться с тобой лично каждый раз, когда мне нужно будет что-то сообщить тебе. И ты очень облегчишь задачу нам обоим, если возьмёшь сейчас это. Мне всё равно, что ты сделаешь с ним, можешь пойти к хижине Хагрида и скормить его соплохвостам, но это уже будет не моей заботой.

Он усмехнулся. Так, что её взбесило это, моментально.

— Можешь не стараться, Грейнджер. Здесь за многословность баллы не начисляются.

— Не сомневаюсь. Стараюсь лишь объясняться достаточно доходчиво для тебя.

Его взгляд тут же стал на порядок холоднее. Он различил в тоне Гермионы издёвку и молча приподнял брови.

Она же резким движением протянула ему дневник — Малфой даже не пошевелился. Какое-то время оба напоминали нелепый памятник Воплощённому Упрямству. Поступаться не собирались ни он, ни она.

В конце концов, когда Гермиона ощутила, что рука начинает болеть, она бросила тетрадь на подоконник, раздражённо вздыхая и борясь с желанием закатить глаза. Упирая руку в бок. Разговор длился не более пары минут, а девушка уже хотела отойти от Малфоя, хотя оба находились по разным углам гостиной.

Ей просто хотелось быть дальше.

В своей спальне.

В гостиной Гриффиндора.

В Лондоне.

Ей было странно говорить с ним. Ему было странно говорить с ней. Всё уравновешивала только хроническая злость и раздражение, пропитывающее воздух на манер едкого дыма.

И каждый из них, наверное, понял: это первый их настолько затянувшийся разговор. Гермиона начинала медленно ненавидеть старостат.

Он не отрывал от неё холодных глаз, лишь мельком проследив взглядом за дневником, который теперь лежал на подоконнике. Нога Грейнджер привлекла его внимание, и Драко, нахмурившись, отследил линию бедра под плотными джинсами. Затем — колена, опускаясь вниз, к щиколотке. Грязнокровка надела кроссовки. Нога небольшая и, наверное, лучше смотрелась бы в другой обуви.