Детская книга для девочек - Му Глория - Страница 63

— Силы Зла! Миленькие, хорошенькие, вы живы! — Забыв обо всем, Геля рванулась кошке навстречу, но тут же, вскрикнув, упала на бок — цепь была довольно короткой и больно вывернула ей руки.

Девочка села, отплевываясь. Кошка забралась к ней на колени, свернулась калачиком и удовлетворенно замурлыкала.

— Как же ты меня нашла? Как же ты нашла меня, дурочка? — растроганно лепетала Геля. — Тебе нельзя здесь, уходи!

Где-то сверху снова то ли скрипнуло, то ли стукнуло. Павловская возвращается!

Геля бысто поползла обратно и скорчилась у стены, стараясь по возможности спрятать зверька от посторонних глаз.

Чиркнула и зашипела спичка, потом кто-то тихо чертыхнулся.

Геля не поверила своим ушам, но через мгновение спичка вспыхнула у нее под самым носом, и она увидела Щура.

— Живая! Святые угодники, живая! — Он обнял ее, крепко обхватив затылок и плечи.

— Ты?! Ты как здесь?

— Так эта зараза привела! — Щур снова зажег спичку, потянулся погладить кошку, но зверек, почти не меняя позы, молниеносно тяпнул его за палец. — Вот ведь характер! — рассмеялся мальчишка, отдергивая руку.

Спичка погасла. Щур с чем-то возился в темноте, звенел цепью, ощупывал замок и тараторил:

— Я на Сретенском сидел, вас дожидался. Вдруг гляжу — она, забава ваша, да вся какая-то драная, мятая, на лапу переднюю припадает. Ну, думаю, обратно сбегла, да еще собаке в зубы попала. Надо словить. А то ведь забежит куда и сдохнет. А вы ж слезами обливаться будете. Вот и побег за ней. — Щур скрипнул зубами и закряхтел, пытаясь растянуть виток цепи на Гелином запястье. — А она — от меня… Так и протанцевали… Сперва по Рождественскому, после — по Петровскому… Я за ней, она от меня… Уж я и шагу прибавлял, и рысцой, и галопом — а она как смеется. Бегит и бегит себе. Никитский пробежали, Арбатскую площадь, в каком-то переулке грохнулся, колено вон расшиб. Только когда уж она в Проточный завернула, я смекнул — дело нечисто. И уж не пужал ее, тихохонько следом крался…

Щур замолчал, зашарил руками по песку. Чтобы только услышать его голос, Геля спросила:

— Так мы в том доме, у Калиныча?

— Не. Старый флигель это, на Курочкиной Земле. Место глухое. — Парнишка отряхнул руки и вдруг запустил пальцы в Гелины волосы, бормоча: — Шпилечку бы мне, махонькую шпилечку, я бы в момент замок этот разъяснил.

— Нет у меня шпилек. Только бантики, — виновато сказала девочка.

— Бантики… Горе ты мое. — Щур на минутку прижал ее к себе, горячо заговорил: — Ты вот что. Ты не дрейфь. Я щас выскочу отседа на одну минуточку. Гвоздь пошукаю или еще чего. Вернусь и заберу тебя. Замок плевый, видимость одна. Тут все тихо, охраны нету, так что ты не дрейфь. Я быстро обернусь. Одна нога здесь — другая там. Поняла?

Геля ничего не ответила, даже не кивнула. Она сидела, уткнувшись носом в его плечо, и тихо плакала. Конечно, как честный человек, супергерой и хороший товарищ, она должна была сказать — уходи отсюда поскорее! Спасайся! Эти упыри хотят поймать тебя и убить. Павловская может вернуться с минуты на минуту. Беги!

Но ей-то хотелось зареветь во весь голос и закричать:

— Не уходи! Спаси меня, пожалуйста, не бросай здесь одну! Мне так страшно!

Но для первого варианта у нее не хватало смелости, а для второго — подлости. Вот она и ревела.

— Ну, не плачь, не рви мне сердце. — Щур погладил ее по голове. — Больше тебя никто не обидит. Никогда. Я убью, если кто обидит. Ну, все, пошел. Поспешать нам надо, мало ли что. Не бойся.

— Щур. Они хотят и тебя поймать, — через силу произнесла Геля. — Павловская грозилась.

— Да где ж этим косоруким меня поймать! — рассмеялся мальчишка и снова присел рядом с ней. — Не бойся, не дамся им. И тебя выручу, будь спокойна. А Щуром меня больше не зови. Щур в шалмане остался. А я — Игнат. Так чего, будем знакомы, барышня хорошая?

— Будем знакомы. — Геля слабо улыбнулась, а потом закрыла глаза, чтобы не видеть, как он уходит.

В подвале стало тихо. Так тихо, что тишина зазвенела в ушах роем погибельной, болотной мошкары, и девочку постепенно начала охватывать паника.

Щур — такой легкомысленный и такой смелый, он просто не понимает, до чего опасны эти бандиты! А она, Геля, и вовсе дура. Дура! Она должна была объяснить ему, настоять, чтобы он пошел в полицию или нашел каких-нибудь взрослых и попросил о помощи… А она только хныкала как дура. Дура! А теперь его поймают и убьют, а ее… Ее даже убивать не станут. Калиныч — от жадности, а Павловская — от трусости. Забудут в этом подвале, и все. Как этого вот, цвета топленых сливок. Ведь он тоже когда-то был живой и веселый и надеялся на хорошее, а теперь лежит здесь в песке, весь рассыпанный на детальки, как какой-нибудь кошмарный лего…

Кошка, словно услышав ее мысли, вдруг завибрировала как маленький моторчик, и от уютного, ласкового мурлыканья звенящая тишина скукожилась и уползла, и страх тоже немножко отступил.

В очередной раз стукнула дверь наверху, и Геля напряглась, гадая — кто это идет? Щур? Или старая крыса Павловская?

Долго сомневаться не пришлось. В темноте заморгал красновато-желтым светом фонарь. Значит, Павловская!

Выворачивая запястья, пленница бешено старалась содрать гадскую цепь. Ей надо освободиться во что бы то ни стало! Ведь сейчас вернется этот дурак со своим гвоздем и попадет прямо в лапы жуткой старухи!

Павловская подошла совсем близко, так что Геля почувствовала куриный, приторный запах старушечьего пота и керосина от лампы.

— Сговорились мы с Калистратом Калинычем. Отправил он людишек и за письмецом, и за огольцом, — проговорила старуха странным, глухим и тягучим голосом, будто пьяная. — Только больно дорого за доставку запросил. Так что огольца порешили на месте порешить, — тут она то ли закашлялась, то ли рассмеялась, — а тебя, мерзавка, я сама прихлопну. Как надоедливую муху. — Старуха подняла фонарь, и Геля задохнулась от ужаса.

Лицо у Павловской было страшное — толстые щеки обвисли, глазки запали, а губы беспрестанно шевелились, дергались, кривились, как у безумной.

— Что, боишься меня? Бойся, — зловеще протянула статская советница, потрясая своей страшной клюкой, — я ведь твоя смерть!

Геля, надо сказать, боялась. Очень боялась. Только не Павловской, а того, что в подвал с минуты на минуту вернется Щур.

Она все крутила и дергала цепь, и неожиданно — то ли оттого, что удачно сместились витки, то ли оттого, что у Гели от неимоверных усилий вспотели руки, — та поддалась, и левая кисть туго, но пошла наружу. А как только удалось высвободить одну руку, с другой цепь свалилась сама собой, почти и не звякнув в песке.

— И ничуточки я вас не боюсь! — выкрикнула Геля, чтобы потянуть время. — Вы старая, жалкая, мерзкая жаба!

Левой рукой она незаметно, но крепко обхватила кошку, а правой загребла песка и, не медля, швырнула в глаза злодейке.

Но Павловская была настороже. Страшный удар клюкой обрушился на голову девочки, все разом исчезло — подвал, жуткая старуха — и Геля провалилась во тьму.

Часть третья

Возвращение

Глава 1

Гелю плавно покачивало, словно она летела в самолете или плыла по теплому, ласковому морю. Где-то далеко внизу — на земле или под водой — копошились какие-то фигурки.

Она лениво сощурила глаза, и картинка приблизилась, стала четче.

На сером песке лежала девочка в грязном, измятом матросском платьице — будто спала. У ее виска расплывалось странное темное пятно. На груди у девочки в воинственной позе, вздыбив шерсть, прижав уши и оскалившись, стояла маленькая черная кошка, и старуха в лохмотьях уже занесла над ней окровавленную клюку.

— Это же я, — сквозь сонное оцепенение подумала Геля. — Значит, Люсинда все-таки меня бросила, и я умерла. А как же это я умерла, а все равно все вижу?