Желтые небеса - Орлов Антон - Страница 23

– Перережьте мне горло! – попросил вдруг «колдун» по-чадорийски. – Пожалуйста… Пока они опять меня не схватили!

Мартин не ответил, он берег дыхание. Их окружали два плотных живых кольца: вооруженные стражники и на некотором расстоянии крестьяне. В одиночку он бы в два счета прорвался. Когда же, наконец…

И тут взвыла сирена бронекара. Оглушительный пронзительный звук ударил по барабанным перепонкам так, что даже Мартин скривился, хотя его уши отчасти защитил акустический фильтр шлема. Чадориец закатил глаза, пошатнулся, Мартин вовремя успел подхватить его и взвалить на плечо. Люди морщились, хватались за головы, падали на колени. Бросив меч в ножны, Мартин вклинился в толпу. Одной рукой он придерживал обмякшее тело «колдуна», другой отшвыривал с дороги валвэнийцев. Добежав до бронекара, ввалился в кабину, заблокировал дверцу и первым делом вырубил сирену. Наступила чудесная тишина. Положив чадорийца в кресло, Мартин поглядел через лобовое стекло на равнину: люди понемногу приходили в себя. Хотелось надеяться, что никто здесь не оглох по его вине.

Не обращая внимания на двинувшихся к бронекару стражников, Мартин снял шлем, перенес «колдуна» в небольшой, зато хорошо оснащенный медицинский отсек и включил аппаратуру. Не сказать, что сердце в норме, но работает прилично. Сломаны три ребра. Множество синяков и ссадин. Вывихнуты суставы пальцев на обеих руках.

Веки дрогнули, человек приоткрыл глаза – бледно-серые, усталые, с набухшими на белках кровавыми прожилками.

– Я ничего не чувствую… – хрипло сказал он по-чадорийски.

– Анестезия, – объяснил Мартин.

Чадорийцу было лет тридцать пять. Светлокожий, худощавый, угловатый, начинающий лысеть, сейчас он выглядел изможденным и больным, но вряд ли был слабаком, раз в одиночку путешествовал по Валвэни. Длинные темные волосы, слипшиеся от пота и грязи, свисали сосульками, кожа на изящных руках загрубела, и все равно в нем угадывалось нечто неистребимо-аристократическое. Он зашевелился, попытался сесть.

– Не надо, – удержал его Мартин. – Лежите пока. Моя техника просигналит, когда лечение будет закончено.

Оставив чадорийца, он вернулся в кабину. Народ Драгоценных Холмов был настроен решительно: стоило Мартину миновать карантинную камеру между медотсеком и коридором, как его барабанные перепонки подверглись атаке – оглушительный грохот, лязг металла о металл, близкие к инфразвуку завывания музыкального инструмента, установленного на верхушке холма. Эта какофония не могла прорваться сквозь звукоизоляцию медотсека, зато во всех остальных помещениях бронекара воздух содрогался от несусветного шума.

«Один-один, – отметил Мартин. – Вы берете реванш, ребята!»

Из кабины он увидел, что творится снаружи: воины и крестьяне, окружив его машину, колотили по обшивке булыжниками, пытались рубить броню холодным оружием (не один меч у них сегодня затупится!), группа лучников упражнялась в прицельной стрельбе по лобовому стеклу. Когда появился Мартин, они начали действовать еще азартней. Женщины таскали от столба для экзекуций к бронекару вязанки хвороста. Включив акустическую защиту, Мартин развалился в кресле и в течение некоторого времени наблюдал за ними, ухмыляясь. Валвэнийцы плевали в его сторону и грозили кулаками. Мартин с невозмутимым видом выпил банку ледяного пива. Ввел поправку в кухонный автомат: ужин на двоих. Между тем небеса приобрели обычный для кадмийских сумерек цвет кофе, лишь у горизонта все еще горела теплая оранжевая кайма. Холм высился впереди темным конусом, левее белела спиралеобразная воронка. Охваченные праведным негодованием валвэнийцы сновали в полумраке, как тени. Дождавшись, когда они со всех сторон обложат бронекар вязанками хвороста, Мартин включил взлетно-посадочные двигатели и взмыл в воздух. Его проводил дружный яростный вопль.

Древнекадмийский реликт он благоразумно обогнул, не переставая следить за показаниями приборов, и снова лег на прежний курс. Оставив Драгоценные Холмы позади, приземлился на равнине, дальше двинулся на магнитной подушке. Компьютер сообщил, что медицинские процедуры закончены, состояние пациента удовлетворительное.

– Я не поблагодарил вас и не представился, – заговорил чадориец, когда Мартин вошел в медотсек. – Я глубоко вам обязан. Меня зовут Андерих бан Сотимара. Я перлорожденный, хотя и не ношу родового ожерелья – в одной из здешних дыр у меня его украли.

– Мартин Паад, я с Лидоны. – Он присел на откидное сиденье возле двери. – Как себя чувствуете?

– Лучше. – Перлорожденный пошевелил пальцами. – Ваши приспособления привели в порядок мои суставы. Где я нахожусь?

– В моей машине.

– В машине? То есть в инопланетном корабле, который летает за пределами воздушной атмосферы?

– Нет, в обыкновенной наземной машине. Вы могли ее видеть там, на равнине.

– Там я ничего не видел. Прошу меня извинить, но у меня плохое зрение. Мне было не до того, чтобы смотреть по сторонам, я видел только эти безумные рожи… Единый, до чего же они далеки от цивилизации!

– Это факт, – согласился Мартин. – Но неужели вы рассчитывали на скорый успех, когда попытались сыграть роль просветителя?

– Я не просветитель, – устало вздохнул перлорожденный. – Я всего лишь хотел немного окультурить здешнюю жизнь. Так получилось, что я попал в эти края, и неясно было, когда я смогу отсюда выбраться и выберусь ли вообще. Но я обладаю кое-какими познаниями, и я решил сделать быт этих дикарей более благоустроенным. Конечно, я даже не мечтал о таком уровне гигиены, как в фаянийских городах…

Вспомнив, как обстояло дело с гигиеной в Сирфе, Мартин внутренне усмехнулся, сохраняя на лице выражение вежливого внимания.

– Строить дома из кирпичей, чистить зубы, обучать детей грамоте и основам арифметики – хоть это они могли бы принять! Я прожил среди них полгода. На редкость инертный народ, даже по валвэнийским меркам. Когда их в чем-нибудь убеждаешь, они поддакивают и соглашаются, а через пять минут опять делают по-своему. У них такие правила хорошего тона: с собеседником надо соглашаться. Я только под конец понял, что это всего лишь формальность. Вроде того, как вы говорите галантные комплименты женщине, которая на самом деле вам не нравится. Они все время со мной соглашались, а потом вдруг скрутили, избили и бросили в застенок. О, Единый! – фаянийца передернуло. – Поверите ли, но они даже на допросах кивали мне и поддакивали!

– Хорошее воспитание, – хмыкнул Мартин. – Не хотите перекусить?

Они устроились в салоне. Бронекар шел на автопилоте, в случае чего компьютер должен был просигналить, но пока все было спокойно. За ужином Андерих бан Сотимара рассказал о себе: он был пятым ребенком в семье, наследство ему не светило. Получив небольшую сумму денег, отправился в Валвэни. В Чадоре ходили легенды о богатствах этой загадочной земли, о реках, дно которых искрится от золотого песка, об алмазных россыпях, древних сокровищах и т. п. Действительность оказалась далеко не радужной: необъятные территории, населенные странными, с точки зрения чадорийцев, народами, не всегда гостеприимная природа, неизвестные инфекции, опасные твари. Очень скоро Сотимара остался без денег и без перспектив. С детства обладая феноменальными лингвистическими способностями, он без труда усваивал чужие языки (оказалось, он даже на импере довольно бегло изъясняется, используя около сотни слов) – и это сделало его по-своему ценным человеком для чадорийских охотников за удачей, которые промышляли в Валвэни кто нечестной торговлей с аборигенами, кто добычей золота, а кто и разбоем. Так началась его почти десятилетняя карьера переводчика. Чаще всего Сотимара и его наниматели расставались без особой приязни: либо его вышвыривали, либо он сам вовремя исчезал, чувствуя, что его вполне могут прирезать под горячую руку.

– Я фаяниец, перлорожденный, – объяснил он эту закономерность. – Я умею следить за своими манерами. Но когда со мной ведут себя грубо, я не обязан держать под спудом свои ответные чувства!

В последний раз он пошел с торговым караваном одного местного купца. Окончательно разругались они в районе Драгоценных Холмов (точнее, в двух сутках пути от Драгоценных Холмов); брошенному посреди спаленной солнцем равнины Сотимаре все-таки повезло добраться до человеческого жилья.