Королева Марго. Искушение страсти - Павлищева Наталья Павловна - Страница 20

— Я не видела королеву уже несколько дней, потому что не выхожу из своей спальни по известным вам причинам. А вот вы вполне могли разболтать все своей любовнице! Разве вы не знаете, что она шпионка королевы?

Генрих почти беспомощно вздохнул:

— Что делать?

— Все отрицать, а если скажут про де Сов, заявите, что так проверяли ее на готовность помогать побегу. И надо предупредить Франсуа, чтобы он по наивности ничего не сболтнул.

Франсуа предупредили, оба заговорщика вели себя именно так, как посоветовала Маргарита, — все отрицали, делали вид, что не мечтают о другой доле, кроме как о жизни в Лувре, что лучше не жилось нигде и никогда.

Но до этого произошли события, которые оставили на сердце Маргариты неизгладимый след.

Пока Генрих Наваррский по мудрому совету своей жены предупреждал Алансона, королева-мать отправилась к сыну. Карл только встал и намеревался прослушать мессу, когда к нему почти бегом вошла мать.

— Сир, мне нужно поговорить с вами наедине. Отпустите всех.

Тон не терпел возражений, но король попытался отшутиться:

— Да, мадам. Что случилось, новый переворот?

— Почти.

Услышав о подготовке побега, Карл впал в бешенство, его руки вцепились в край стола так, что побелели костяшки пальцев, ноздри раздулись, дыхание перехватило. С криком: «Арестовать их всех!» — он рванул край стола вверх, тот перевернулся, опрокинув все стоящее на нем.

Началось не просто разбирательство, королева-мать инициировала обыски. Конечно, ни у Алансона, ни у Наварры ничего не нашли, да и что могло быть. Зато у придворных герцога Алансона Ла Моля и Коконнаса нашли фигурки из воска, проткнутые булавками. Причем кукла, обнаруженная у Ла Моля, была одета в королевскую мантию и на голове имела корону!

Дело дошло до суда, Маргарита попыталась помочь мужу, написав за него пространную и довольно эффектную защитную речь. А вот Ла Моля спасти не удалось. Ему вменили попытку нанести вред королю путем магических действий. Ла Моль и Коконнас были подвергнуты пыткам и осуждены на казнь. Когда Коконнас пытался объяснить, что эти фигурки обозначают не короля, а королеву, Ла Моль невесело усмехнулся:

— Молчите, неужели вы не видите, что им просто нужно с кем-то расправиться?

— Кто мог нас предать, неужели наши возлюбленные?

— Нет, они не знали об этих восковых куклах. Помните о том, что эта любовь последняя? Предчувствие не обмануло.

Друзья договорились не упоминать имен своих дам, потому что самим осужденным это не поможет, а вредить возлюбленным ни к чему.

Маргарита метнулась к брату:

— Франсуа, ты должен заступиться за своих придворных! Ты же прекрасно понимаешь, что они виноваты куда менее тебя самого! Спаси Ла Моля и Коконнаса!

Алансон даже шарахнулся от сестры:

— Это будет равносильно моей гибели. Ты этого хочешь?

— Конечно, нет, — расплакалась Маргарита.

В порыве отчаяния она попыталась поговорить с матерью, дав понять, что казнь невиновных ляжет пятном на и так уже запятнанную репутацию королевской семьи. Екатерина Медичи поморщилась:

— Это решаю не я, но могу посоветовать вам заботиться о собственной чести и ради нее не заступаться за осужденных преступников.

— Это фигурка королевы, а не короля!

— Почему вы так уверены? Тоже были с ними в заговоре?

Маргарита поняла, что еще немного и сама поплатится головой, но Ла Моля при этом не спасет.

— Вы казните невиновных, они не хотели ничего плохого королю.

— Откуда такая уверенность в любовнике? Научитесь выбирать любовников, мадам!

Ла Моля и Коконнаса жестоко пытали и казнили, отрубив голову. А затем расчленили тела на четыре части и повесили на четырех виселицах перед главными воротами Парижа. А головы бедолаг были выставлены на башне позора на Гревской площади.

Маргарита и Генриетта видели, как обоих везли к месту казни, видели, как их возлюбленные шептали последние молитвы, в душе королевы Наваррской все еще теплилась надежда, что мать или брат в последнюю минуту проявят милосердие и помилуют осужденных. Этого не последовало…

Ночью после казни простая карета с наглухо задернутыми шторками въехала на Гревскую площадь. По знаку управляющего Маргариты Жака д'Орадура два пажа соскочили с запяток кареты и отнесли палачу два туго набитых кошелька с деньгами. После этого головы казненных оказались сняты с колов и отнесены в карету. Их тотчас отвезли на бальзамирование. Позже Маргарита и Генриетта похоронили головы возлюбленных, раз уж нельзя сделать это с телами, в часовне Сен-Мартен.

На следующий день Маргарита и Генриетта демонстративно появились в черных траурных платьях, украсив свои прически черепами и другими символами смерти.

Королева-мать сделала вид, что не заметила этой выходки, двор последовал ее примеру. Пусть носят траур хоть всю жизнь, если нравится!

Теперь герцог Алансон и король Наварры сидели под исключительно строгим присмотром, окна в комнатах были зарешечены, охрана постоянная, никаких поездок или охоты, каждый вечер проверка под кроватями на предмет присутствия чужих…

Тюрьма, только в Лувре.

Тем временем королю Карлу становилось с каждым днем хуже. Его съедал туберкулез, к тому же усилилась подкожная геморрагия, слабые сосуды под кожей короля кровоточили почти постоянно. Болезнь крайне редкая, к тому же производившая жуткое впечатление, постоянно окровавленные простыни, одежда, кровавый пот на лице…

Конечно, тут же обвинили королеву-мать, мол, отравила одного сына, чтобы освободить трон для другого. Никому не пришло в голову, что как раз в то время Екатерине Медичи была вовсе не выгодна смерть старшего сына, ведь обожаемый Генрих находился в Польше.

30 мая 1574 года, не прожив и двух лет после страшной резни, которой будет помниться его правление, Карл IX умер. Перед смертью он все твердил, что вокруг много крови. Крови и правда было много, но его собственной. Кровавый Карл умер в луже собственной крови.

Теперь Екатерине Медичи предстояло удержать трон до прибытия Генриха и не допустить побега ни одного из почетных пленников, а те не оставляли попыток это сделать.

Маргарита предложила вывезти сначала одного, потом другого за пределы Лувра в своей карете под видом фрейлины, поскольку ее карета не проверялась и дам не заставляли снимать маски, которые они носили для защиты от холода или пыли. Она была обижена и на мужа за то, что проболтался Шарлотте, и на брата за его нежелание спасать Ла Моля, но не попытаться помочь двум бедолагам, все развлечение которых отныне составляла игра с куропатками в комнатах, не могла.

Удивительно, но заговорщики не смогли договориться, кто из них сбежит первым. Мало того, Генрих продолжал спать с Шарлоттой де Сов, простив любовнице ее предательство!

Тем временем Генрих де Валуа в Польше получил от матери письмо с сообщением, что он уже король Франции, и с призывом вернуться. Но сделать это оказалось не так-то просто, полякам подходил такой король, он не вмешивался в дела, не понимал языка подданных, не требовал слишком многого и никому не угрожал. Зачем же отпускать его обратно?

Пришлось бежать! Добирался Генрих через Венецию, научившись там многому, чему учиться и не стоило бы. Только через два с половиной месяца, в начале сентября, король Франции пересек ее границу. Встречать его выехали Алансон и Генрих Наваррский, а также Маргарита. Генрих Валуа решил быть милостивым королем, он объявил, что не держит зла ни на кого из троих и вспоминать о прошедшем не будет.

Казалось, в судьбе Генриха Валуа наступила самая светлая и яркая полоса. Наконец-то он король! Осталось только развести с Конде Марию Клевскую и жениться на ней, объявив королевой.

Но сделать это не удалось: во-первых, Мария была в положении, во-вторых, в октябре она умерла при родах. Никто не знал, как сообщить об этом королю, который только и ждал, когда же сможет прижать к сердцу свою любимую. Маргарита категорически отказалась это делать, жалея о смерти подруги, она ревмя ревела в своих комнатах. Пришлось королеве-матери просто подсунуть это сообщение среди бумаг.