Хренодерский переполох - Андрианова Татьяна - Страница 38

Вампир еще некоторое время смаковал послевкусие ведьминской трапезы, с чувством облизывая губы и нежно поглаживая землю ладонями. Каждое ощущение отчего-то казалось новым, неизведанным ранее, возможно, давно забытым и счастливо обретенным только что. Конечно, это не могло сравниться с теплой кровью повелителя неба, но тот, из чьих жил пила упырица, не просто жертвовал добровольно, но и оказался не лишен неповторимого привкуса сверхъестественного. Не иначе был одним из многочисленных порождений Безымянного леса. «Ну и пусть, — толкнулась в голове Валсидала первая мысль. — Не все ли равно, кого употребила на свой первый ужин новоявленная кровососка?» Он смутно помнил, что чем сильнее кровь жертвы, тем быстрее прогрессирует упырь. Или это были слухи? С упырями ничего нельзя знать наверняка. Создатели собственных свор нежити редко делились опытом, в первую очередь оттого, что собственные собратья осуждали подобные вольности, весьма опасные как для вампиров, так и для окружающих.

— Главное, чтобы очнувшаяся от экстаза закуска сама не решила закусить упырицей, — пьяно хихикнул Валсидал, внезапно осознавший, что звездное небо над головой напоминает прекрасную россыпь брильянтов на темном бархате.

И как он раньше этого не замечал? И вообще, ночь на редкость прекрасна, а воздух свеж и пахнет грядущей весной. Но тут его осенило. Упырица могла пострадать! Благодарная она или нет, но вампир чувствовал свою ответственность за ту, что создал. Валсидал тяжело вздохнул. Все-таки тяжелая это ноша — быть чьим-то создателем. Сплошные хлопоты, просто ни днем ни ночью покоя нет. Все еще пребывая в легкой степени экстаза, он рывком поднял себя на ноги, затем, пошатываясь и хихикая всякий раз, когда спотыкался, отправился на поиски ведьмы. Валсидал и не подозревал, что этой ночью в поисках Светлолики по лесу бродит далеко не он один.

Лютый в панике метался по поляне. Все его звериное нутро отчаянно сигналило о необходимости срочно спрятать виновницу своих необычных ощущений как можно дальше от случайных глаз. То, что в Безымянном лесу праздношатающихся субъектов особо не встретишь, оборотня не волновало. Инстинкт вопил: «Спрятать — и точка!» А вот куда девать хрупкое девичье тело, отчего-то не уточнял. Видимо, предоставлял зверю самому решать сложную задачу, тренируя заодно изворотливость ума. Сама ведьма без чувств лежала тут же под деревом, не принимая в метаниях вервольфа ровно никакого участия. Как только она получила порцию крови монстра, так и обмякла в спасительном обмороке. Трудно сказать, почему случилось именно так. То ли сказался ужас происходящего, то ли с девушкой слишком многое произошло в один день, вот она и не выдержала, взяла небольшую паузу. Вдруг дальнейшие события будут еще хлестче, а она совершенно не отдохнула. Вервольф, на чьем горле крепкие девичьи зубы оставили глубокие рваные отметины, даже не переживал по поводу столь пустячного ранения, залечив его простым превращением из человека в человека-волка. Он даже тихо порадовался, что процесс прошел пусть и болезненно, но гораздо проще.

В это время на поляну, где в полном смятении находился монстр, опрометью выскочили трое. Возглавлял забег Панас. Столкнувшись лицом к лицу с приличных размеров вервольфом не в человеческой ипостаси и к тому же в полнолуние, глава Хренодерок удивленно охнул, осадил назад и споткнулся. Он в полном изумлении осел на землю и хотел было зажмуриться, но не стал, решив смело встретить опасность лицом к лицу. Впрочем, факел на всякий случай выставил вперед, как элемент устрашения нежити.

Лютый не то чтобы испугался, огня он не боялся, так как всю свою жизнь прожил в тесном соседстве с людьми. Просто он не хотел, чтобы с лежащей позади него девушкой что-либо случилось, пока он разбирается с неадекватным местным жителем. Поэтому вместо того, чтобы разорвать голову Хренодерок на части, человек-волк предпочел стратегическое отступление. Сделав пару шагов мощными лапами назад, он оскалился, показывая, что дальше отступать ему некуда, и если что, станет драться. Панас пантомиму монстра понял правильно, не зря же он столько лет проживал по соседству с двуипостасными. Голова перекрестился факелом с видимым облегчением на лице, выдавил из себя что-то вроде «ладно-ладно, я уже ухожу… Не стоит так нервничать, это вредно для здоровья», поднялся на карачки и попытался покинуть место встречи, передвигаясь на четвереньках. Но не тут-то было.

На поляну выскочила Параскева, споткнулась о стоящего в интересной позе мужа и с визгом полетела в сторону Лютого. Вервольф вполне мог отпрыгнуть в сторону, но это означало оставить трепетно охраняемый объект практически беззащитным перед совершенно распоясавшимися людьми, которые кидались даже на него. Поэтому Лютый предпочел остаться на месте и принять основной удар дородного тела жены головы на себя. И был прав. Удар оказался весомым, заставив оборотня поперхнуться от ощущения, словно его лягнула в грудь лошадь двумя задними ногами разом. Параскева же пораженно обозрела внушительного вида клыки, непонятно каким образом помещавшиеся в пасти здоровенной серой зверюги, и заголосила что есть мочи, постепенно переходя на режущий уши ультразвук. Оборотень попытался было закрыть уши, либо оторвать от себя отчаянно верещащую женщину, но в обоих случаях не преуспел. Женщина судорожно вцепилась в густой мех зверя, и оторвать ее можно было лишь вместе с изрядным куском шкуры. Лютый не понаслышке был знаком с знаменитой мертвой хваткой таджмистанских бойцовых собак, чей скромный размер сполна компенсировался дикой свирепостью и челюстями, способными одним укусом перегрызть берцовую коровью кость. Собственно, ухо ему порвали в бою с псами, что стерегли Шаарские рудники. Захват женщины отчетливо напоминал хватку этих злобных собак. Конечно, Лютый запросто мог перекусить упитанной женщиной или одним сжатием мощных челюстей прекратить ужасные звуки, исторгаемые ее глоткой, но инстинкт отчаянно сигналил о возможном заболевании бешенством у добычи. Опыт подсказывал, что нормальные люди вовсе не склонны кидаться на шею оборотням и визжать им в уши. Обычно они с воплями удирают во все лопатки со всей прытью, на которую способны их не очень-то выносливые конечности.

Пока окончательно растерявшийся, частично деморализованный вервольф тщетно пытался избавиться от жарких объятий Параскевы и не заразиться при этом чем-нибудь неизлечимым для оборотней, к месту событий подоспел дед Налим со своей замечательной клюкой. Мгновенно оценив сложившуюся ситуацию, он первым делом огрел Панаса:

— Что ж ты, тудыть тебя через колено, жинку свою в обиду монстре такой даешь?! Да ты, ежели от злости раздуешься, в два раза толще его будешь!

Манипуляции шустрого деда произвели на хренодерского голову чудодейственный эффект, хотя магическими не были. Панас устыдился своего позорного поведения, недостойного лица, занимающего столь высокий пост в селе. Он рывком поднял себя на ноги, отбросил факел в сторону и попытался оторвать супругу от зверя. Безрезультатно — руки женщины свело от страха и напряжения, рот тоже отказывался закрываться по той же причине. Даже видавшие виды обитатели Безымянного леса испугались невыносимого звука и спешно мигрировали хотя бы на километр от страшного места. Те же, кто по какой-то причине не мог позволить себе покинуть насиженное место, либо закапывались поглубже от греха подальше в робкой надежде, авось пронесет, либо лезли повыше на деревья — авось не достанут. Зверье и нежить дружно затаились в ожидании худшего.

Дед Налим сначала попытался было помочь голове оторвать Параскеву от начавшего завывать, как неупокоенный дух, оборотня. Он цепко ухватился за пояс мужчины, принял устойчивую позу и рванул что есть мочи. Но кожаное изделие местного скорняка не выдержало напора активного дедка, раздался резкий хлопок, будто лопнула струна на лютне. Налим ласточкой улетел в ближайшие кусты и волею случая приземлился точно на спину мелкого хищника, который как раз приходил в себя после встречи с пьяным вампиром. Получив очередной подарок судьбы, хищник истерично завизжал и рывком вытащил многострадальный организм из-под сухопарого, но довольно тяжелого старичка. Затем попытался тяпнуть обидчика за филей, но тот был начеку и решительно пресек малейшие поползновения в свою сторону все тем же универсальным аргументом — клюкой. Хищник окончательно разобиделся на весь мир и, скалясь, уполз в свою нору. Он еще долго не мог заснуть, все скулил, клацал зубами и фыркал. Когда же наконец сон сморил голодного зверя, даже в царстве грез он все время убегал от многочисленных дедов с палками и невменяемых вампиров.