Невеста ветра - Осояну Наталия - Страница 12

Вертись, веретено...

Она не знала, сколько времени прошло. Красное зелье закрывало для целителя мир людей, и всегда оставалась угроза, что дверь за спиной так и не откроется. Велин сказал однажды: «Целитель проникает в такие глубины, куда и сам человек не всегда добирается. От целителя нет секретов». Это было правдой, и потому иной раз Эсме больше нравилось лечить гроганов – после них не нужно было чистить память от призраков чужих воспоминаний.

Нить получалась хорошая, ровная. Эсме жалела, что так и не успела спросить Велина, что он видит: нити? что-то другое? Образы иголок, веретена, ткацкого станка были ее собственными. Каждый целитель представляет происходящее по-своему, но важен лишь результат. Со стороны это выглядело еще более странно – сейчас, должно быть, разверстая рана на руке ее пациента заживала сама по себе: тянулись нити сухожилий, кровь наполняла сосуды, новая кожа темнела, сливаясь со старой. Эсме знала, что все получается, чувствовала – и была весьма довольна собой. Она принялась зашивать мелкие прорехи, лишь теперь позволив себе проявить любопытство – раньше ей не приходилось лечить магуса.

Пламя души у человека было белым, а у магуса – лиловым.

Полотно осталось таким же, и мыслеобразы точно так же проплывали мимо, становясь все более юркими и...

все...

более...

яркими...

...на вершине башни горит золотая звезда – светит в ночи тем, кто сразился с Великим штормом и победил, а теперь торопится домой. Но мой отец не вернется, да?

...бездна вверху, бездна внизу. Заступница, брось меня здесь – не надо больше поддерживать мою слабую искру, ты слишком жестока, Заступница. Руки устали цепляться за скользкое обгорелое бревно, пальцы вот-вот разожмутся. Тень мелькает в глубине – или в небе? Кархадон или стервятник, какая разница...

...платье – фиалковый шелк, нежное кружево. Ей понравится, как ты думаешь? Она любит фиалки. Любит. Фиалки. И не надо мне говорить, что...

Эсме уколола палец иголкой и внезапно почувствовала страшную, смертельную усталость. Чуждость тоже ощутила, что происходит что-то нехорошее, но атаковать не стала – лишь подобралась, напряглась.

«Не хочу, не хочу, не хочу...»

Сколько времени пройдет здесь, пока там, с той стороны, уже поздно будет что-то исправить? Крылан сделает все, как она сказала, но это будет неправильно, потому что работа почти закончена; осталось лишь несколько порезов, не опасных для жизни, ради них пить черную дрянь – все равно что стрелять по чайкам из портовых пушек. Велин лишь однажды пил это снадобье, и...

Сон охватил Эсме, лишил ее голоса. Иголка выпала из обессилевших пальцев.

Чуждость пробралась сквозь лабиринт сиреневых нитей и оказалась почти рядом. Эфемерный сгусток тьмы, не серая тень, нечто иное... Может, именно это остается от целителей, не рассчитавших силы?

Эсме поняла, что больше не может сопротивляться.

«Значит, все закончилось? Как глупо...»

«Ни в коем случае, – прошептал ей на ухо незнакомый голос. – Ты совсем вымоталась, девочка. Спасибо за помощь, дальше я справлюсь сам».

Перед ней возникла тень – силуэт высокого широкоплечего мужчины. Если бы Эсме успела разглядеть своего пациента в реальном мире, то увидела бы его лицо, а так – одни лишь завихрения тумана. Он галантно поклонился, а потом поманил чуждость – та тотчас приникла к его коленям, словно верная собака.

Ярко вспыхнувшая радость Эсме тотчас погасла. Он не успеет очнуться, а даже если успеет...

«Крылан... я попросила... он не послушается...»

Вместо ответа незнакомец рассмеялся, но Эсме почему-то предприняла еще одну попытку протеста:

«Я не закончила работу...»

Он помедлил, потом махнул рукой, словно отбрасывая что-то ненужное. Эсме поняла, что беспокоиться не следует. Сон постепенно охватывал ее сознание, вплоть до самых дальних уголков. Там, в реальном мире, она будет беспомощней новорожденного котенка.

«Рассчитываю... на то, что вы человек честный... ведь даже пираты, как говорят, имеют свой... кодекс?»

Тень снова рассмеялась, а потом осторожно коснулась ее щеки кончиками пальцев.

«Неужели моя госпожа считает, что я могу обидеть того, кто спас мне если не жизнь, то правую руку?»

И больше не было ни вопросов, ни ответов.

Только сон – без сновидений.

Эсме проснулась от странного и очень неприятного ощущения: девушке приснилось, что потолок комнаты вот-вот свалится ей на голову. Снаружи доносился голос моря – отчего-то он был слышен очень ясно, будто оно вдруг решило переместиться поближе к ее дому... под самые окна. То и дело раздавались резкие крики чаек и чьи-то неразборчивые возгласы; наверное, матросы с одного из фрегатов заблудились в переплетении тейравенских улиц. Совсем близко кто-то запел чистым высоким голосом, и мотив неожиданно показался Эсме знакомым, хотя она совершенно точно знала, что никогда раньше не слышала эту песню:

Она с немалым удивлением обнаружила, что голова больше не болит, хотя слегка кружится, это ощущалось даже с закрытыми глазами. Усталость не прошла полностью – значит, проспала она не так уж много. Возможно, всего лишь ночь, хотя после случившегося ей полагалось бы отдыхать не меньше трех суток.

«Значит, это еще не предел?..»

Целительница улыбнулась, подумав о том, что ей все-таки удалось обмануть собственную память, пусть даже рискуя жизнью. Таинственные ночные гости оказались очень любезны и перенесли ее в спальню. Жаль, теперь она никогда не узнает, кто они такие.

Эсме медленно села, открыла глаза – и кровь застыла в ее жилах.

Потолок и в самом деле располагался непривычно низко над головой, и это был другой потолок. Она сидела на узкой койке в маленькой комнатке с единственным круглым окошком; рядом располагался большой сундук, служивший, по всей видимости, одновременно и столом. На его крышке стояла чашка с водой, и Эсме, словно завороженная, уставилась на нее: вода покачивалась... как и вся комната.

Точнее, каюта.

Неприятный холодок пробежал между лопаток. Она впервые оказалась на борту фрегата, и странное ощущение чужого взгляда нахлынуло с необычайной силой – только теперь она не могла уйти с причала, скрыться, спрятаться. Взгляд шел сразу со всех сторон, как будто каждый предмет в каюте был живым и обладал если не разумом, то сознанием. Внезапно нахлынула тошнота; Эсме повалилась обратно на койку, задев рукой переборку, – и стало еще хуже. Мыслеобраз фрегата не оставлял сомнений в том, что создание столь же радо видеть ее у себя борту, как и...

...облезлая крыса в трюме мечется из стороны в сторону, ищет выход; стены начинают сдвигаться, и свободное пространство неумолимо уменьшается, пока не наступает неизбежный финал: отчаянный писк, треск костей...

Эсме зажмурилась: ей показалось, что стены и впрямь готовы сдвинуться. Она лежала тихо, как мышка. Взгляд не ослабевал, но постепенно сделался не таким враждебным. Целительница осторожно приоткрыла глаза и втянула носом воздух: пахло чем-то пряным. Это отчего-то показалось странным: она никогда раньше не бывала на борту фрегата и считала, что рыбный дух, насквозь пропитавший Тейравен, здесь должен быть совершенно невыносимым.