В Афганистане, в «Черном тюльпане» - Васильев Геннадий Евгеньевич - Страница 13

Но девушка не отвечала. Она испуганно сжимала круглый живот и зевала от страха и напряжения.

– А ну-ка, парнишечки, помогите, – кивнула Анна Ивановна курсантам. – Освободите место в вагоне. Лавка нужна свободная. Видите, девушка в положении.

Курсанты понимающе переглянулись и рванули створки дверей. Анна Ивановна двинулась за ними, придерживая девушку за руку.

– Сюда, пожалуйста! – звонко крикнул худощавый курсант и замахал рукой. – Здесь свободно!

Девушка садилась медленно, будто внутри у нее было что-то хрустальное. Она испуганно гладила по выпуклой ткани плаща и не сводила глаз с оторванной в давке пуговицы.

– Нельзя вам ездить без провожатых, – укоризненно сказала Анна Ивановна. – Вы на каком месяце?

– Девятый пошел, – еле слышно прошептала девушка, и пшеничная прядка закрыла тонкую бровь.

– Ну вот, девятый пошел… А вы путешествуете без мужа, – покачала головой Анна Ивановна. – Он вас хоть проводил?

Девушка неопределенно повела плечом, и вдруг из зажмуренных глаз выступили слезы.

– Понятно, – вздохнула Анна Ивановна, – мужа скорее всего нет… Бывает так… Время сейчас такое…

Но девушка упрямо закачала головой:

– Есть у меня муж! Есть! Очень хороший муж! Лучше всех! Санечка мой…

И опять колыхнулись в зажмуренных глазах жемчужные слезы.

– Да вы не волнуйтесь, – испугалась Анна Ивановна. – Есть муж, и слава Богу…. Наверное, работает… Проводить не мог…

Девушка вновь закачала головой и сказала еле слышно.

– Он не работает… Он воюет…

И руки у нее бессильно разжались.

– Он в Афганистане…

И тут уже у Анны Ивановны перехватило горло. Опять Афганистан! Опять эта далекая неведомая страна. Что же это? Почему так часто рвет душу это огненное слово? Неужели так много уже связано в России с этой непонятной скрытой от всех войной?

И курсанты заметно подтянулись рядом с беременной женщиной, подобрались, посерьезнели, и беспечные улыбки у них стерлись с лица. Курсанты, поди, знающие ребята, подумала Анна Ивановна. Наверное, они слышали гораздо больше других об этой необъявленной войне.

Анна Ивановна положила ладонь на руку девушки и стала поглаживать ее по-матерински, нежно и бережно.

– Ничего, моя милая, – она покачивала головой, – все пройдет, все уладится, останется только хорошее. Муж будет рядом. Возьмет тебя вот так за руки, успокоит. Что ж с того, что на войне… И с войны возвращаются живыми, невредимыми. Я отца своего дождалась с войны. Сына сейчас жду из армии. Доля наша такая женская – ждать…

Она говорила напевно, ласково, словно заговаривала боль. Но только текли жемчужные слезы по щекам девушки, и губы сжались в тонкую полосу.

– Больно, – вдруг прошептала она и сжала обеими руками низ живота. – Зачем я поехала? Заче-ем?.. Что же это?.. Ка-ак же та-ак…

Она потерла натянутый на животе плащик, и жалкая гримаса перекосила ее лицо.

Анна Ивановна переспросила с беспокойством:

– Девятый месяц уже пошел… – и кивнула головой в сторону тамбура. – Сильно тебя сжало там?..

Девушка пожала плечами.

– Не помню… Испугалась я. Двери поехали прямо на живот. О-ой…

Она вздрогнула и поджала ноги. Глаза у нее округлились от ужаса.

– Заче-ем я поехала?..

– Да что же ты? – сердито сказала Анна Ивановна – Чего ты боишься? Люди же кругом! Свои, советские люди… Мы тебя не оставим. Ты прислушайся к себе. Как у тебя болит, милая? Скажи мне, я ведь тоже рожала…

Девушка наклонилась к Анне Ивановне и прошептала:

– Весь низ живота ноет. И еще жмет по всему поясу, как обручем… Зачем я только поехала…

Но Анна Ивановна перехватила девушке руку повыше локтя:

– Вот и хорошо, что поехала. Ничего страшного. В Москве рожать будешь. Сразу с вокзала и поедем в роддом.

И повернулась к курсантам.

– Вот что, мальчики! Задание к вам военное! От жены воюющего солдата. Идите в голову поезда прямо к машинисту. Доложите, что в поезде у женщины родовые схватки начались. Пусть вызовут по своей связи «Скорую» прямо к перрону. Медлить уже нельзя, – Анна Ивановна махнула им рукой. – И главное скажите, что муж у нее в Афганистане…

Девушка побледнела, закусила губы. А курсанты рванулись с места, подстегнутые ее слабым стоном.

– Он не солдат, – жалобно прошептала девушка.

– Кто не солдат? – наклонилась к ней Анна Ивановна.

– Мой муж не солдат. Он офицер, – еле слышно произнесла девушка, – командир взвода. Лейтенант Алешин.

14

Неудачно начался день для авангардной роты файзабадского полка. Не успела «Метель» сняться с вчерашних позиций и продвинуться вперед на соседние высоты, навьюченная амуницией и боеприпасами, как тут же наткнулись орловские солдаты на хорошо укрепленные, обложенные валунами душманские укрытия.

Встретивший их противник словно заранее знал, в каком направлении выйдут сегодня роты на боевые действия.

Солдаты залегли под огнем, низко бреющим затылки.

Начали вгрызаться в землю.

Недалеко от Шульгина замешкался молоденький младший сержант. Испуганно застыл и словно окаменел. Только и догадался перегнуться пополам и выставить навстречу летящим пулям напряженный мокрый лоб.

Огонь душманов немедленно перекинулся на эту скорченную мишень.

В сознании Шульгина промелькнуло воспоминание.

Он вспомнил, что этот беспомощный младший сержант, недавно прибыл из учебной части Союза. Начавшийся обстрел был самым первым в его короткой военной жизни. Уже рванувшись к нему на бегу, Андрей подумал, что вообще не стоило брать его на такую сложную операцию. Лучше было бы оставить его в наряде, мести пыль между ротными палатками.

С первых дней прибытия в полк этот парень начал мочиться в постель. В Афганистане такое случалось. Подготовка младших командиров в учебных частях Союза оставляла желать лучшего. Приходили «из-за речки» физически слабые, немощные, незакаленные, зачастую парализованные страхом. Как правило, младших сержантов из союзных учебок тут же лишали званий. Некоторое время они еще носили лычки на погонах, но уже командовали ими старослужащие рейдовых рот, проявившие настоящий характер в боевых операциях. А позже липовые сержантские лычки летели в мусорные баки. Афганская школа службы оказывалась надежнее напрасно потраченных шести месяцев учебы в союзных учебках.

Еще Шульгин вспомнил, что командир первого взвода Алешин написал рапорт о переводе и разжаловании этого горе-сержанта. Рапорт, подписанный командиром роты Орловым, утонул в штабной канцелярии.

И, конечно, давно уже не был ни для кого этот юный сержант начальником. Даже для самого себя. Но сейчас к нему со всех сторон сбегались люди.

Бежал долговязый Матиевский, размахивающий, словно коромыслом, снайперской винтовкой. Бежал ротный Алексей Орлов, прижимая рукой слетающую шапку. Бежал Богунов, грузно топая слоновьими сапогами. Бежал Шульгин, и антенна со свистом рассекала позади него воздух. Бежал взводный Алешин, скидывая на ходу лямки громоздкого вещевого мешка.

Что-то кричали вокруг солдаты солено и хлестко.

Пули плясали вокруг бегущих злыми фонтанчиками.

А одуревший сержант стоял по-прежнему неподвижно, нахохлившись и беспомощно разводя в стороны руками. По какой-то неведомой причине он не мог совершить простое разумное действие – лечь, вжаться в землю, припасть своим худым животом к спасительному гребню высоты.

Алешин оказался первым.

Он прыгнул к сержанту легко и пружинисто, почти не касаясь кипящей от пуль земли. На лету выбросил руку и с хрустом ударил в плечо. Сержант охнул по-бабьи и отлетел далеко от Алешина в сторону…

В то же мгновение все бегущие рухнули вниз, покатились в разные стороны, распластались среди валунов, как ящерицы. Пули со злостью защелкали по камням, высекая россыпи щебня, побежали за катающимися телами, забрасывая их горячими песчаными ручейками.

Младшего сержанта отбросило за камни. Руки его беспомощно разлетелись. Он забормотал что-то жалостно. Вздохнул с протяжным всхлипом. Вскрикивал часто и тонко, по-бабьи. К нему пополз Матиевский. И тут же сообщил с досадой: