Загадка Большой тропы - Сергеев Дмитрий - Страница 20

— Гриша! — Наташа спрыгнула на дно ямы и только тут разглядела густое кровавое пятно на заплечье Гришиной рубахи.

— Гриша! Что с тобой? — понизив голос до шепота, спросила она.

Девочка опустилась на колени рядом с безжизненным телом подростка. Байкал сидел у края шурфа и смотрел на нее умными глазами. С кончика языка у него капала слюна.

— Гриша! — Наташа пригнулась к самому уху и притронулась пальцами к волосам, чтобы стряхнуть песок, и сразу же резко отдернула руку — волосы были влажные, липкие.

«Кровь»! — догадалась Наташа.

— Гриша! — еще раз прошептала она, начиная уже приходить в отчаяние от его безмолвия. До нее только теперь начал доходить страшный смысл случившегося. Она решительно обхватила раненого за плечи и приподняла.

— А-а-а! — тихо простонал он. Но даже этот слабый стон возвратил ей бодрость. — Гриша, жив!

Наташа с трудом повернула его безвольное тело вверх лицом. Мальчик открыл глаза.

— Что случилось?

Но он ничего не ответил.

На дне шурфа было сыро и тесно. Прежде всего Наташа попыталась вытащить Гришу наверх, но это никак не удавалось ей. Она уже совсем измучилась, когда Гриша вдруг пришел в сознание.

— Это ты, Наташа? — удивленно спросил он.

С помощью девочки ему удалось выползти из ямы. Наташа наломала поблизости лиственничных веток и устроила ложе у подножия огромной сосны.

Тяжелый и сырой от шлихов рюкзак она сняла с Гришиных плеч и отбросила в сторону за дерево. Потом в кепке принесла из речки воды, напоила Гришу и обмыла глубоко рассеченный лоб.

— Что с тобой?

Гриша вспомнил все, что с ним произошло, и беспокойно оглянулся по сторонам.

— Ты одна пришла?

— С Байкалом.

— Никого не видела?

— Нет.

Гриша хотел рассказать ей, как он нашел золото, как кто-то стрелял в него, но мысли его снова спутались. Он не мог даже встать на ноги. Временами к нему возвращалось сознание, но сразу же начинала кружиться голова. Рука и весь левый бок свинцовой тяжестью сковывали движения.

Из бессвязных слов Гриши Наташа поняла только одно: кто-то стрелял в него. А что делал мальчик здесь, вдали от лагеря, кто стрелял в него — оставалось неясным.

Кто ранил Гришу? Что вообще произошло здесь? Тревога охватила девочку: возможно, преступник и сейчас скрывается где-нибудь неподалеку. В любую минуту может прозвучать выстрел. Надо сделать укрытие.

Наташа наломала сосновых веток и сплошной стеной наставила их вокруг Гришиного кресла, спинкой которому служил комель сосны, — все-таки безопасней.

Одно только бодрило Наташу: Байкал не проявляет признаков беспокойства — значит, поблизости нет чужих.

Быстро надвигались сумерки. Становилось прохладно. Над речкой и по сырым расщелинам скалистого склона поползли дымки тумана. В сгустившейся тишине явственнее раздавалось журчание воды. Холодные тени скал накрыли долину. Только небо еще золотилось над горами. Спичек ни у Наташи, ни у Гриши не нашлось, а ночь обещала быть морозной.

Вдруг Наташу осенила мысль.

— Гриша, у тебя бумага и карандаш есть?

Карандаш у Гриши нашелся, но бумаги не было ни клочка. Пришлось писать на носовом платке. Наташа писала крупно, чтобы буквы сразу бросались в глаза. Оставаться в темноте без Байкала еще неприятнее, но лучшего ничего не придумать. Собака тоже не хотела покидать их.

— Байкал, ищи маму. — Наташе пришлось несколько раз повторить приказание, прежде чем умная овчарка, недовольно оборачиваясь, убежала вниз по долине.

После этого Наташа села под дерево, тесно прижавшись к здоровому плечу Гриши: так было теплее.

— Тебе не очень больно?

— Нет, — бодрясь, ответил Гриша. Его начинало лихорадить.

Наташе хотелось расспросить товарища подробно обо всем и поделиться новостями, но Гриша, по-видимому, не мог слушать ее и отвечал невпопад.

Ночь становилась зловеще черной.

Наташа временами осторожно, чтобы не беспокоить Гришу, поправляла свои немеющие ноги и все вслушивалась и вглядывалась в темноту.

Наташа ведет следствие

В палатку Гришу принесли на самодельных носилках рано утром. Мальчик почти все время был без сознания. Про рюкзак Наташа не вспомнила, и он остался лежать около старого шурфа.

В тот же день в Перевальное уехали завхоз и проводник. В короткой записке, адресованной председателю сельсовета, Павел Осипович сообщал о странных событиях последних дней, просил известить обо всем милицию и посодействовать немедленной отправке врача. Везти Гришу на верховой лошади по труднопроходимой тропе вряд ли было разумно. Про Наташу в спешке как-то совсем забыли. А девочке нужно было тоже возвращаться в деревню, где ожидала бабушка, уже готовая к отъезду в город.

С утра погода стояла пасмурная, солнце не выглядывало, а к обеду заморосил дождь. К ночи он сменился снегом. Видимо, погода испортилась на несколько дней: геологам предстояло вынужденное безделье. Да сейчас об этом никто и не печалился. Необходимо узнать прежде, кто стрелял в Гришу и как опасен этот человек для них. Один он, или здесь скрывается целая банда? Нужно расспросить Гришу, зачем он ушел из лагеря в выходной день. Но больной все не приходил в сознание. Около него постоянно дежурили Валентина Гавриловна и Наташа. Чтобы Грише не было холодно, разложили неподалеку от входа небольшой костер; жар от огня проникал в распахнутый вход палатки. От этого внутри ее становилось тепло и сухо.

Валентина Гавриловна перенесла свой мешок на место, освобожденное Виктором, чтобы ночью неотлучно находиться возле больного. На всякий случай все оружие, какое имелось в отряде, держали наготове. Караульных на ночь не выставляли, полагаясь на бдительность Байкала и Шарика. Подстреленная собака в расчет не принималась.

Ночь прошла спокойно. Только Гриша раза два просил пить. Валентина Гавриловна поднималась, наливала воды из чайника, поставленного вблизи костра; попутно подкладывала дров в огонь. В средине ночи к ней прибежала Наташа.

— Мамочка, я к тебе лягу? — попросилась она, и, забираясь в нагретый мешок матери, спросила:

— Как Гриша?

— Болит у него, но он крепится. — Она повернулась на бок, чтобы удобней было лежать вдвоем.

— Ты спи, мама. Если что нужно будет, я сделаю.

Следующее утро застало лагерь засыпанным слоем мягкого снега, который приглушал все звуки. Вокруг безмолвно, бело, только речка контрастно выделялась своей чернотой и шумела по-новому, грустно. От всех палаток к костру вели тропки, обнажающие траву, кустарник и камни.

Снег непрерывно падал крупными мягкими хлопьями, но к обеду на земле его стало меньше. Это был всего только первый робкий ход зимы — тепло, запрятанное в почве и камнях, побеждало и растапливало снег.

Два дня прошли в томительном ожидании. Боялись, что непогода может помешать приехать врачу. Состояние Гриши не улучшалось, скорее, напротив, становилось хуже. Валентина Гавриловна, как могла, сделала новую перевязку — благо в аптечке хватало бинтов. На всякий случай ему давали таблетки стрептоцида и пенициллина, полагая, что вреда от этих снадобий не должно быть. Дедушка Васильев оказался ярым сторонником траволечения и сварил по собственному рецепту настой из кашкары и каких-то трав. Но, прежде чем дать больному это непатентованное средство, все испробовали сами, а после единодушно порешили: пить можно.

Общее мнение высказал Петр:

— Раз горько, значит, полезно.

И Грише три раза в день давали по полстакана мутной горькой жижи.

В это утро погода начала направляться. Еще до обеда сплошная завеса туч проредилась, и по-летнему теплое солнце скоро согнало неплотный снег в долине, только горы так и остались белыми.