Шеврикука, или Любовь к привидению - Орлов Владимир Викторович - Страница 30

– Вашу наблюдательность и чутье оценят, – строго сказал Шеврикука. – Но не надо спешить. Не надо. К тому же у вас, я полагаю, хватит хлопот и с опросными листами. А теперь, извините, я обязан отправиться по делам.

И Шеврикука, не оглядываясь, энергично зашагал к улице Королева. Он понимал, что наблюдательный и чуткий гражданин смотрит ему в спину, но не вытерпел и секунд через пять растворился в воздухе, наверняка вызвав в Радлугине напряжение мыслей. И пусть. И пусть себе Радлугин беспокоится в связи с объявившимся в подъезде бомжем или, может, неопознанным объектом, пусть даже докладывает о нем, куда пожелает или куда привык докладывать. Беспокоиться об этом не следовало, рассудил Шеврикука. Наблюдения или открытия Радлугина ничего не меняли.

Пэрст-Капсула лежал на раскладушке под плащом прежнего обитателя получердачья, дремал.

– Здоровье по-прежнему подорвано? – спросил Шеврикука.

– Это вы? – Пэрст-Капсула поднял голову и опустил ноги с лежанки. – У меня не здоровье. У меня состояние. Энергетическое. И судьба. Их движение теперь – нормальное.

– Ты был замечен во дворе, признан нездешним и вызвал подозрения.

– Дважды выходил из дома, – сказал Пэрст-Капсула. – Озадачил одного человека. Заметил. Более не выходил.

– Что ты делал во время Затмения? – спросил Шеврикука и протянул Отродью опросный лист.

– Я не участвовал в Солнечном Затмении, – печально произнес Пэрст-Капсула.

– Это огорчительно.

– Я участвовал в лунном затмении, – сказал Пэрст-Капсула.

– На самом деле, что ли? – удивился Шеврикука.

– На самом деле.

– За лунные затмения значки пока не дают…

– За них и спасибо не скажут, – серьезно заявил Пэрст-Капсула.

– Ну ладно, – сказал Шеврикука. – Что ты собираешься делать дальше?

– Я хочу быть при вас.

– Это кем же? Управляющим, связным, денщиком?

– Меня легко обидеть, – сказал Пэрст-Капсула, – видно, я стою этого. Но меня никто не посылал к вам. А таиться от забывших обо мне на Башне я могу теперь и сам. Я вычеркнут.

«И Петр Арсеньевич вычеркнут», – подумал Шеврикука.

– А может, ты желаешь находиться вблизи двух своих вещиц? Не проще было бы заполучить их обратно? Отпала бы нужда укрывать и охранять их.

– Укрывать и охранять их обременительно?

– Терпимо, – сказал Шеврикука.

– Пусть теперь они будут там, где они есть. Я хочу быть не вблизи них, а при вас.

– Зачем?

– Не знаю. Но так нужно. Мне. И я могу пригодиться вам. Обузой вам я не буду. И не создам для вас неловкие и опасные положения.

– Ночуй пока здесь, – сказал Шеврикука.

– Спасибо! – растроганно заявил Пэрст-Капсула. Потом сказал: – Я видел кандидата наук Мельникова. Он из вашего подъезда?

– Есть такой, – сказал Шеврикука. – Ну и что?

– Отчасти я произведение его лаборатории. Отчасти…

Пэрст-Капсула вновь заверил Шеврикуку, что не станет обузой, не будет ему докучать, а являться на глаза Шеврикуке обещал лишь по его велению и вызову. И что он не заскучает. И что у него уже есть остропривлекающее занятие.

А вот Радлугин стал Шеврикуке надоедать. Он караулил его во дворе, терял время, выныривал из-за углов и деревьев и как бы случайно оказывался на пути Шеврикуки. И непременно следовал душевный разговор с намеками. Шеврикука не сразу мог понять, в чем дело, но понял. Дотошный, но осторожно-осмотрительный Радлугин, конечно, наводил о нем справки, ничего не узнал и оттого, возможно, вывел о Шеврикуке суждение излишне романтизированное. Наверное, в таком суждении у Радлугина была сейчас и потребность. Дворовые разговоры протекали так, будто Шеврикука был лицом значительным, снабженным какими-то таинственными полномочиями, и намекать-то о которых не следовало по причинам государственным либо даже планетарным, а Радлугин был готов ему угодить или услужить. «Нет, надо от него отвязаться», – думал Шеврикука. И не мог отвязаться. А потребность в Шеврикуке у Радлугина открылась такая. Радлугин пребывал в растерянности, не зная, на кого ему теперь выходить, куда нести сведения. Старые структуры то ли и впрямь были поломаны и унижены, то ли на манер града Китежа опустились на дно озера Светлояр и до поры до времени обрастали там водорослями. Брошенным кутенком, поскуливая, бродил Радлугин в одиночестве, и вдруг ему померещилось, что Шеврикука – от новых структур. После сомнений, оглядок и изысканий Радлугин и надумал к нему прибиться. Шеврикука не стал его разочаровывать. Впрочем, и не позволил себе врать. Просто при разговорах с Радлугиным полномочия над ним витали и покачивали крыльями. А уж дело Радлугина было пребывать в заблуждениях или нет. Тогда и посетила Шеврикуку мысль использовать Пэрста-Капсулу как «дупло». Длительные разговоры во дворе, дал понять Шеврикука, вряд ли хороши для дела, а вот «дупло»… «Да-да! – согласился Радлугин. – Дубровский, Маша, как же, помню, проходили в школе!» Радлугин все же не удержался и успел сделать устное донесение. Оно касалось останкинских слухов об Анаконде, заведшейся в Ботаническом саду. Конечно, Оранжерея не была близка к их кварталу, но проживающий и в двух километрах отсюда водяной змей мог вызвать в Землескребе смущение умов. Ведь чем-то его кормили, возможно, тратили на него контейнеры или емкости с гуманитарной помощью, и это при голодных обмороках в школах и детских садах. Да, да, заверил Шеврикука, с Анакондой предстоит разобраться, но разбор этот – не в компетенции жителей Землескреба, пусть даже и проявивших себя во время Солнечного Затмения самым геройским образом. Радлугин собирался высказать свое несогласие с мнением Шеврикуки, но попытка его была пресечена. Тут же Радлугин, о чем-то догадавшись, пробормотал: «Ах, да», – и более Оранжерею не упоминал. Сообщил напоследок, не без гордости, что списки участников Солнечного Затмения, как проявивших себя, так и не проявивших, им уже почти составлены, сторонники же лунных затмений выявляются. Шеврикука хотел было спросить, чем же плохи сторонники лунных затмений, но сообразил, что своей неосведомленностью о чем-либо он расстроил бы Радлугина. «Хорошо, – сказал Шеврикука. – Списки, пока лишь одних не проявивших себя, вы опустите в «дупло» в четверг в девятнадцать ноль три у входа в кулинарию ресторана Звездный. Из конспиративных соображений Радлугин быстро оглядел все вокруг и прошептал, в мгновение осипнув: «А где там дупло?» – «Дуплом будет тот самый нездешний бомж с крупной головой. Вы мне о нем докладывали», – сказал Шеврикука. «Ах так?!» – удивился Радлугин и долго стоял во дворе растерянный.

Нездешний бомж, выслушав в получердачье Шеврикуку, сказал: «Я все понял. Я согласен». На ногах духа или полуфабриката Шеврикука увидел фетровые бурки с кожаными каблуками.

– Не жарко? – спросил Шеврикука.

– Ноги мерзнут, – засмущался Пэрст-Капсула.

– Радлугина ты теперь не удручишь, – заметил Шеврикука. – А кого-то можешь и озадачить.

– Разрешите походить в них хоть один день, – чуть ли не взмолился Пэрст-Капсула, будто Шеврикука желал лишить его последних в жизни утешений.

– Ходи хоть в корякских торбасах из оленьих шкур, – сказал Шеврикука. – Мне-то что.

Да пусть ходит в жару в фетровых бурках, подумал Шеврикука, кого в Москве удивишь прихотями манер и вкусов, если какой дурак и задержит духа, то вскоре и отпустит. И Шеврикука не стал язвить, напоминать о том, какие личности носили в сороковые годы белые бурки, воротники и шапки из серого каракуля, наверное, Бордюков хранит в кладовке бурки, тронутые, несмотря на нафталинную оборону, молью, пусть и Пэрст-Капсула теперь наслаждается… Но отчего у него мерзнут ноги?

– Диана, – подумал Шеврикука, – олицетворяла луну. Кто позволял себе затмевать Диану?

– Это вы к чему? – насторожился Пэрст-Капсула.

– Это я так, – сказал Шеврикука. – Ни к чему.

– Уже без Дианы, в иные времена, – сказал Пэрст-Капсула, – луну заслоняла Дикая Охота, Вилде Ягд. Когда она проносилась по небу, внизу выли собаки. И случались зимние бури.