Гамаюн. Жизнь Александра Блока. - Орлов Владимир Николаевич - Страница 150

С первых же строк изображение строится на чередовании мотивов ночной темноты и снежной вьюги.

Эта плакатно резкая, в две краски, цветовая символика отчетливо ясна по своему смыслу. Она знаменует два жизненных, исторических, социально-нравственных начала: низкое и высокое, ложь и правду, старое и новое, прошлое и будущее – все, что совмещается, взаимодействует и противоборствует как в жизни, так и в каждой человеческой душе.

Черное – это смертельно раненный, но еще отчаянно сопротивляющийся старый мир со всем своим наследием. Это не только уходящая в прошлое кондовая Россия с ее буржуями, витиями, попами, барынями, проститутками и городовыми, господскими «етажами» и золотыми иконостасами, но также и то, чем старый мир затемнил, отравил и покалечил миллионы человеческих душ: бесшабашное буйство, горе-горькое и жажда сладкого житья, дешевая кровь, всяческая жестокость и дикость.

Белое, точнее – светлое: белое и красное (между этими цветовыми категориями нет принципиальной разницы) – это вольная метель, очистительный мировой пожар, красный флаг, белый венчик Иисуса Христа, все праведное, чистое, святое, обещающее лучшую жизнь, короче и полнее говоря – революция.

Что такое снежная вьюга в «Двенадцати», как не образ «исторической погоды», образ самой революции. Разбушевавшаяся стихия всегда играла в поэзии Блока громадную роль. Ветер, буря, метель, гроза – все это для него самые любимые, самые привычные понятия романтического мироощущения («Россия – буря», «буря жизни», «буря страстей»), образы свободной и полноценной жизни. В «Двенадцати» эта цепь хорошо знакомых образов призвана передать ощущение восставшей народной стихии.

В высшей степени знаменательно, что в дневниковых записях Блока, относящихся к тому времени, когда рождалась поэма, такое заметное место занимают наблюдения над переменчивой погодой и сближение их с происходящими событиями: «к вечеру – ураган (неизменный спутник переворотов)», «сильный мороз», «к вечеру – циклон», «оттепель, ветер», «бушует ветер (опять циклон?)» и т. д. Вспомним, как Блок почувствовал внутреннюю связь между свежей, ветреной погодой и «взмахом крыльев революции».

Это ощущение взлета революции с громадной силой сказалось в «Двенадцати». Мотивы ночной метели, порывистого резкого ветра, взвихренного снега, организующие ритмику поэмы, проходят в ней подобно основной теме в симфонии. При этом они приобретают различный смысл применительно к разным персонажам поэмы.

Для обломков старого мира злой и веселый ветер – сила враждебная. Он безжалостно выметает их из жизни как ненужный сор, валит с ног, загоняет в непролазные сугробы. Все они жалко скользят и падают, тщетно пытаются укрыться от метели.

И как разительно меняется интонация, весь строй стиха, как только речь заходит о тех, кто пошел против старого мира.

Сказано бодро, энергично, с задором: ветер – гуляет, снег – порхает, и этим двенадцати вьюга не страшна, не опасна. Они в ней как в родной стихии – и не скользят и не падают, а твердо идут вперед к своей далекой цели.

Так в поэме сплетаются, образуют целостное художественное единство и гневное сатирическое обличение старого мира и восторженное романтическое прославление его гибели.

Что такое эта Святая Русь, в которую герои поэмы, а вместе с ними и сам поэт, призывают пальнуть пулей? Это не благостно-христианская или сказочно-декоративная Русь, увековеченная кистью Нестерова и Васнецова. Это – та историческая, «византийская» Россия, что называлась святой на языке Катковых и Леонтьевых, Победоносцевых и Столыпиных, Меньшиковых и Пуришкевичей, «страна рабов, страна господ», где все казалось раз навсегда поставленным на место: бог на иконе, царь на троне, поп на амвоне, помещик на земле, толстосум на фабрике, урядник на посту. Здесь трясли жирным брюхом и берегли добро, судили и засуживали, мздоимствовали и опаивали водкой, насиловали и пороли, а в гимназиях учили, что Пушкин обожал царя и почитал начальство.

Для характеристики этого мира Блок нашел совершенно уникальный по силе вложенного в него презрения образ, невероятно смелый в своей новизне. Можно было в десятый, в сотый раз изобразить старый мир колоссальным чудовищем, Молохом, перемалывающим свои жертвы, апокалипсическим Зверем, стоголовой Гидрой, еще каким-нибудь монстром. Блок сказал просто и убийственно: «паршивый пес».

Этот пес будет назван еще нищим, ковыляющим, шелудивым… Все эти эпитеты говорят сами за себя: Блок хотел как можно безжалостней развенчать старый мир, сорвать окружавший его ореол мнимого величия и былой славы.

Счастливо найденный, неотразимо сатирический образ ознаменовал в русской поэзии целую эпоху – конец «древней сказки» о старом мире.

Блок как-то заметил: «"Медный всадник", – все мы находимся в вибрации его меди». Эта вибрация отдалась и в «Двенадцати». Казалось бы, никакого внешнего сходства: другая музыка, другой язык. Но объективная преемственность широких символических обобщений – налицо.

Есть знаменитая иллюстрация Александра Бенуа к «Медному всаднику»: гигантская тень коня с разгневанным всадником гонится по пустой площади за маленьким, обезумевшим от ужаса человеком. Среди замечательных рисунков Юрия Анненкова к «Двенадцати» (высоко оцененных и одобренных Блоком) есть один, на котором изображены схоронившийся в подворотне испуганный буржуй и жмущийся у его ног облезлый пес, а за ними – тоже громадная, но уже какая-то скорченная безликая черная тень: только царская мантия и корона.

Эти две иллюстрации – как бы заставки к началу и концу «императорского периода» русской истории: «гордый конь» и «паршивый пес». (В другой связи эти образы сопоставил в свое время Р.Иванов-Разумник.)

Но Блоку было мало заклеймить и высмеять бесславно гибнущий старый мир. Он хотел также показать силу, сотворившую революцию.

Стихия, в понимании Блока, есть начало одновременно и разрушительное и творческое, созидательное. Разрушая старое, она творит новое: «Из хаоса рождается космос; стихия таит в себе семена культуры; из безначалия создается гармония». Цель революции Блок видел в том, чтобы «все стало новым». Революция есть лаборатория творчества новых форм жизни.

Революционное действие в «Двенадцати» передано в руки коллективного героя – парней из городских низов, добровольно и с ясным сознанием долга вступивших в Красную гвардию.

Кто же они такие, эти двенадцать, какова их классовая, социальная природа? Она определена в поэме совершенно точно и не подлежит никаким вольным толкованиям: «рабочий народ»…