За несколько стаканов крови - Мерцалов Игорь - Страница 10

Наконец появились и местные: сугубо мужская компания домовых, уже подвыпивших и отчего-то злых. Персефоний удивился: обычно домовые с закатом принимаются за работу и только под утро выходят из домов, чтобы отдохнуть с друзьями. При этом они нередко берут с собой своих кикимор, которым заказывают отдельный столик, чтобы могли всласть нашушукаться.

Посреди зала материализовался призрак гусляра и заиграл на косо падавших через окошко лунных лучах. Играл он превосходно — сразу чувствовалась старая школа, века тринадцатого.

Появилось готовое подменить людей семейство домовых. К хозяину подошел овинник с докладом о пропаже седла одного из постояльцев: мол, не моя вина, уже в таком виде конюшню застал. Хозяин раскричался на него и замахал рукой, но неловко задел за стойку, побелел от боли и схватился за перевязанную кисть.

— Охти ж как вас угораздило-то, Просак Порухович? — сочувственно покачал головой овинник.

— Тебе что за дело? — как-то очень уж грубо откликнулся хозяин. — Что выгадываешь?

— Почему сразу выгадываю? — подивился тот. — Просто спросил. Хотя, коли на то пошло, странно, конечно…

— Что тебе странно?

— Вы когда в последний раз дрова-то кололи? Уж всяко не прошлой ночью — прошлой ночью я это делал. И вот с какого-такого вас понесло?

— Понесло — значит, надо было! Что ты мне тут допрос устраиваешь? Иди работай!

— Работа не волколак, не дашься — так и не сгрызет, — отделался овинник страшно неполиткорректной поговоркой.

Лицо хозяина опасно налилось кровью, однако тут к овиннику подкатил глава семейства домовых, солидный, но подвижный, как колобок, подхватил под локоток и потащил к выходу, приговаривая:

— Пруша, дружок, давно хотел тебя попросить…

— Эй, Кругляш, мы уже тут и где наша горилка? — окликнули его пьяные домовые.

— Сию минуту, паны-сударики, «К стенке Разина» не пропоете, как будет! — весело ответил тот, уволакивая овинника.

— Сперва покажите, что у вас деньги есть, тогда и будет вам горилка! — строго заметил Просак Порухович.

— Деньги? — взвился один из домовых; он был худой и бледный, и в глазах его плескалась обида. — А пускай тебе те, кто наши дома скупает, деньги покажут!

Предводитель компании опустил ему руку на плечо и заставил сесть на место.

— Тихо, Плюша, для чего нам скандал? Будут деньги, Просак Порухович, не сомневайся, — весомо сказал он. — Мое слово порукой: сегодня мы с тобой расплатимся.

Остальные поддержали его согласным гулом. Только один, самый пьяный, еще более тощий и весь какой-то взъерошенный, точно разлохмаченная веревка, собрав разбегающиеся глаза на Персефонии, выбился из общего хора, воскликнув дискантом:

— Ба, хлопцы, да это ж мой постоялец непрошеный! А и как вам домишко пустой пришелся, пан упырек? Крыша не подтекает, половицы не прогибаются?

Тут произошло что-то странное. Жена Просака Поруховича, как раз повязывавшая кикиморе передник, взглянув на Персефония, вскрикнула и закрыла лицо руками. Дочка пискнула и скрылась на кухне. Сын, уже было уступивший место молодому домовенку, нахмурился и потянулся под стойку, где у содержателей питейных заведений нередко бывает припрятана дубинка, а то и магический жезл. Сам же хозяин, перехватив руку сына, поглядел на Персефония такими дикими глазами, что тому стало не по себе. Будто он и не упырь обычный, а демон какой-нибудь заморский.

Пьяный домовой между тем делился с друзьями:

— Н-да, видать, не по душе пришелся пану упырьку приют, коли он на постоялый двор его променял. Должно, пыли многовато оказалось…

— Скорее, многовато гостей незваных, — ответил ему Плюша — домовой, который предлагал Просаку посмотреть на деньги скупщиков недвижимости. — Слыхал я, в твоем доме прошлой ночью драка была…

Между тем семья Просака Поруховича словно окаменела, леденя Персефония взглядами. Молодой упырь хотел поинтересоваться причиной столь странного поведения, но потом решил, что лучше будет просто удалиться, и так уже он засиделся за пивом.

Глава 6

ЗАКОН И МЕСТЬ

Отставив недопитую кружку, он зашагал к выходу, чувствуя, как его обдают волны ненависти. Да что они тут, в уме повредились, что ли?

Порог он пересек чуть ли не бегом.

Свежесть ночи после задымленного зала была как ласковая рука на разгоряченном лбу. Однако что-то было не так в ночи — Персефоний сразу это почувствовал, и лишь потом ноздрей его коснулся запах гари и он увидел, что в дальнем конце предместья горят дома.

— Эва как занялось, — донесся до него голос колобка Кругляша.

— Сказать же надо этим-то… бедолагам! — ответил ему голос овинника Пруши.

— Думаю, они и так знают, — туманно заметил Кругляш. — Ох, зря меня хозяин не послушал, теперь такое будет…

— Вечно ты каркаешь…

Они с домовым стояли на крышке короба, поставленного, не иначе чтобы прикрыть дыру в стене конюшни, и наблюдали за пожаром поверх забора.

— Как видишь, прав оказываюсь! — отозвался домовой, сорвав верхушку росшей из-под короба травины и нервно закусив ее в углу рта. — Говорил я ему: не связывайся с ворьем, боком выйдет.

— Да можешь ты сказать, что с этим типом из брошенного дома, при чем тут палец и пожары?

Персефоний замер на середине двора.

— Пожары сами по себе, а палец — сам по себе. Никаких, конечно, дров Просак не колол. А просто пришел тот тип, выволок Просака из постели, оттащил на задний двор и оттяпал ему палец. По воровским законам.

Пруша чуть с короба не свалился.

— Это что еще за причуды?

— Воровские! У них, видишь ли, свой закон на все, и если что не так — клади сперва палец, а потом — голову. Уж в чем там хозяин провинился, не знаю, да и не важно это. Я ему с самого начала говорил: когда-нибудь обязательно влипнешь… Охти ж, помяни черта — он навстречь! — выругался домовой. — Идет.

— Кто идет?

— Любитель пальцев, чтоб ему самому какую часть так залюбили…

В предместье нарастал шум. Огонь, как видно, занялся считаные минуты назад, и лишь сейчас донеслись до «Трубочного зелья» крики и звон пожарного колокола. Расслышать шагов домовой, конечно, не мог, очевидно, угадать приближение Хмурия Несмеяновича ему помогло обостренное чутье.

Кругляш спрыгнул с короба, чтобы отправиться обратно, и вздрогнул, увидев Персефония. Он, конечно, знал, что Персефоний дневал под его крышей — и в одной комнате с «типом из брошенного дома». А молодой упырь стоял, не зная, куда глаза девать. Короткий рассказ домового звенел в ушах.

В это время в беззаботно распахнутые ворота въехала запряженная парой пегих крытая бричка или, вернее уж сказать, брика — внушительных размеров была повозка, прямо громадная. Пахло от нее медом. Из брики вышел озабоченный Хмурий Несмеянович, а за ним — пожилой эльфинит с гишпанской бородкой, с тросточкой и пухлой папкой под мышкой. Домовой и овинник тотчас испарились.

— Куда-то собрался? — вместо приветствия спросил Тучко у Персефония.

— В город. За другим упырем, как вы и просили.

— Дело стоящее. А полиции ты больше не опасаешься?

— Честному гражданину это не пристало. В крайнем случае они все равно позволят мне послать сообщение, и другой упырь у вас будет.

— Есть вариант получше, корнет, — сказал Тучко и, нервно оглянувшись на зарево, пояснил, кивнув на эльфинита: — Со мной нотариус. Идем внутрь, прямо сейчас оформим соглашение о коммерческом донорстве, и можешь ходить по улицам Лионеберге с бумажкой в кармане и спокойствием в душе.

Персефоний не сразу вник в услышанное. Перед глазами у него стояла повязка на руке Просака Поруховича с выступившими на ней красными пятнами, и это мешало сосредоточиться. Нотариус, по-видимому, как-то превратно понял его молчание и поспешил заверить:

— Честному гражданину честная бумага только на пользу. Честность, видите ли, нуждается в официальном подтверждении, желательно на гербовой бумаге с подписями и печатями. Незапротоколированная честность может вызвать сомнения, тогда как…