Королева Марго. Искушение страсти - Павлищева Наталья Павловна - Страница 24

Екатерина уже развернулась и почти бросилась прочь из комнаты, невестка за ней. За дверью королева-мать, так же шипя, посоветовала:

— Не вздумайте никому рассказать о том, что вы сейчас видели!

— Я… нет, что вы, мадам! Я…

Екатерина почти с сожалением смерила взглядом неудачливую невестку:

— Если бы смогли взять короля в руки…

Из глаз Луизы брызнули слезы, бедная женщина замотала головой:

— Нет, что вы…

Королева поморщилась:

— Конечно…

Перепуганный паж старался не показываться на глаза королю и его миньонам, но не тут-то было, Генрих запомнил его аппетитные выпуклости пониже спины, а потому бедолага стал еще одним красавчиком Его Величества. Пришлось привыкнуть…

И снова дипломаты доносили своим правителям:

Екатерина Медичи пыталась вразумить сына, но до него трудно было достучаться. Дю Гаст дал королю великолепный совет, как избежать материнского давления:

— Нужно всего лишь соглашаться, выказывать почтение и… поступать по-своему.

Когда рядом были миньоны, Генрих чувствовал себя сильным и могущественным, ему так нравилось поклонение, создавалось впечатление величия, вседозволенности, могущества…

Что оставалось делать двору? Подражать королю в надежде получить благодеяния, тем более, науськанный своими любимцами, Генрих объявил о прекращении продажи государственных постов, от чего казна получала немалые деньги. Сама по себе отмена простой продажи государственных постов и привилегий была бы очень разумным шагом, потому что, купив какую-то должность, человек предпочитал на ней не работать на благо страны, а либо доить казну, либо попросту бездельничать, ведь, чтобы отобрать эту должность, его следовало устранить или занимаемое место перекупить.

Но, отменив продажу (кстати, ее довольно быстро вернули, грешно терять столь щедрый источник доходов), Генрих не ввел занятия должностей действительно по заслугам, теперь он сам ставил на любую, и от его воли зависело, быть ли человеку министром или еще кем-то. Вместо денежных мешков посты оказались отданы любимчикам, опустошавшим казну, но ничего ей не дававшим. Никто не мог поклясться, что толку от этих любимчиков больше, чем от тех, кого они сменили, зато теперь все зависели от короля.

Если раньше посты получали богатые и знатные, то теперь, наоборот, богатство и знатность давалась за… некоторые услуги королю… Его Величеству подражали, мужчины принялись с особым рвением завивать волосы, пудриться, носить безумное количество побрякушек и… заниматься мужеложеством, забросив дам. Что оставалось делать дамам? Отвечали тем же. Кому лесбиянство оказалось излишне противно, привлекали для развлечения слуг, не успевших подхватить гадкую склонность короля и его компании.

В таком поистине сумасшедшем доме, либо корабле без весел и правил, каждый оставшийся нормальным мужчина был на вес золота, вот теперь и впрямь женщины искали мужчин, как писала когда-то Жанна д'Альбре своему сыну.

Дамы присели в поклонах, провожая взглядами королеву-мать, удалявшуюся к себе в кабинет. Екатерина была не в духе и не удостоила никого из них взглядом.

Когда дверь за королевой закрылась, мадемуазель де Бурдей, сокрушенно вздохнув, предложила:

— А не прогуляться ли нам по городу?

Возможность показалась дамам заманчивой, и все защебетали, наперебой предлагая маршрут прогулки.

— А вы, мадам?

— Конечно, я тоже погуляю с удовольствием.

— А может, нам посетить аббатство Сен-Пьер?

— Тогда, мадемуазель Монтиньи, нам придется взять мою карету.

— Поместимся ли?

— Она достаточно велика, а мы не слишком упитанны.

Посмеявшись, восемь дам спустились и кое-как с шутками и прибаутками, советуя друг дружке втянуть животы, разместились в карете, предназначенной для шестерых.

Но, увидев, что дамы намерены весело провести время, к ним присоединились еще и первый шталмейстер короля Лианкур и королевский курьер Камий, они устроились на подножках, держась за дверцы кареты.

— О, только бы карета по дороге не развалилась на части!

Со смехом и шутками добрались до площади перед аббатством, оставили ее там и дальше отправились пешком. В монастыре не слишком приветствовали появление веселой стайки придворных, особенно мужчин, стрелявших глазами по сторонам, но возразить не могли.

Но пока эта компания находилась в аббатстве, несколько иная, в свою очередь, появилась на площади. Это два Генриха, короли Франции и Наварры, в сопровождении фаворита короля Франсуа д'О и еще одного особо приближенного — маркиза де Рюффека — ехали навестить больного миньона короля Кейлюса.

Увидев карету своей сестры, король расхохотался не без удовольствия:

— Посмотрите, Генрих, вот карета вашей супруги, стоит она у дома Антрага… А Шарль, насколько мне известно, тоже болен и находится дома. Не его ли приехала навестить королева Наварры? Никак Маргарита взялась за прежнее?

Генрих Наваррский только поморщился, прекрасно понимая, что сколь бы ни была безрассудна Маргарита, открыто в своей карете к любовнику она не поедет, даже если тот серьезно болен. К тому же королева Наварры откровенно ненавидела миньонов короля Франции и вместе с остальными терпеть не могла Антрага. Если между ними и были какие-то отношения в совсем ранней юности Маргариты, то давным-давно переросли в плохо скрываемое пренебрежение.

Но король Франции велел остановиться и отправил Рюффека узнать, там ли сестра.

Толстяк Рюффе, как его звали при дворе, никого в доме не обнаружил, но, желая подыграть королю, громогласно объявил:

— Пташки успели улететь…

Кейлюса не проведали, король поспешил вернуться домой и обо всем доложить королеве-матери. Генрих и сам не знал, зачем это сделал, ведь он не мог быть уверен, что сестра действительно была у его миньона. Просто Генрих все еще не мог простить сестре ее предпочтения других перед ним самим.

Екатерина Медичи пришла не просто в ярость, она едва не потеряла способность соображать, что делает. «Это существо», «эта дрянь», как она теперь называла дочь, посмела столь открыто разъезжать по Парижу к своим любовникам?! На счастье королевы Наварры, та вернулась вместе со своими спутниками и спутницами не скоро. Но стоило ей со спутницами пройти в апартаменты, как бедную Маргариту ошарашили требованием немедленно пройти к королеве-матери, поскольку та в гневе и готова просто убить дочь.

— Да почему?! Мы ездили совсем недолго…

— Куда ездили, мадам? Король сказал, что вы были у Антрага, но вас не смогли там уловить.

— Что?! Какой Антраг?

— Но ваша карета стояла на площади перед его домом.

Маргарита, ахнув, немедленно, невзирая на осторожные предупреждения придворных, отправилась к матери.

Крик, которым разразилась Екатерина Медичи, прекрасно понимая, что в соседней с кабинетом комнате, где собралась толпа любопытных придворных, все прекрасно слышно, был похож на рев бури. Королева не желала слышать не только оправданий, но и простых объяснений своей дочери, она кричала всевозможные гадости, утверждая, что Маргарита потеряла всяческий стыд, поскольку позволяет себе ездить к любовникам посреди бела дня!

— Но я была не одна, нас в карете было десять человек! И мы не проведывали никакого Антрага, я вообще не знала, что его дом там, мы были в аббатстве Сен-Пьер! Мои слова могут подтвердить господа Лионкур и Камий, они ездили с нами.

Эти слова остановили поток гневных тирад королевы-матери лишь на мгновение, она орала, что Маргариту в доме Антрага видел ее собственный камердинер.

— Кто? Пусть придет сюда и подтвердит это!

Екатерина Медичи прекрасно понимала, что Маргарита говорит правду, что король своей дурацкой выходкой поставил мать в неловкое положение, потому что бурю нелепых и несправедливых выкриков слышали многие придворные, что завтра посмеиваться будут не только над получившей незаслуженный нагоняй Маргаритой, но и над самой королевой. Кроме того, дочь уже не девчонка, которую можно было попросту избить из одних подозрений. Она давно замужняя дама, и первым такой нагоняй имел право устроить ей супруг.