Альтист Данилов - Орлов Владимир Викторович - Страница 19

– Правила очереди серьезные и незыблемые, мы исключений не делали и делать не намерены.

– И вообще, – сказал международник в красивых очках, на Данилова не глядя, – я полагаю, у нас нет никакой необходимости вступать в дискуссии со случайным посетителем.

В тишине Данилов с некоей надеждой посмотрел на Облакова, но и тот был незыблем.

– Спасибо, – сказал Данилов. – До свидания.

Ему даже не ответили.

«Серьезные люди», – подумал Данилов.

Нутриевая шапка благополучно висела на неровно загнутом углу оцинкованного корыта, и Данилов ее тотчас же снял. «Цела шапка-то, – подумал он растроганно. – И верно, серьезные люди. С такими можно иметь дело».

И опять в прихожей появился румяный Ростовцев, окончивший два института, махорочный дымок исходил из его федоровской трубки, а на плече у Ростовцева сидел зеленый попугай. «Нет, точно злодей», – рассудил Данилов.

На воздухе Данилов подумал: «Ну вот будет Клавдии наука за ее скупердяйство!» Однако тут он нашел, что чувствует себя обиженным или раздосадованным, будто это его, а не Клавдию, упрекнули в забывчивости и легкомыслии и перенесли в конец очереди. Он видел теперь в истории с лишением номера – попрание справедливости. «Какое они имеют право! – возмутился Данилов. – Нет, это дело так оставить нельзя… Да я их разнесу! Тоже мне бюрократы!»

Он позвонил из автомата Клавдии.

– Данилов, слушай! – горным ручьем зазвенела в трубке Клавдия. – Я тебе звоню, звоню, а ты вот где! Я тебе сейчас все расскажу, как у нас идут дела с Войновым, ты порадуешься за меня. А сейчас скажи, ты отметился?

– Я-то отметился… – сказал Данилов.

– И прекрасно! Я всегда знала, что ты чудесный, милый человек. Слушай, вчера я вязала Войнову шерстяные носки, ты знаешь, чего мне это стоит, но я связала пятку! И при этом поддерживала с ним светский разговор… А утром, представь, он любит морковное желе и бульон с фрикадельками, я все приготовила, да еще как!..

«Мне хоть бы раз связала носки», – подумал Данилов и сказал сурово:

– Уволь меня. Меня не интересуют ни пятки, ни фрикадельки, ни профессор Войнов, ни твоя у него стажировка!

– Ну, Данилов…

– Я-то отметился, но тебя не отметили, а перевели в конец очереди.

– Я так и знала! Так и знала. Ты пожадничал?

– Не надо было ставить меня в глупое положение, могла бы предупредить о взносе и передать мне деньги.

– Ах, наказание какое! Ты просто бессердечный человек! Ну свои бы дал или занял у кого!

– Спасибо за совет.

– Что же делать-то теперь?

– Не знаю… И кто эти будохлопы? Хлопобуды эти?

– Тише, тише… это тайна…

– Вот и хорошо. И все твои заботы будут для меня теперь тайной. Список я тебе перешлю по почте…

– Погоди… Это не для телефона. Ты где?

– На Горького. Сейчас зайду в кулинарию.

– Хорошо, через двадцать минут я буду там!

«Нужна ты мне!» – думал Данилов, стоя в кофейне бывшего магазина «Украина» и пережевывая бутерброд с жирной, словно на ней полагалось жарить, любительской колбасой. Как все было нелепо! Сам он, Данилов, стоял на краю жизни, вихри внутренней музыки и предчувствия того, что он в музыке должен сделать, мучили его. Наташа, несмотря на все отчаянные усилия воли Данилова, никак не выходила из его сердца и его души, альт, может быть, исчез навсегда, и каково от сознания этого было Данилову, а он занимался какой-то чепухой, будто бы опять был связан с совершенно чужой, неприятной ему женщиной, пустой и взбалмошной бабой! И ведь она ему совсем не была нужна, да и он ей годился лишь как вспомогательное средство, как багор матросу или банка для червей невскому рыболову!

«Нет! Я сейчас же встану и уйду!» – сказал себе Данилов.

Но сейчас же возникла красивая, бисквитная с шоколадом и цукатами, Клавдия. Была она в лисьей шубе и лисьей же рыжей шапке.

– Ну вот, – сказала Клавдия Петровна, – насчет Войнова ты успокойся. Там у меня все идет хорошо, тьфу, тьфу, постучи по деревяшке…

– Я успокоился…

– Теперь про очередь… Как же это ты?.. Неужели у тебя не было пятнадцати рублей?

– Действительно, – сказал Данилов. – Экая вдруг со мной оплошность произошла…

– Ну хорошо, – сдалась Клавдия. – Я виновата. Но ты сам понимаешь, – про очередь никому ни слова. Это эксперимент… И его можно сглазить, понимаешь?

– Нет, – признался Данилов.

– Ну какой ты… Помнишь, как «Современник» получился? Бедные, голодные, никому не известные актеры после работы по ночам, по утрам, за чашкой кофе что-то там репетировали, кричали, ругались, во что-то верили и вдруг – бац! – «Вечно живые»! «Современник»! Билеты с рук! Собственный буфет! А теперь их еще и лоно МХАТа приняло в свои объятья! Вот и наши. В неурочные часы, на общественных началах…

– Прости, но пятнадцать рублей? Это уж иные начала…

– А-а! – махнула рукой Клавдия. – Но зато они у нас и не бедные, и не неизвестные. А наоборот! И все с будущим – а стало быть, с гарантией для нас…

– Кто они? Кто эти будохлопы-то?

– Хлопобуды, – поправила Клавдия. – Научно-инициативная группа хлопот о будущем. «Хлопобуды» – это Ростовцев придумал.

Тут она оглянулась и заговорила страшным шепотом. То есть не то чтобы страшным, а скорее зловещим. Опять я не прав. Клавдия Петровна вообще не умела говорить страшно и зловеще. Она заговорила шелестящим таинственным шепотом. Медные застежки лисьей шубы Клавдия Петровна расстегнула, и на ласковой шее ее странным светом взбрызнули японские инкубаторские жемчуга. В инициативную группу хлопот о будущем, понял Данилов, сошлись замечательные умы. Люди ключевых, на сегодняшний день, профессий. Те же кибернетики, имеющие дело с ЭВМ, из института Лужкова, понадобились им лишь на подсобные работы, связанные с расчетами, просчетами и прочей математикой. Высшей и низшей. А так ядро группы составили социологи во главе со знаменитым Облаковым, футурологи, юристы, психологи, философы, два частных фрейдиста, специалисты по экономическим и международным вопросам и бог весть еще кто, даже один писатель: ну этот для того, чтобы править протоколы и ведомости и – если возникнет нужда – простыми словами описывать удачные дела хлопобудов. А на вторых ролях – для консультаций и практических действий – группа предполагала использовать – и использовала уже! – людей любых профессий: и начальников ЖЭКов, и агитаторов, и вагоновожатых, и врачей, и охотников, и собаководов, и парикмахеров, и мозолистов, и мастеров наземной часофикации, и реставраторов лица, и преподавателей вузов, и модельеров от Зайцева, и детективов, и дизайнеров, и аквариумистов, и председателей месткомов – да кого хочешь, лишь бы все эти лица были деловые и значительные, не больные и не старые, лучше до сорока, и могли протянуть на своем посту еще, по крайней мере, два десятка лет.

– Ну хорошо, – сказал Данилов, – а ты чего ждешь от хлопобудов?

Нежными, чуть полными пальцами в двух изумительных перстнях – с сердоликом и бриллиантом – Клавдия Петровна донесла сигарету «Уинстон» к чистой тарелке и легким движением стряхнула пепел на фаянс.

– Это сложный вопрос, – сказала она. – Это и философский вопрос. Тут все словами не назовешь, тут надо страждать. Да, страждать… И особая интуиция тут нужна. Ты можешь не понять… Или понять не так.

– И все же? – сказал Данилов. – Вдруг и пойму.

– Каждый порядочный человек, уважающий себя, – сказала Клавдия Петровна, – желает жить хорошо и даже лучше, чем хорошо. И желает занять положение, какое ему по душе. Перейти из последних в первые. Ну не в первые, а в восьмые. Какая разница!

– Ты со мной, что ли, была в последних?

– Не в самых последних, – мило улыбнулась Клавдия Петровна. – Но, Володенька, увы, близко к ним… Не обессудь. И хватит об этом. Нынешним своим положением я довольна. Вот ежели все выйдет у меня с Войновым, я и совсем на время успокоюсь… Но на время… Ведь жить-то надо страстями!

– Страстями? – спросил Данилов.

– Да, – сказала Клавдия Петровна, – страстями. Ты живешь чувствами, а мне нужно – страстями. Это не я придумала, это нынче стиль такой.