Мэнсфилд-парк - Остин Джейн - Страница 87

Фанни была потрясена. Ее чувство долга и чести, ее чуткое сердце были оскорблены словами Сьюзен и ответом маменьки.

– Да что ж это, Сьюзен! – воскликнула миссис Прайс жалобно и недовольно. – Что ж это ты, разве можно так злиться? Ты всегда скандалишь из-за этого ножа. Нехорошо быть такой скандалисткой. Бедняжка Бетси, как зла на тебя Сьюзен! Но не надо было брать ножик, душенька, когда я послала тебя к буфету. Ты же знаешь, я не велела тебе его трогать, ведь Сьюзен из-за этого так злится. В другой раз придется мне его спрятать, Бетси. Когда бедняжка Мэри отдавала его мне на хранение всего за два часа до смерти, она и думать не думала, что он станет яблоком раздора. Бедняжка моя! у ней голосок уж был едва слышный, а она сказала так славно: «Когда я умру и меня похоронят, маменька, пускай сестра Сьюзен возьмет мой ножик себе». Бедная крошка! она так его любила, Фанни, всю болезнь держала его подле себя на кровати. Это был подарок ее доброй крестной матери, старой адмиральши Максуэл, всего за полтора месяца до того, как Мэри прибрал Господь. Бедная милая крошка! Что ж, Господь прибрал ее, чтоб она не увидала грядущего зла. Ах ты, моя Бетси. – продолжала миссис Прайс, лаская дочку, – тебе вот не повезло, нет у тебя такой доброй крестной матери. Тетушка Норрис слишком далеко живет, где ж ей подумать о малышке вроде тебя.

И вправду, Фанни нечего было передать от тетушки Норрис, кроме слов, мол, она надеется, что ее крестница хорошая девочка и выучила молитвы. Как-то в гостиной в Мэнсфилд-парке что-то неопределенное говорилось, мол, не послать ли Бетси молитвенник, но более Фанни ничего такого не слыхала. Правда, тетушка Норрис сходила домой и принесла два старых мужниных молитвенника, но, когда их получше разглядели, щедрый пыл угас. Один сочли негодным для глаз ребенка из-за мелкого шрифта, другой показался слишком громоздким, девочке неудобно будет его носить.

Фанни, усталая с дороги и уставшая вновь, едва ей предложили лечь в постель, с благодарностью согласилась; Бетси все еще вопила, чтоб в честь приезда сестры ей позволили посидеть лишний час, а Фанни вышла из гостиной, где опять поднялась неразбериха и шум, где мальчики выпрашивали тосты с сыром, папенька требовал ром с водою и, как всегда, никто не мог дозваться Ребекки.

В узенькой, скудно обставленной комнатенке, которую ей предстояло делить с Сьюзен, не нашлось ничего, что могло бы ее подбодрить. Тесные комнатки наверху, да, разумеется, и внизу, узкий коридор и лестница – все это поразило ее куда больше, чем она могла вообразить. Вскоре она уже с признательностью думала о своей комнатке под крышей в Мэнсфилд-парке, которую там почитали чересчур тесной, а тем самым и неудобной.

Глава 8

Понимай сэр Томас все чувства племянницы, когда она писала свое первое письмо тетушке, он бы не отчаивался; ибо хотя крепкий сон, славное утро, надежды вскорости опять увидеть Уильяма и сравнительная тишина в доме, оттого что Том и Чарлз ушли в школу, Сэм – по каким-то своим делам, а папенька, как обыкновенно, слонялся просто так, позволили Фанни написать о родительском доме довольно бодро, однако, прекрасно это сознавая, о многом неприятном она умолчала. Понимай сэр Томас лишь половину того, что она чувствовала, когда не прошло и недели, он полагал бы, что мистер Крофорд может быть уверен в ее согласии, и пришел бы в восторг от собственной дальновидности.

Не прошло и недели, а Фанни была уже глубоко разочарована. Начать с того, что ушел в плавание Уильям. «Дрозд» получил предписание, ветер переменился, и корабль снялся с якоря через четыре дня после их приезда в Портсмут; и за эти дни она видела брата лишь дважды, накоротке, второпях, когда он сходил на берег по делам. Не было ни неспешных бесед, ни прогулки по крепостным стенам, ни посещения верфи, ни знакомства с «Дроздом» – ничего того, о чем строили планы, что предвкушали. Ничто из их надежд не оправдалось, осталась неизменной только любовь Уильяма. Последняя его мысль, когда он покидал родной дом, была о Фанни. Он опять воротился к двери, нарочно, чтоб сказать:

– Берегите Фанни, маменька. Она слабенькая и не привыкла, как мы, к лишениям и неудобствам. Я поручаю вам беречь Фанни.

Уильяма не стало рядом, и дом, где он ее оставил, оказался – Фанни не могла утаить это от себя – почти во всех отношениях полной противоположностью тому, чего бы ей хотелось. То было обиталище шума, беспорядка и неприличия. Никто не вел себя как следовало на его месте, ничто не делалось как должно. Она не могла, как надеялась, уважать своих родителей. От отца она многого и не ждала, но теперь убедилась, что он еще невнимательней к своему семейству, привычки его еще хуже и он еще меньше соблюдает приличия, чем она предполагала. У него нет недостатка в способностях, но сверх своей профессии он ничем не интересуется и ни в чем не сведущ. Читает он единственно газету да списки военно-морских офицеров, назначенных в кампанию, выходящие раз в три месяца; разговаривает только о доках, о гавани, о Спитхеде; он бранится, поминает имя Господа всуе и пьет, он неотесан и вульгарен. В его прежнем отношении к ней Фанни не могла припомнить ни малейшей нежности. У ней оставалось лишь общее впечатление развязности и шумливости; а теперь он едва замечал ее, разве что принимался топорно ее вышучивать.

Мать разочаровала ее куда сильнее; вот на кого она уповала, и почти ничего в ней не нашла. Все ее лестные надежды стать матери необходимой быстро рассыпались в прах. Миссис Прайс не была недоброй, но, вместо того чтобы одарить дочь любовью и доверием и день ото дня больше ею дорожить, миссис Прайс выказывала к ней ничуть не более доброты, чем в день приезда. Природный инстинкт был быстро удовлетворен, а другого источника привязанности миссис Прайс не имела. Сердце и время были у ней уже полностью заняты; для Фанни не хватило у ней ни досуга, ни любви. Дочери всегда мало для нее значили. Она нежно любила сыновей, особливо Уильяма, а из дочерей заметно отличала лишь Бетси. К ней мать проявляла весьма неразумную снисходительность. Уильям был ее гордостью, Бетси – ее любимицей; а Джон, Ричард, Сэм, Том и Чарлз поглощали остатки ее материнской заботливости, доставляя то тревоги, то утешение. Они делили ее сердце, время же отдано было преимущественно дому и слугам. Ее дни проходили в некоей медлительной суете; она всегда была в хлопотах, а дело не подвигалось, ни с чем она не поспевала вовремя и сетовала на это, но все продолжалось по-прежнему; желала быть бережливой, но недоставало ей ни изобретательности, ни упорядоченности; была недовольна слугами, но не умела их направить и, помогая ли им, выговаривая или потакая, не в силах была добиться от них уважения.

Из двух своих сестер миссис Прайс гораздо более походила на леди Бертрам, чем на миссис Норрис. Расчетливая из нужды, она не имела к тому ни склонности миссис Норрис, ни ее сноровки. От природы была она неторопливой и вялой, как леди Бертрам; жизнь в достатке и праздности гораздо больше отвечала бы ее натуре, чем необходимость во всем себе отказывать и те усилия, каких потребовало от нее безрассудное замужество. Из нее получилась бы важная дама, не хуже чем из леди Бертрам, но миссис Норрис при малом доходе оказалась бы более приемлемой матерью девяти детей.

Многое из всего этого Фанни не могла не сознавать. Она должна была чувствовать и, несомненно, чувствовала, хотя, пожалуй, не решилась бы сама себе в этом признаться, что ее маменька – пристрастная, неразумная родительница, копуша, неряха, не учит и не держит в узде своих детей, дом ее дурно поставлен и лишен какого бы то ни было уюта, и не нашлось у ней для старшей дочери ни расположения, ни разговора, ни любви, ни любопытства эту дочь узнать, ни желания приобрести ее дружбу, ни стремления к ее обществу, что могло бы приглушить горькие Фаннины чувства.

Фанни очень старалась быть полезной и не казаться ни выше своих домашних, ни не способной или не склонной (из-за своего совсем иного воспитания) помочь по дому и внести в него толику уюта, а потому немедля принялась шить для Сэма и, работая спозаранку и допоздна усердно и весьма споро, так много успела, что Сэма наконец отправили на корабль, снабдив его более чем половиною нужного белья. Фанни от души радовалась, что она полезна, но и представить не могла, как бы они управились без нее. Когда Сэма, шумливого и заносчивого, не стало в доме, Фанни даже пожалела, потому что он был умен, понятлив и с охотою отправлялся в город по разным поручениям; и хотя презрительно отвергал все упреки Сьюзен, вполне разумные сами по себе, но высказываемые не к месту и в бессильной запальчивости, однако же не оставался равнодушен к Фанниным трудам и ненавязчивым увещаньям; и она быстро поняла, что с его уходом лишилась лучшего из трех младших братьев, ибо Том и Чарлз, на несколько лет моложе него, были по меньшей мере на столько же лет дальше от возраста, в котором заговаривает и чувство и разум, побуждая ценить дружбу и стараться быть не столь несносными. Сестра скоро отчаялась хоть как-то повлиять на этих двоих: никакими уговорами, на которые у ней хватало душевных сил и времени, укротить их не удавалось. Каждый день после школы они неизменно затевали по всему дому буйные игры; и очень скоро Фанни уже со вздохом встречала приближение субботы, половина которой была свободна от ученья.