Призрачная реальность [= Протекторат] - Авраменко Олег Евгеньевич - Страница 18

Я вздохнул, мысленно попрощавшись с тугим кошельком несостоявшегося клиента.

– Всё в порядке, можешь не переживать. Ты меня убедил. Я сейчас же выставлю Конноли за дверь.

– Вот и молодец, – одобрил меня Ричард.

Мы коротко попрощались, я выключил видеофон и задумчиво уставился поверх консоли на стену. Юля выбралась из кресла и подошла ко мне.

– Хочешь, я пойду и скажу ему, что ты не возьмёшься за его дело?

Я отрицательно мотнул головой:

– Нет, доченька, я сам.

Поднявшись со стула, я ласково потрепал её белокурые волосы и вышел из комнаты.

Конноли я застал стоящим у окна. Повернувшись ко мне, он спросил:

– Надеюсь, у вас ничего не случилось?

– Случилось, – чересчур резко ответил я.

Он посмотрел на меня долгим, внимательным взглядом и произнёс:

– Да, понимаю. Вы кое-что узнали обо мне и решили не ввязываться в неприятности.

– Совершенно верно, – подтвердил я. – У меня пятнадцатилетняя дочь, и я не хочу, чтобы она стала сиротой.

– Могу вас заверить, господин адвокат, что вам не о чем беспокоиться. Я принял все меры предосторожности, и никто не узнает о моём визите. А в дальнейшем мы встречаться не будем, потому что...

– Потому что, – перебил его я, – у нас не будет никаких общих дел. Я очень благодарен вам за осторожность, а сейчас убедительно прошу вас уйти. Нам больше не о чем разговаривать.

Конноли покачал головой:

– Мой уход ничего не изменит. Вы всё равно займётесь моим делом. Собственно, вы уже занимаетесь им.

Я вопросительно уставился на него:

– Что вы имеете в виду?

– Тут вот какая ситуация, советник. У меня есть дочь Элен, ей скоро исполнится семнадцать. Девять лет назад, во время одного из покушений, погибли моя жена и оба сына, а Элен лишь каким-то чудом уцелела. Мне удалось скрыть факт её спасения, и официально она считается умершей. Все эти годы она находилась под опекой верных мне людей, пожилой супружеской четы, которых окружающие считали её дедом и бабушкой...

Я решительно подступил к нему и схватил его за отворот пиджака с явным намерением вытолкать из кабинета. Наверное, со стороны это выглядело немного комично: Конноли был на полголовы выше меня и раза в полтора шире в плечах, и хотя у меня было преимущество в молодости, я вряд ли смог бы сдвинуть его хоть на сантиметр.

– Господин Конноли! Я не собираюсь дальше...

– Её настоящее имя, – будто ни в чём не бывало продолжал он, – Элен Розалинда Конноли. Но вы должны знать её как Алёну Габрову.

Я разжал пальцы, отпустив пиджак посетителя. Моя рука соскользнула вниз и безвольно свесилась вдоль туловища.

– Алёна... Габрова... – растерянно пробормотал я.

Конноли отошёл от окна и остановился возле стола.

– Вы, конечно, можете известить суд, что отказываетесь защищать её интересы, – неторопливо проговорил он. – Но вы так не сделаете. Не в ваших привычках бросать клиента на произвол судьбы только потому, что у того обнаружились неподходящие родственники.

Чувствуя себя загнанным в ловушку, я на негнущихся ногах подошёл к двери, заблокировал её изнутри, затем вернулся к столу и тяжело опустился в своё кресло. Конноли тоже сел и устремил на меня задумчивый взгляд. В его серых с неуловимым зеленоватым оттенком глазах застыло ожидание.

– Значит, – наконец произнёс я, – это вы рекомендовали Петру Габрову отказаться от услуг Стоянова и нанять меня?

– Да. Наш первый выбор защитника нельзя назвать удачным. Господин Стоянов оказался самодовольным ничтожеством с полностью дутой репутацией. А о вас я навёл тщательные справки и уверен, что на сей раз не ошибся. В определённых кругах вас считают самым удачливым судебным адвокатом Дамограна. И, по-моему, эта репутация вполне заслуженная.

– В граждански делах, может, и да. Но не в уголовных. Я редко выступал на таких процессах.

– По моим сведениям, шестнадцать раз. И в четырнадцати случаях добивались оправдания своих подзащитных.

– Это говорит скорее о моём умении выбирать клиентов, а не об удачливости, – заметил я. – Восьмерых... нет, даже девятерых из них оправдали бы и при самой скверной защите. Но что касается вашей дочери...

Меня перебил зуммер интеркома. Как я и ожидал, дочка, обеспокоенная моей длительной задержкой с выпроваживанием Конноли, решила выяснить, в чём дело. Я нажал на кнопку ровно настолько, чтобы сказать: «Извини, Юля, я занят», – после чего совсем выключил интерком.

– Так вот, – продолжал я, – в случае с вашей дочерью дела обстоят хуже некуда. Следствие располагает слишком убедительными доказательствами, и я не вижу ни малейшего шанса опровергнуть их или хотя бы подвергнуть сомнению. Даже сам Перри Мейсон, легендарный адвокат двадцатого века, не смог бы убедить присяжных вынести оправдательный вердикт. – Я на секунду умолк. Томас Конноли спокойно смотрел на меня, и я мог только догадываться, какая боль скрывалась за этим притворно равнодушным взглядом. – Вы уж простите за откровенность, но я не считаю себя вправе внушать вам напрасные надежды. Я уже говорил это господину Габрову, теперь повторяю и вам, что Алёна... то есть, Элен...

– Называйте её Алёной, – посоветовал Конноли. – В противном случае вы рискуете запутаться и назвать её Элен при посторонних. Да и она сама за девять лет привыкла к своему новому имени.

– Да, вы правы, – согласился я и продолжил: – Так вот, Алёна несомненно будет признана виновной. Вопрос только – в чём и какое за сим последует наказание. Я полагаю, именно это вы и хотите со мной обсудить?

На какой-то миг Конноли замялся.

– Ну... Прежде всего, я хотел бы выяснить, есть ли ещё возможность освободить Алёну до начала суда под залог. Сумма не имеет значения, когда речь идёт о спасении моей...

– Молчите! – быстро произнёс я, тотчас сообразив, что замышляет мой посетитель. – Ни слова больше. Я всё понял, но не хочу ничего об этом слышать. Позвольте напомнить вам, что я не ваш адвокат и не собираюсь им становиться. Поэтому убедительно прошу вас воздержаться от разглашения в моём присутствии сведений, которые закон квалифицирует как информацию о преступных намерениях. Я могу догадываться о ваших планах – догадки не факты, их к делу не подошьёшь; но знать о них я не хочу. Надеюсь, я ясно выражаюсь?