Страна Изумрудного солнца - Орлов Антон - Страница 10

«Иногда видела. Изредка».

– Я предпочитаю сладкое. Жалко, что здесь его не делают.

«Ага. Здешний вариант – самый распространенный. За ним не обязательно стоит Руческел. Нельзя валить все на одного мерзавца».

«Я имела в виду, что Руческел может использовать СМИ и церковь в своих интересах. Получилась неточная формулировка».

«Формулируй точнее».

– Шоколад здесь тоже соленый, зато рыбу употребляют в сахарном сиропе. Еще не пробовала?

«Когда ты начинаешь цепляться к словам, хочется тебе врезать!»

«Можем устроить спарринг где-нибудь за городом. Вот что верно: в течение последних двух лет замеченные тобой тенденции в работе здешних СМИ и церкви усилились, причем сразу во всех округах. Я проанализировал собранные данные: по двадцати показателям – назовем их „показателями деградации“ – резкий скачок вверх за два года. Не понял только, зачем Руческелу Валгра».

Для того чтобы набрать код, Стиву не приходилось прикасаться к клавиатуре. Он посылал сигнал напрямую – и текст выскакивал мгновенно.

«Плацдарм для вторжения».

«Неясно, откуда произойдет вторжение, это ведь не край Галактики».

«Пустырь в глубине оживленного сектора. Если агрессоры планируют выйти из гиперпространства около Валгры и закрепиться на ней – местечко в самый раз».

«Ты права. Можешь меня побить, если сумеешь. Убрать эту царапину у тебя со щеки?»

«Не сейчас. В улье удивятся, если я вернусь без нее. Клод хочет познакомить меня с некой Аделой Найзер, она там из ключевых фигур. Манипулирует Клодом. По-твоему, Руческел мог стать женщиной?»

«Руческел мог стать кем угодно».

То ли хрип, то ли стон, донесшийся снаружи, заставил их прервать беззвучный разговор. Широкие вертикальные полосы синтетического вьюна частично перекрывали обзор, в просветах виднелся парк – бледный, сырой, безлюдный, наводящий на мысль о мифических парках загробного мира. Мгновенно оказавшись возле перил, Стив выглянул – и перемахнул на ту сторону. Тина, сунув в карман блокнот и коробочку с клавиатурой, последовала за ним.

Корчась от боли, весь измазанный липкой кровью, Валов с трудом полз по направлению к улице: раз он до сих пор не умер – может быть, его еще спасут… Он федеральный служащий, раненный при исполнении служебных обязанностей… По закону его полагается уложить в «кокон спасения» и отправить в ближайший госпиталь. «Коконов спасения», как и знаменитых силарских стазеров, на Валгре всего несколько штук, кто же станет их использовать ради мелкого чиновника… Но даже стандартная медицинская аппаратура… поможет… если рана в животе не слишком тяжелая…

Цепляясь немеющими пальцами за мягкие влажные комья почвы, он медленно перемещался вперед. Если бы только двигаться было не так больно… Перед глазами покачивались чахлые бледные стебельки, и Валов только сейчас заметил, что они не одинаковые: плоские ленточки с заостренными концами, фрактально ветвящиеся крохотные подобия деревьев, стебли, облепленные комочками-шариками. Трава разная, а он узнал об этом только перед смертью. Наверное, за ним тянулся кровавый след, но у него не было лишних сил, чтобы посмотреть назад.

Вдруг чьи-то руки перевернули его на спину. Он увидел над собой Линду Ренон и ее сообщника.

– Он следил за мной, – сказала Линда.

«Вот и все…» – понял Валов.

Глава 4

После вчерашней пылевой бури и ливня на улицах было грязно. Стены в серых потеках, тротуары усеяны обломками и тряпками. Будка с видеотерминалом на Арбеонской площади накренилась, сквозь ее прозрачные стенки просвечивала, словно насекомое в янтаре, передняя часть небольшого аэрокара. Сначала машина врезалась в будку и застряла, потом под напором ветра разломилась надвое, и теперь помятая хвостовая часть валялась на другом краю площади.

Над потрепанным Линобом сияло безмятежно-голубое небо, медлительные белые снавы парили над крышами. Снавы – это хорошо. Это значит – новой бури в ближайшее время не будет.

Клод Хинби, вместе с группой молодежи, стоял у ступеней библиотеки на Арбеонской площади. На груди у него висел плакат с огненной мигающей надписью: «Сектанты, вон с Валгры!» Плакат большой, из жесткого пластика – очень неудобная штука. Чувствовал себя Клод последним дураком, но уйти не мог: вчера, после одной из тех долгих пьянок с задушевными разговорами, которые иногда устраивала Адела, он пообещал ей, что отмолит свою статью. И с утра, истязаемый похмельем, пошел в ближайший храм Благоусердия. Его выслушали, но удивления не выказали и для начала велели собирать мусор в храмовом дворе, а после обеда отправили сюда, вместе с другими пикетчиками.

В библиотеке на Арбеонской площади арендовали помещение приверженцы кудонского мистического культа. Это ничего, что кудонцы не имели ничего общего с человеческой расой. Их философские школы вызывали интерес у людей, их синкретическое искусство время от времени становилось модным на планетах, населенных гуманоидами.

Недавно на Валгру прибыл кудонский гуру – иссиня-черное, отливающее влажным глянцевым блеском существо, одетое в специальный костюм для защиты от чересчур сухого для кудонца здешнего воздуха. Он читал лекции в арендованном зале, вход был свободный. Церковь Благоусердия послала к библиотеке пикетчиков, дабы спасать народ от дьявольского искушения.

«И я здесь с ними торчу… Убиться можно!» – изнывая под гнетом тяжелого плаката, констатировал Клод. Нельзя ему пить. Ни под каким видом нельзя. Если он напивался, способность соображать возвращалась к нему потом медленно и постепенно. Сейчас она наконец-то вернулась полностью после вчерашней пьянки – и он с оторопью обнаружил, во что вляпался. И уйти немыслимо… Адела разочаруется в нем, если он уклонится от отмаливания. Адела к церкви Благоусердия относилась с трепетным уважением, она чуть не заплакала, когда прочитала ту его статью. Уж если Адела чуть не заплакала – это что-нибудь да значит.

Ради того, чтобы не потерять ее дружбу, Клод решил согласиться с догмами церкви Благоусердия. Параллельно другая часть его сознания – та, что принадлежала атеисту и скептику Клоду Хинби, – отлично понимала, что иерархи церкви Благоусердия – это сборище расчетливых мракобесов, одержимых непомерным властолюбием, и все, что он написал о них в своей статье, – чистейшая правда. Третья часть, приземленно-эгоистичная, нашептывала, что быть другом Аделы или бескомпромиссным мыслителем – оно, конечно, хорошо, но нужно и о себе подумать, ибо церковники и кудонопоклонники друг друга стоят, в средствах те и другие одинаково неразборчивы: если дойдет до драки, как уже случалось несколько раз, не умеющего драться Клода Хинби наверняка поколотят. А четвертая часть, озабоченная тем, «что обо мне люди скажут», заставляла его смущенно втягивать голову в плечи и прятаться за спины других пикетчиков – не ровен час, увидит кто-нибудь из знакомых…

Худшие опасения сбылись: на площади появилась Линда Ренон. Огляделась и направилась к библиотеке, обогнув останки аэрокара. На ней была черная безрукавка и потертые кожаные штаны, в ушах болтались, сверкая на солнце, позолоченные кинжальчики. Смотрела она прямо на Хинби, хоть он и ссутулился, стараясь стать маленьким и незаметным. Увидела!

Клод с тоской озирал замусоренную площадь, окруженную одетыми в металл декоративных литых барельефов зданиями-цилиндрами, такую же цилиндрическую библиотеку, небо с величавыми белыми снавами и аэрокарами. Машин над площадью зависло много: полиция, журналисты, напоминающий серебристо-черную акулу лимузин мэра Линобского округа.

«Меня покажут в новостях! Если особо не повезет – с комментариями…»

Линда уселась на ступенях соседнего здания. Похоже, настроилась ждать. Когда она поворачивала голову, кинжальчики в ушах вспыхивали и покачивались.

«Она свободна. Внутренняя свобода, которую я никак не могу обрести, для нее – естественное состояние. На моем месте она швырнула бы плакат на землю и ушла. На моем месте она вообще бы здесь не оказалась! Раньше я думал, что все мои проблемы от безденежья, что деньги дают свободу, но вот у меня наконец-то есть деньги – и все осталось как было…»