Ненависть - Остапенко Юлия Владимировна - Страница 41

Он положил ладонь на дверную ручку. Ручка тоже другая — массивная львиная голова. Покрашено бронзой. Краска наносилась тщательно, аккуратно. Ни одной неровности или шероховатости. Ручка гладкая, и лежит она в руке удобно, уютно, как будто ластится. У него вдруг вспотела ладонь. Он решил прекратить это (давно пора прекратить это) и толкнул дверь.

Его словно обдало мягкой волной золотого дыма. Дэмьен переступил порог дома, три года назад вывернувшего его жизнь наизнанку, и почти в панике полоснул взглядом по залу. Зал всё тот же, в точности. Кажется, даже мебель не поменялась — лакированные столы, стулья с высокими спинками и мягкими сиденьями. Стойка из красного дерева. Канделябров еще больше, чем раньше, больше бронзы, больше света. Женщина-менестрель, постаревшая, поседевшая, пьет у стойки, лютня стоит на полу, прислоненная к стулу. А ее нет.

Дэмьен твердым шагом подошел к стойке, из-за которой тут же вынырнул сияющий хозяин.

— К вашим услугам, сударь, — промурлыкал он, масляно улыбаясь. Хозяин другой. Моложе прежнего. Сын, должно быть.

— Комнату на ночь, — отрывисто сказал Дэмьен, чувствуя, как внезапно пересохло горло, и почти без труда пряча охватившее его смятение.

— Как будет угодно…

— На первом этаже, направо по коридору, третья дверь.

Брови хозяина вопросительно изогнулись, он на миг закусил ус и тут же кивнул:

— Как пожелаете, сударь… Ужинать будете?

— Нет, — резко ответил Дэмьен, рассматривая по-прежнему незаполненный зал. Похоже, ценовая политика этого заведения не изменилась.

Его взгляд невольно метнулся в угол, где три года назад сидела рыжеволосая девушка-воин, но сейчас там никого не было. «Она вышла… на минуту. Сейчас вернется».

— Ты мне лучше вот что скажи, — вполголоса начал он. — Здесь у вас пожар был пару лет назад, да?

— Верно, — немного удивился хозяин, а женщина-менестрель, сидевшая неподалеку, вздрогнула, — Разве вы из наших краев, милорд?

— Нет… Я был здесь тогда… Проездом. Ну и как, отстроились?

— Как видите, — ухмыльнулся хозяин, широким жестом обводя помещение. — У отца была приличная сумма в кубышке, на черный день… Сам-то отошел от дел после пожара, но мне было на что восстановить гостиницу.

Дэмьен отрешенно кивнул, побарабанил пальцами по стойке, мимоходом отметив скользкий, почти слизкий лак.

— Здесь была женщина, — неожиданно для самого себя сказал он. — Темноволосая… лет сорока пяти… Пела и танцевала…

— Фабьена? — переспросил хозяин.

— Она умерла.

Дэмьен порывисто обернулся на голос. Женщина-менестрель смотрела на него в упор, и он вдруг понял, что она пьяна. Но затянутые мутью выцветшие глаза тянули его, не отпускали, обволакивая мерзкой вязкой паутиной.

— Сгорела… — медленно проговорила женщина. — Три года назад.

— В… в том самом пожаре? — с трудом проговорил Дэмьен.

«В пожаре, который устроил я?» — едва не сорвалось с его губ.

— Да, в том самом, — подтвердил хозяин, недовольно покосившись на женщину. — Одна тогда погибла, сидела в своей комнате, наверху, в самой дальней части дома, а почти все остальные в зале были. Прислуга на кухне, там выход отдельный… Да еще и дверь балками завалило… Словом, ее не вытащили, и…

— Ясно, — перебил Дэмьен, поморщившись от такой словоохотливости.

Женщина-менестрель по-прежнему не сводила с него глаз, но он игнорировал этот взгляд. Хозяин посмотрел на него, потом на нее и, наклонившись, доверительно прошептал:

— Держу ее из жалости… Не гоню… Кроме сестры, у нее никого не было… Ну я и позволяю ей играть раз в неделю. Как по мне, так в богадельню бы, но отец не велит… У них лет десять назад что-то было, так он по старой памяти…

Дэмьен встал. Хозяин тут же умолк и, поклонившись, исчез в подсобке. Дэмьен повернулся к проему, ведущему во внутренние помещения, сделал несколько шагов по толстому мохнатому ковру. И замер, остановленный слабым, чуть слышным:

— Эй…

Он обернулся. Пьяные глаза женщины смотрели на него сквозь упавшие на лицо седые пряди. Это были страшные глаза. Совсем не те, что ожидал увидеть здесь Дэмьен, — не те, что он хотел увидеть. Он думал встретить здесь жизнь — новую жизнь, настоящую жизнь, жизнь, в которой больше ничего не надо… А встретил что-то другое. Что-то совсем другое.

— Эй, — хрипло прошептала женщина. — А я тебя помню.

Она отвернулась, опрокинула в рот порцию чего-то явно более крепкого, чем простое вино. Ее глаза были закрыты, сухая, неестественно гладкая кожа натянулась на подбородке, словно полотно на барабане, едва не затрещав. Дэмьен с усилием оторвал от нее взгляд и, повернувшись, вышел.

У входа в номер его встретила маленькая юркая служанка с крысиным личиком. Поклонилась, щебечущим голоском пригласила следовать за ней. Дэмьен пошел, как во сне, не отрывая глаз от двери, прыгавшей перед его взглядом, словно пьяный шут. Служанка остановилась возле комнаты, которую три года назад занимала Диз даль Кэлеби, замешкалась, загремела ключами. Наконец отперла, бросив на Дэмьена заинтересованный взгляд, которого тот не заметил.

Он вошел, непроизвольно коснувшись ладонью дверного косяка: у него вдруг ослабли ноги.

А вот здесь всё иначе. Облегчение? Разочарование? Нет, досада. Всё иначе. Мебель другая, и стоит совсем не так, как тогда. Его взгляд метнулся к стене, у которой он лежал, оттуда к месту, где стоял комод. Теперь там пусто, натертый до блеска паркет лоснится в бледном сиянии свечей. В комнате чистый воздух, почти стерильный, пустой — должно быть, здесь давно никто не жил, хотя проветривают регулярно. И простыни наверняка свежие.

Заметив, что служанка все еще стоит за его спиной, Дэмьен набросился на нее с внезапной яростью:

— Чего встала?! Пошла вон! — Девушка быстро поклонилась, повернулась, исчезла без единого звука. Дэмьен подошел к кровати, на которую Диз бросила горящую косу… Да нет, это ведь не та кровать. Та превратилась в пепел давным-давно и сейчас погребена под слоем цемента и кирпича, а может, золу вывезли и пустили на удобрение пшеничных полей…

Он вдруг ощутил глубокую, душную усталость. Да, вещи стали пеплом. Люди стали пеплом. Он сам стал пеплом. Но — вот парадокс — ему надо было превратиться в горстку золы, чтобы в нем сверкнула слабая, чуть видная искра.