Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Гамаюн. Жизнь Александра Блока. - Орлов Владимир Николаевич - Страница 5


5
Изменить размер шрифта:

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

РОЖДЕНИЕ ПОЭТА

Талант растет в тиши уединенья…

Гете

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ДВОРЯНСКАЯ СЕМЬЯ

«Прекрасная семья. Гостеприимство стародворянское, думы – светлые, чувства – простые и строгие». Так говорил Блок о семье, в которой вырос.

Живая память старины, фамильные предания, поэзия домашнего очага, налаженный уют. И – верность традициям русского гуманизма и либерализма (главный кумир – Тургенев), ясное сознание общественного долга. И – любовь к работе, к деятельности, понимаемой как призвание и служение. Все интересы сосредоточены на культуре, науке, литературе, искусстве. Презрение ко всему внешнему, мелкому, суетному, меркантильному и карьерному…

И при всем том – в новой исторической обстановке – уже некоторая запоздалость и замедленность этой жизни. И еще – строгая требовательность к посторонним людям.

Так было и с моей семьей:
В ней старина еще дышала
И жить по-новому мешала,
Вознаграждая тишиной
И благородством запоздалым…
И заколдован был сей круг:
Свои словечки и привычки,
Над всем чужим – всегда кавычки,
И даже иногда – испуг;
А жизнь меж тем кругом менялась,
И зашаталось все кругом,
И ветром новое врывалось
В гостеприимный старый дом…

До самого конца поэт хранил благодарную память о нравственной атмосфере бекетовского дома. В годы своего духовного перелома он утверждал, что чем глубже и острее чувствует связь с родиной и народом, чем сильнее ненавидит всякое уничтожение и унижение человека, тем большую опору находит в идеалах и понятиях, господствовавших в его семье. «Ведь я… с молоком матери впитал в себя дух русского „гуманизма“. Дед мой – А.Н.Бекетов, ректор СПб. университета, и я по происхождению и по крови „гуманист“… Чем более пробуждается во мне сознание себя как части этого родного целого, как „гражданина своей родины“, тем громче говорит во мне кровь».

Бекетовская кровь…

Глава семьи – сороковых
Годов соратник; он поныне,
В числе людей передовых,
Хранит гражданские святыни,
Он с николаевских времен
Стоит на страже просвещенья,
Но в буднях нового движенья
Немного заплутался он…

Самым темпераментным, энергичным, душевно широким, отзывчивым на чужую беду был в семье именно он, дед, Андрей Николаевич. Ученик и друг старика Бекетова Климент Аркадьевич Тимирязев наиболее приметной чертой его нравственного облика назвал «доброту, горячую любовь к людям, забвение себя ради других».

Бекетовский род – старый, столбовой, записанный в шестую (самую почетную) часть родословной книги по губерниям Симбирской, Саратовской и Пензенской.

В XVII веке несколько Бекетовых отличились на царской службе; среди них – боярский сын Петр, стрелецкий сотник, распоряжавшийся на далекой сибирской окраине, строитель Якутского острога, землепроходец, первым вступивший на землю нынешнего Братска.

В следующем столетии из Бекетовых наиболее известны двое – Никита Афанасьевич, незадачливый фаворит царицы Елизаветы, генерал-поручик и деятельный астраханский губернатор, несметный богач, сочинитель популярных в свое время песен в русском народном духе и трагедий на античные темы, талантливый актер-любитель, и племянник его – Платон Петрович, издатель, журналист, собиратель портретов знаменитых соотечественников, долголетний председатель Общества истории и древностей российских, близкий друг Карамзина и Дмитриева.

Постепенно род хирел и падал.

Андрей Николаевич родился в год восстания декабристов в богатом помещичьем гнезде.

Отец его, Николай Алексеевич, воспитанник Морского корпуса, плававший с Сенявиным, был еще большим барином. Когда он выезжал из своей пензенской Алферьевки в Москву, за барской каретой гнали стадо молодых быков – потому что для каждой чашки бульона требовалась особая часть туши, и не из покупного мяса. Человеком он был просвещенным, любил и знал литературу, приятельствовал с Денисом Давыдовым, Вяземским, Баратынским, встречался с Пушкиным. Жена у него была из Якушкиных (племянница декабриста). Под конец Николай Алексеевич разорился, но все же успел дожить свой век, не поступившись старинным укладом.

В сороковые годы молодые Бекетовы – три брата, жившие на редкость дружно, – учились в Петербурге. Старший, Алексей, в Инженерном училище. Средний, Андрей, в университете на восточном факультете, вскоре (ненадолго) перешел в военную службу, в гвардию, потом вернулся в университет, на факультет естественных наук. Младший, Николай (будущий известнейший химико-физик, академик), сперва в гимназии, потом тоже в университете.

Вокруг братьев собралась молодежь, страстно исповедовавшая фурьеризм. Среди участников этого конспиративного кружка были Ф.М.Достоевский и Д.В.Григорович (товарищи Алексея Бекетова по Инженерному училищу), поэт А.Н.Плещеев, Валерьян Майков – впоследствии видный критик и публицист, вместе с М.В.Петрашевским составивший знаменитый «Карманный словарь иностранных слов» – книгу, которая сыграла заметную роль в пропаганде социалистических идей в России.

В просторной квартире братьев Бекетовых, на углу Большого проспекта и Первой линии Васильевского острова, образовалось нечто вроде коммуны «по Фурье». Достоевский писал брату в ноябре 1846 года: «Я много обязан… моим добрым друзьям Бекетовым, Залюбецкому и другим, с которыми я живу; это люди дельные, умные, с превосходным сердцем, с благородством, с характером». Григорович, в свою очередь, признавался: «Кружку Бекетовых я многим обязан». Здесь «слышался негодующий благородный порыв против угнетения и несправедливости».

Весной 1847 года братья Бекетовы разъехались из Петербурга: Алексей засел в деревне, где в дальнейшем отдался земской деятельности (бессменный председатель Пензенской губернской управы), Андрей и Николай перевелись в Казанский университет. Большинство участников их кружка стали завсегдатаями «пятниц» Петрашевского. Пожалуй, лишь по чистой случайности братья Бекетовы не разделили судьбы петрашевцев. Кто знает – не взошли ли бы они два года спустя вместе с Достоевским на эшафот, чтобы выслушать смертный приговор, замененный каторгой?..

Фурьеристский заквас в Андрее Николаевиче остался навсегда. Большой ученый, которого в наше время называют «отцом русской ботаники», «выдающимся борцом за материалистическую биологию», «предшественником Дарвина в России», он не замыкался в кругу только научных интересов, но до преклонных лет с юношеским жаром предавался общественной деятельности.

Руководство отделом внутренней политики в газете «Русский инвалид» (в 1862-1863 годах). Публичные лекции. Прекрасно написанные научно-популярные книги («Ботанические беседы», «Беседы о Земле и тварях, на ней живущих»), которые действительно дошли до народа и имели громадный успех. Организация съездов русских естествоиспытателей. Учреждение Высших женских курсов и руководство ими (их, по справедливости, должно бы назвать не Бестужевскими, а Бекетовскими). Комитет Литературного фонда. Неутомимая – уже в конце жизни – работа в Вольном экономическом обществе, где разгорелись ожесточенные споры народников с первыми русскими марксистами… Да всего не перечислить!

Человек, обзывавший столпов режима «шайкой развратных и бесшабашных негодяев», Андрей Николаевич на постах декана и ректора завоевал славу стойкого защитника студентов от всякого рода полицейских посягательств, а в высших сферах заслужил репутацию человека беспокойного и не слишком благонадежного; его даже именовали «Робеспьером». Он оказался последним выборным ректором, – воспользовавшись новым жестким уставом 1884 года, власти отрешили его от ректорства, потом – от заведования кафедрой и в конце концов фактически вообще вытеснили из университета.