Детская книга для девочек - Му Глория - Страница 22

— Моя вина, — покаянно склонил голову доктор Рындин, — боялся, что уличный шум и суета могут слишком встревожить Полю.

— Да-с, родительское сердце, к сожалению, не лучший советчик в таких случаях, — сочувственно покивал Гильденштерн. — Первым делом я настоятельно рекомендую прогулки на свежем воздухе. Это обязательно! Теперь скажите — кроме расстройства памяти, есть ли еще какие-нибудь тревожащие последствия травмы? Мигрени, головокружения, нарушения сна, мелкой моторики и рефлексов?

— Спит беспокойно, остальное в норме, — четко отрапортовал Василий Савельевич.

— Я бы смело посоветовал вот что — как можно быстрее вернуть Аполлинарию Васильевну к привычному образу жизни. Знакомые объекты действительности помогут девочке вспомнить прошлое. Всякая мелочь может сыграть роль той ниточки, уцепившись за которую ваша дочь выберется из лабиринта забвения…

— Значит, мне можно вернуться в гимназию? — вклинилась Геля.

— В гимназию? Ты хочешь вернуться в гимназию? — недоверчиво спросил доктор Рындин, и мужчины обменялись удивленными взглядами.

— Очень хочу!

— В первый раз вижу гимназистку, которая добровольно отказывается от дополнительных вакаций, — весело заметил Эвальд Христианович. — Хотя это подтверждает мои давние наблюдения — девочки по сравнению с мальчиками выказывают бо?льшую приверженность чувству долга и ответственности.

Геля солидно кивнула. Вакации — это, наверное, каникулы. А от чего же еще не может отказаться нормальный школьник?

— Но, Эвальд Христианович, я боюсь, что умственное напряжение и переутомление сейчас не пойдут на пользу Поле. Тем более, что в гимназии скоро экзамены. А экзамены — это всегда волнения и нервная встряска.

— И прекрасно! Соединение рутинного, привычного занятия — такого, как учеба, с некоторой встряской — экзаменами будет весьма полезно в данном случае.

Доктор Рындин поправил пенсне:

— Все же я сомневаюсь…

— Папочка, я не хочу оставаться на второй год! — заныла Геля.

— Вот от чего я рекомендовал бы оберегать барышню — так это от огорчений, — наставительно поднял палец Эвальд Христианович. — Весь мой опыт и чутье подсказывают — не следует держать резвое юное создание взаперти, препятствуя возвращению к обычной жизни. Тем вы только замедлите выздоровление…

На столе зазвонил телефон.

— Прошу извинить. — Эвальд Христианович ответил: «Гильденштерн», послушал минутку и передал трубку доктору Рындину: — Коллега, это вас.

Василий Савельевич мрачно выслушал телефонную трубку, сказал «да» и обратился к Эвальду Христиановичу:

— Простите, но, к сожалению, я должен немедленно вернуться на службу. Дело спешное.

— Ах, как жаль, — расстроился немец, — я не успел побеседовать с барышней лично. А это, поверьте, необходимо…

— Вы правы, — нахмурился Рындин.

Жалко было смотреть, как он разрывается между служебным долгом и родительским, и Геля сказала:

— Папа, но ты можешь поехать один. А я тут побуду, сколько надо, и вернусь — ведь совсем недалеко, правда?

— Прекрасная мысль, прек-расная, — обрадовался Рындин. — Эвальд Христианович, вас не затруднит посадить Полю на извозчика и отправить домой?

— Не беспокойтесь. Посажу, отправлю, протелефонирую милой Аглае Тихоновне, — заверил его Гильденштерн.

Василий Савельевич виновато посопел, подошел к Геле, чмокнул в макушку и высыпал ей в карман, уже под завязку набитый леденцами, горсть монет. Сказал:

— Это тебе на извозчика.

Пожал руку Гильденштерну:

— Благодарю, Эвальд Христианович.

И, как всегда, бегом покинул кабинет.

Глава 9

— Что ж, милая барышня, давайте поговорим о том, что вас действительно тревожит, — с лучезарной улыбкой предложил Гильденштерн.

— О чем это? — насторожилась Геля.

— Не знаю, — простодушно признался доктор, — но мне показалось, вы не все рассказываете своему милому батюшке. Вас мучают головные боли? Кошмары? Дело в ваших беспокойных снах?

— Вам нужно знать, чтобы меня вылечить? — Геля тянула время. Она понятия не имела, что ему говорить.

— Увы, пока не придумали способ лечить расстройства памяти, подобные вашему, — развел руками доктор. — Я мог бы попытаться смягчить некоторые неприятные моменты, но в остальном, к величайшему сожалению, бессилен. Остается надеяться только на силы юного организма. Впрочем, есть одно средство, которое применяют в этих случаях. Иногда помогает. Это гипноз.

— Гипноз?! — всполошилась девочка. Еще не хватало, чтобы проницательный чоппер загипнотизировал ее и узнал про Люсинду, про Яблоко, про все. Да ее до конца жизни в дурке продержат — ведь никто на свете не поверит, что это правда. А если поверят — так еще хуже! — Не надо никакого гипноза! Я боюсь!

— Так я и думал. Значит, кошмары. Вы боитесь спать? Или вас мучили какие-то видения, пока вы пребывали в забытьи?

— Д-да… то есть нет, — Геля старалась придумать что-нибудь на ходу, — то есть сейчас ничего такого ужасного не снится. Но пока была без сознания — да. Но я не помню, что. Помню только, что было страшно, — выпалила она. — Вы теперь запретите мне ходить в гимназию?

— Нет, нет, не беспокойтесь. Я так и подумал, что вы таитесь от родителей, чтобы вам быстрее позволили вернуться к занятиям. Мои рекомендации останутся в силе. А теперь расскажите мне все, что сможете вспомнить о своих снах.

Геля задумалась. Она краем уха слышала что-то об одном таком докторе Фрейде, который чего-то там мог узнать о человеке по его снам. Вдруг и этот может? А если наврать с три короба? Ну, пропишет какие-нибудь пилюльки, так их в унитаз — и все дела. Да можно и правду рассказать — в конце концов, где найти человека, добровольно соглашающегося слушать про сны? Сны только рассказывать интересно. Решено. Пусть слушает, если хочет.

И во всех подробностях пересказала все, что приснилось ей за неделю.

На исходе второго часа доктор Гильденштерн удовлетворенно кивнул и произнес:

— Да-с… Очень интересно! Живое, романтическое воображение, неуверенность в себе, страх. И замкнутое пространство, бесспорно, давит на вас… Здоровый сон, не отягощенный видениями, — вот что вам нужно. Я, например, сплю как бревно, и вот — извольте видеть — здоров и весел. Сейчас выпишу вам одну микстурку…

Он выхватил листочек из аккуратной стопочки и принялся строчить, разбрызгивая чернила.

— За сим не смею вас больше задерживать, — Эвальд Христианович протянул Геле узкий голубоватый бланк. — Если у вас нет вопросов и жалоб, мы с чистой совестью можем отправить вас домой.

— Больше никаких жалоб нет, благодарю вас.

Доктор проводил свою особую пациентку до гардероба, подал пальто, дошел до самого Воронцова поля и остановил извозчика.

Геля не спешила садиться в коляску. Просительно заглянув в глаза Гильденштерну, сказала:

— Эвальд Христианович, вы говорили, что мне полезны прогулки. Можно, я пройдусь пешком? Тут ведь совсем близко…

— Прошу простить меня, милая барышня, но я обещал вашему батюшке отправить вас с извозчиком и не могу нарушить слова, — виновато ответил доктор.

Геля, которая очень рассчитывала на эту одинокую прогулку, поникла. Но тут же ей пришла в голову мысль получше:

— Но тогда, может быть, мне можно немножко прокатиться, а не сразу ехать домой? Пожалуйста, мне так наскучило сидеть взаперти!

Гильденштерн сочувственно взглянул на нее:

— А это, пожалуй, можно! Я сообщу вашей матушке, что вы немного задержитесь. Милейший, — обратился он к извозчику, — вот тебе три рубля. Покатаешь барышню по Покровке, проедешь по Солянке и доставишь…

— Знаю, барин, на Покровский, к дому купцов Морзинкиных. Возил уж сегодня бедную хворую барышню…

Геля посмотрела — и впрямь, та же лошадь, и тот самый дядька за рулем, или как тут у них это называется! Вот удача, со знакомым все же спокойнее.