Стеклянная невеста - Орлова Ольга Михайловна - Страница 11

— Ладно, Верунчик, пойдем. Прямо сейчас идти или как?

— А чего тянуть? Второй час скоро, самое время. Народ еще не перепился, еще себя в рамках держит, поболтать можно…

— Перепился? — вновь насторожилась я.

— Нет, это я так, — махнула рукой Верочка. — Да что ты, в самом деле? Сказано тебе, что у нас все цивилизованно, значит, все о’кей.

Через полчаса мы с Верочкой, Катя и еще трое девушек, изъявивших желание пойти с нами, спустились вниз. Я здесь еще не была, поэтому с любопытством оглядывалась.

Внизу мы сразу попали в кафельный коридор. Впрочем, здесь было миленько и больницей не пахло. Да и кафель был импортный, а на дверях из красной древесины торчали начищенные латунные ручки.

Верочка висела у меня на руке и все объясняла по пути.

Пройдя мимо красных дверей, за которыми скрывались номера с саунами или русскими парными, мы оказались в конце коридора. Торцовая дверь вывела в предбанник, где было еще несколько дверей, мы просочились в среднюю и вдруг оказались в огромном зале.

Зал был действительно большой, наверное, не меньше ресторанного наверху, но устроенный совсем иным образом. Во-первых, здесь был вполне приличный бассейн метров на двадцать, вместо столиков располагались скамьи из полированного мрамора, может быть, искусственного. Расставлены они были вроде бы беспорядочно, но так, чтобы объединять группу людей. В углу стойка бара, за которой с миксером в руке стоял бармен. А главное, здесь было полно народу. В основном мужчины.

В первое мгновение мне показалось, что действие, открывшееся нам, напоминает массовку фильма из жизни древних латинян: мужчины ходили, сидели и возлежали, закутавшись в простыни. У некоторых, как у древних римлян, тоги: концы простыней были перекинуты через предплечья. В общем, создавалось некоторое ощущение античной неги, нарушаемое, может быть, отчетливыми матюгами, слышными то там, то здесь.

А так, вообще-то, было ничего. Играла музыка, мужчины пили, закусывали и громко разговаривали, кое-кто, сбросив тоги и оказавшись в плавках (что я отметила с некоторым удовлетворением, так как, несмотря на уверения Верочки, боялась найти здесь скопище голых козлов), ныряли в бассейн и шумно плавали с довольным животным уханьем.

Что еще? Возраст мужчин был от тридцати до шестидесяти, присутствовали и совсем мальчишки, но их было мало. Как и женщин. Поэтому, едва мы появились, со всех сторон раздались приветственные возгласы, утробный радостный рев и прочие изъявления восторга. Подошел Шурочка и препроводил нас в женскую раздевалку. Мы разделись и остались в купальных костюмах.

Девочки между тем раскраснелись, прием их обрадовал. Только я опять немного озаботилась: я ведь знала, что в нижних этажах отдыхают люди, достаточно свои в криминальном мире. По идее, они с нами могут сделать все, что только захотят. Но с другой стороны, то же самое они могли бы делать с нашими девочками прямо на сцене, но ведь не делают же? Это успокаивало.

Заглянул Шурочка и попросил нас не задерживаться. Мол, народ требует общения. Мы потянулись за ним. Вновь повторилась буря приветствий, девочки рассосались по залу, а мы с Верочкой остались вместе. На этот раз я держалась за нее, все время задавая вопросы. Она отвечала мне, отвлекалась на знакомых, снова пыталась мне объяснять, кто есть кто.

Нам сунули в руки большие бокалы с шампанским и усадили в персональные шезлонги к одной из групп, центром которой были двое пожилых мужчин. Одного из них я, кажется, уже видела. Это был довольно симпатичный мужчина лет сорока — сухощавый, с резкими чертами лица и пронзительным взглядом светлых глаз. Он был весел, оживленно разговаривал со своим соседом — рыхлым толстяком, кажется довольным всем на свете. Остальные либо прислушивались к ним, либо болтали между собой. Еще я обратила внимание, как едва уловимо менялось лицо худого, когда он отвлекался на реплику кого-нибудь из свиты: появлялось в его лице и глазах едва заметное презрение, может быть, терпеливая усталость, словно бы лишь вежливость не позволяла ему ответить грубостью на обращение к нему.

Впрочем, я могла и ошибиться. Вернее, мое испуганное любопытство могло найти бревно там, где и соринку углядеть было трудно.

— Кто это? — спросила я Верочку, усердно уплетавшую пододвинутый к нам виноград.

— Где? — шепотом переспросила она и тут же выдала все, что знала: — А-а, этот толстяк. Это Меркулов Иван Денисович. Он депутат Госдумы, какая-то там шишка даже. А худой — Варан.

— А почему Варан? — незаметно шептала я Верочке, в то время как она тянулась к ягодам.

— Варан он и есть Варан. Так его называют. Они оба воры в законе, так что ты лучше ешь, пей да поменьше разговаривай.

— Я не знаю… хорошо это или плохо, но я убежден… что это назрело, что нам надо незамедлительно переводить основные капиталы за рубеж, — с апломбом, так чтобы кругом все слышали, говорил толстый депутат Меркулов. Его речь была вся пронизана матом. Кажется, не мог произнести ни одной фразы без матерной вставки. Присутствие женщин в этом смысле никого здесь не трогало. Он продолжал:

— В этой стране ни в чем нельзя быть уверенным, а наши новые союзнички… в борьбе за светлое будущее… так и не изобрели иммунитета против русских… За бугром… даже их пресловутая мафия… привыкла мыслить категориями развитой морали, а когда им в глаз… залепишь, они и теряются…

— А я вот убежден, Кукан, что у нас еще здесь непочатый край работы. Сейчас только не зевай, всегда будешь с гревом. А будет полный общак, все у нас будут вот здесь, — решительно отрубил Варан и потряс костистым кулаком. — Но если братва решит, то и ихнюю мафию потрясем.

Я отметила, что он ни разу не выругался, когда говорил. Впрочем, некоторые его слова я понимала только по общему смыслу. Вдруг я почувствовала на себе взгляд и поняла, что это на меня смотрит Варан.

— А что это мы бухтим здесь, решаем вопросы бытия, словно на сходняке? — громко сказал Варан и широко мне улыбнулся. — Среди нас такие ласточки, а мы мечем искры о том, что и без нас решится.

Кругом заулыбались, кто-то обрадованно заржал. Варан решительно отмел сидящего рядом с ним прямо на напольном коврике очень большого и могучего парня, может быть, как и многие здесь, чересчур жирного, и галантно предложил мне пересесть ближе. Я не возражала, и мой шезлонг втиснули рядом с мраморной скамьей, где сидел Варан. Согнанный парень не выказывал недовольства, но я поймала его не очень-то и дружелюбный взгляд.

— Я сегодня долго не могу здесь оставаться, — сразу предупредила я Варана. — Мне скоро надо уезжать.

— Надо так надо. Только зачем же так быстро? У нас здесь и весело, и тепло, и бассейн, и баня. Надо, красавица, брать все, что можешь взять. Я не прав?

Веселье вокруг нас разгоралось все больше. Кажется, и музыка играла громче. Девчонки уже визжали, раздавался хохот. Умные разговоры, едва Варан принялся ухаживать за мной, сразу рассыпались, перешли в сферу машин, бабок, оружия и наркотиков. Во всяком случае, до меня долетали обрывки бесед именно на эти темы. А на коленях жирного депутата уже сидела Верочка и звонко смеялась.

Между тем Варан еще подлил мне шампанского в бокал, но в голове у меня и так шумело, поэтому я громко сказала, что хочу в парилку. Верочка тут же подхватила, за ней и депутат. Варан поднялся. Вдруг, перекрывая общий шум, зычно взревел один из толстячков невдалеке, у которого тоже простыня выглядела римской тогой. Высоко держа наполненный стакан голой рукой, похожей на свиной окорок, он требовал выпить на брудершафт с лучшими друзьями.

— Варан, Кукан! За мое здоровье! Тащите сюда своих рыбок, вместе дернем!

Я так поняла, что рыбками были мы с Верочкой, потому что Варан и жирный депутат, которого все называли Кукан, сразу же повлекли нас к орущему сенатору.

— Давай, Аладдин, за твои именины, — сказал Варан и, дабы пить на брудершафт, начал пристраивать к именинникову окороку свою жилистую руку.

— Сенатор тоже вор в законе? — спросила я веселую Верочку.