Детская книга для девочек - Му Глория - Страница 44

Щур вздохнул. Строгая морщинка, пересекавшая лоб, разгладилась, и он уже добродушно проворчал:

— Как дети малые оба два. За кажным шагом глядеть надо. А мне ж не разорваться…

— Ну ты тоже, знаешь, нахал! — рассердилась Геля. — Григорий Вильгельмович вообще уже взрослый и прекрасно дожил без твоих хлопот до двадцати семи лет!

— О чем спор? — Розенкранц, спустившийся из лаборатории, застал их врасплох.

— Пустое, — отмахнулся Щур. — Чай будете, Григорий Вильгельмович?

— С удовольствием! — Розенкранц придвинул стул и с ходу нажаловался Геле: — Вот, не могу уговорить господина Щура поступить ко мне помощником. Помогите мне, любезная Аполлинария Васильевна! У вашего друга феноменальная память, и он очень, очень способный…

— Я б с дорогой душой, — сказал Щур, подавая ученому чашку. — Только бабка меня со свету сживет. Не любит она образованных.

— Давайте я с ней поговорю! — предложил Григорий Вильгельмович. — Уверен, что смогу убедить вашу бабушку!

— Это вряд ли. Сами понимать должны. — И объяснил Геле: — Папаша у господина Розенкранца больно строгий. Дал денег на опыты и велел отделить радий-D от хлорида свинца. Ежели ты, говорит, чего-то стоишь, то отдели радий-D от этого мусора. — Паренек шумно отхлебнул чаю из блюдечка. — И что ты будешь делать! Хоть тресни, а надо отделять! С папашей разве поспоришь? Родная кровь.

— Боюсь, это я ввел господина Щура в заблуждение, — поспешно произнес Розенкранц. — Я, знаете ли, учился у профессора Резерфорда…

Геля кивнула — она это знала лучше всех. Слышала раз сто.

— И у нас сложилась традиция… Студенческая традиция, знаете ли, — продолжал химик, — называть учителя Папой. А Резерфорд, в свою очередь, называл студентов мальчиками. Только Гейгеру строгое немецкое воспитание не позволяло допускать такого фамильярного отношения, и он, один из всех, называл учителя проф…

— Извините, Григорий Вильгельмович, мне надо бежать, а то в гимназию опоздаю. — Геля поднялась. Слушать о Резерфорде в сто первый раз охоты не было.

— Конечно, конечно, — засуетился Розенкранц. — Но обещайте зайти к нам вечером и повлиять на господина Щура. Ему необходимо учиться!

— Да, я слышала. У мальчика феноменальная память, — кисло заметила Геля.

В гимназию неслась как бешеная антилопа. Настроение было ужасное. Надо же, как эти двое спелись! Опыты, наука, титрование еще какое-то!

Ну ничего. У нее, между прочим, есть занятие поважнее. Она спасает любовь всего человечества, так-то!

Тут Геля задумалась о любви и о том, какая это странная штука. Девчонки в лицее и здесь, в гимназии, постоянно о ней шушукаются. В гимназии даже больше из-за того, что обучение раздельное и в классе нет мальчишек, поэтому о них можно врать и придумывать что угодно, как о каких-нибудь фантастических единорогах, а придуманное вранье всегда интереснее правды.

А вдруг и вся любовь — придуманное вранье?

Хотя вот Динка Лебедева рассказала по секрету одной девочке (естественно, через полчаса об этом знали все), как целовалась со старшеклассником из соседней школы. Но ведь тоже наверняка вранье — что, нельзя было найти кого-нибудь поближе? Пусть и старшеклассника. Динка ужасно красивая, с ней любой бы согласился целоваться.

А вот Геля никогда ни с кем не целовалась. Не считая вчерашнего…

При этой мысли у нее запылали щеки и стало трудно дышать. Но она тут же строго сказала себе — дышать трудно, потому что бежит. А вчерашнее — вовсе не настоящий поцелуй. В щеку целоваться можно с кем попало, даже с теми, кого совсем не любишь. Вот и Щур об этом думать забыл.

Только поднявшись в класс, Геля вспомнила про сегодняшний экзамен.

К ней сразу подскочили несколько девочек и стали наперебой спрашивать, все ли билеты она прошла.

— Все, — улыбнулась Геля и почти честно добавила: — Первый раз в жизни совсем не боюсь экзамена.

— Счастливица! — завистливо протянула Сашенька Выгодская. — А я Расина совсем не помню. Не дай бог, попадется третий билет…

— Господа! Господа! Умоляю, потише! — простонала Лидочка Воронова с третьей парты. — У меня голова как котел. Не спала подряд две ночи…

Геля окинула взглядом класс. Некоторые девочки сидели за партами, закрыв ладонями уши и уставившись в потолок, — повторяли билеты, надо думать. Кое-кто нервно расхаживал по классу. В углу у окна собралась стайка гимназисток. Судя по нервному хихиканью, они окружили Наденьку Лохвицкую — самую веселую девочку в классе, и она опять всех развлекала.

Геля решила, что посмеяться перед экзаменом будет очень кстати, и присоединилась к группе.

— В этом флаконе заперты духи познания, — замогильным, вибрирующим от смеха голосом вещала Наденька. — Кто осмелится узнать свою судьбу?

— Я! Я! Какой мне билет будет? Наденька, душечка, предскажи, пожалуйста! — взволнованно спросила Леночка Ган.

Все затаили дыхание, и после короткой паузы Наденька изрекла:

— Двадцать седьмой!

— Ах! — вскрикнула отчаянным голосом Леночка. — А я ведь его и не начинала! — И стремительно бросилась к своей парте учить предсказанный билет.

— А можно и мне? — весело попросила Геля, и девочки расступились, пропуская ее поближе к Наде.

Лохвицкая сидела боком, как наездница, на краю парты, сжимая в руках фигурный флакон из-под кельнской воды. Услышав вопрос, повернула голову, и Геля вскрикнула и зажмурилась. Вместо бойких серых глаз на нее уставились два жутких бельма.

— Поля! Поля, милая, простите! Я же просто пошутила!

— А я вам двадцать раз говорила, Лохвицкая, что шутки у вас недопустимо грубые! Вы хуже мальчишки! — послышался сердитый голос Вороновой. — Вот теперь Рындиной дурно!

Геля открыла глаза и увидела рядом с собой Наденьку — обычную сероглазую Наденьку, состроившую виноватую рожицу.

— Пустяки, — сказала Геля. — Простите. Мне померещилась какая-то чертовщина…

— Ничего вам не померещилось, — резко возразила Лидочка, — Лохвицкая вечно строит ужасные рожи!

— Но это же просто шутка, меня папенька научил, — Наденька взяла Гелю за руку. — Вот смотрите, надо закатить глаза под лоб…

Дверь класса распахнулась, показался господин в синем вицмундире (один из инспекторов) и сказал:

— Экзаменующиеся, пожалуйте за мной!

В классе сразу повисла звенящая тишина, и девочки, выстроившись парами, проследовали в центральный зал.

Там стоял большой, крытый зеленым сукном стол с разложенными на нем программами, листами для отметок, билетами и синими тетрадями журналов. За столом, в самом центре, сидела Ливанова, как всегда, спокойная и строгая, рядом добродушного вида белобородый старик — председатель педагогического совета, потом члены опекунского совета, и бог знает кто еще.

Геля все же слегка испугалась, увидев такое количество важных людей. Да и шутку Наденьки она сочла дурным предзнаменованием. Руки похолодели, а по спине пробежали ледяные мурашки. Ну и что, что она все знает? А вдруг в самый ответственный момент — хоба! — и забудет? Ведь такое случается, особенно на экзаменах.

Однако через три четверти часа Геля вместе с другими девочками, непристойно визжа и хохоча, выкатилась из гимназии, чувствуя себя счастливой собачонкой, которую, наконец, спустили с поводка.

Она сдала, конечно, сдала! И что за ужас эти экзамены, даже если все знаешь! Умереть-уснуть!

— Господа! Айда к нам, в кондитерскую, — весело предложила Лидочка Воронова. — Маменька обещала угостить всех чаем с эклерами, если я сдам не ниже, чем на четверку!

— Нет, спасибо, меня родители ждут! — отказалась Геля и, распрощавшись с девочками, полетела домой.

Сдала! На отлично! То-то все обрадуются!

Но из ближайшей подворотни вдруг послышался свист, и Геля, оглянувшись, увидела притаившегося там Щура.

— Ой! Ты как здесь? — спросила она, нырнув в тень дома.

— Вас поджидаю. — Он прищурился, улыбнулся. — Экзамен сдали?