Ночная охотница - Осипов Сергей - Страница 25

– Ты тоже.

Амбер с некоторым удивлением посмотрела на Настю снизу вверх.

– Ты ведь не удержала его от побега, – пояснила Настя. – Или ты вообще не знала, что твой брат хочет сбежать из Лионеи, что тоже не украшает тебя как сестру…

Амбер улыбнулась.

– …или ты не пыталась его удержать. Потому что после его исчезновения ты становилась наследницей престола.

Амбер перестала улыбаться.

– Не перекладывай на меня свои ошибки, – сказала она. – Я понимаю – тяжело осознавать, что все, что ты делаешь, ты делаешь неправильно. Но это именно твой груз. Не пытайся подсунуть его мне.

– Мои ошибки…

– Сегодня я захотела с тобой поговорить, – перебила Настю Амбер. – Не для того, чтобы еще раз услышать твою нелепую историю и сравнить ее с отчетами Смайли. У меня достаточно информации, поверь. Я просто хотела понять – неужели можно допустить столько глупостей, причинить столько вреда, а потом иметь наглость появиться здесь в Лионее и претендовать на…

– Я ни на что не претендую. Если бы твой брат поменьше врал, то, может быть, я и не наделала бы столько глупостей; может, я не допустила бы главной своей ошибки – не связалась бы с Денисом. Ты, наверное, кое-чего не понимаешь, сидя в своем прекрасном дворце и чихая на остальной мир, – но вся моя жизнь оказалась поломана после встречи с твоим братом!

– Разве? Разве там было что ломать? – невинно осведомилась Амбер. – Я уже сказала, у меня нет недостатка в информации. И проанализировав эту информацию, я могу сделать вывод, что встреча с моим братом была лучшим, что случилось в твоей абсолютно серой, заурядной жизни. Хорошо же ты ему отплатила, хорошо же ты отплатила всем нам…

– Серой заурядной жизни?

– Разве не так?

– Серой и заурядной?!

– Разве что твой отец был тем ярким пятном, которое…

Даже если бы дело потом дошло до судебного заседания, Настя утверждала бы, что все вышло случайно – она резко вскочила с подушек, почти прыгнула к выходу, задела плечо Амбер, и та, слишком уж расслабившаяся во время беседы, опрокинула на себя чашку с недопитым кофе.

На мгновение Настя замерла, удерживая в себе инстинктивное «извини», а сказала потом совсем другое:

– Вот и еще одно яркое пятно в моей серой жизни.

Это была хорошая победная реплика, после которой можно было уходить с высоко поднятой головой и чувством собственного превосходства. Настя так и сделала, но, когда она уже отвела занавеску и ступила в общий зал кофейни, Амбер, не пошелохнувшаяся и не издавшая ни звука во время инцидента с кофе, произнесла:

– Увидимся на балу.

Это прозвучало как объявление места дуэли.

Они действительно увиделись на балу, который состоялся в королевском дворце в последнюю пятницу апреля. Странное дело, но вплоть до вечера пятницы Настя думала о предстоящем событии безо всякого энтузиазма, а напротив – со смешанным чувством скуки и обреченности. Это при том, что в шкафу висело великолепное вечернее платье, равного которому Настя не то что раньше не носила – она таких раньше и не видела, разве что по телевизору в какой-нибудь нарезке голливудских новостей. Замечательные итальянские туфли ручной работы были достойны экспозиции в музее обуви, да и само словосочетание «королевский бал» должно было заставить сердце любой нормальной девушки учащенно биться. Эта самая нормальная девушка дрожала бы от нетерпения и считала минуты до начала грандиозного мероприятия во дворце Утера Андерсона, однако с Настей ничего подобного не происходило. Она сидела на кровати, стучала по клавишам ноутбука, пытаясь украсть какой-то талисман из волшебного замка и регулярно попадая на клыки чешуйчатому монстру. Ни дрожи в коленках, ни страстных взглядов на часы. Монахова бы ее убила за такое свинское поведение. Или отвела к психиатру. Возможно, так и следовало сделать.

То ли виновато было первое впечатление о королевском замке как о месте пустынном, темном и довольно скучном, то ли Настю пугала перспектива снова встретиться с Амбер Андерсон, то ли все это вместе плюс сомнения, что ей вообще стоило появляться в герцогстве Лионейском, – в итоге уныние не проходило.

Было уже около шести часов вечера, когда Настя случайно выглянула в окно и замерла – Лионея прямо на ее глазах превращалась в нечто совершенно иное, в нечто прежде невиданное. Тихие полупустые улочки внезапно оказались заполнены сверкающими автомобилями, причем не синими такси, а дорогими лимузинами. По всему городу зажигалась праздничная иллюминация, которая как будто волнами расходилась от королевского дворца к окраинам. Где-то играл духовой оркестр, и, когда Настя приоткрыла окно, чтобы лучше слышать, в уши ей ударила не только звонкая медь оркестра, но и поднимающийся от мостовой гул голосов множества людей. Затем включились прожекторы и осветили дворец Утера Андерсона, на что гуляющие ответили аплодисментами и приветственными криками. Теперь это уже совсем не походило на музей с покрытыми пылью экспонатами, Лионея стала живым городом, и все в нем вдруг обрело плоть, обрело смысл: в этих огнях, в этом радостно-торжественном шуме Утер Андерсон был настоящим королем, а не подавленным хромым стариком; его дочь Амбер оказывалась пусть стервозной, но принцессой; Роберт Д. Смайли выглядел не мрачным бюрократом, а преданным рыцарем своего короля…

И сама Настя тоже ощутила себя частью этой ожившей легенды, когда в дверь номера постучал посыльный и вручил подарок короля Утера – шкатулку, где в соседних отделениях с достоинством лежали на черном бархате серьги и золотая цепочка. Настя сначала обратила внимание на цепочку со стилизованным символом Большого Совета, деревом с двенадцатью ветвями, а уже потом сообразила, что светлые камушки в серьгах – это не что иное, как бриллианты.

Все это – серьги, цепочка, платье, туфли, музыка за окном, дворец в лучах прожекторов – складывалось как элементы мозаики, и когда они окончательно сложились, то Настя посмотрела на себя в зеркало и увидела не потоптанную жизнью неудачницу с неоконченным высшим образованием, а кого-то другого, кого-то безусловно принадлежащего к блистательному лионейскому вечеру, который был то ли сказкой, то ли картинкой из глянцевого журнала, но в любом случае Настя была безумно рада принадлежать ему здесь и сейчас. Она дрожала от нетерпения, она то и дело поглядывала на часы, она была готова к своему первому лионейскому балу. Первому и последнему.

У меня осталась видеозапись этого бала. Там было много важных персон, и камеры в основном снимали их, поэтому я нечасто попадала в объектив, но это даже и к лучшему, потому что видеть собственную глупо улыбающуюся физиономию – та еще пытка.

К счастью, очень скоро эта глупая улыбка исчезла с моего лица. Думаю, что навсегда.

Как-то мы смотрели эту запись вместе с Иннокентием, и я сказала ему, что если когда-нибудь он увидит на моей физиономии что-нибудь подобное – пусть сразу без сомнений лепит мне пощечину. Он радостно обещал посодействовать.

Иннокентия, к слову, на тот бал не приглашали. Он все еще оставался пленником верхнего этажа «Оверлука», в то время как королевская администрация обсуждала, что с ним делать.

И если раньше у них еще имелись какие-то сомнения насчет Иннокентия, той ночью он развеял их раз и навсегда.

В обычный день расстояние между отелем «Оверлук» и главным входом в королевский дворец можно было преодолеть быстрым шагом минут за десять, но этот день был очень даже необычным, и потому быстрого шага в программе вечера не значилось, зато имелся белый лимузин, который и повез Настю на бал. Рядом сидел безукоризненный Армандо, однако Настя забыла о нем, наслаждаясь медленным триумфальным проездом, который завершился, пожалуй, даже слишком быстро. Армандо подал ей руку и помог выйти из автомобиля на ковровую дорожку, поднимавшуюся по ступеням все выше и выше, как будто ведя прямо в райские кущи. С обеих сторон дорожки горели светильники и стояли широкоплечие бородатые мужчины в черном, опиравшиеся на что-то вроде длинных топоров.