Призраки Фортуны - Полетаев Дмитрий - Страница 4

Глава четвертая

Закат фаворита

1787 год. Крымская дорога Дмитриева-Мамонова

С утра Екатерина почувствовала себя неважно, и потому было принято решение, что как минимум до обеда с ней в карете поедут только особо приближенные лица: две фрейлины и ее новый любимчик Дмитриев-Мамонов. Озабоченный здоровьем царицы, присоединился к ним и Потемкин. От нечего делать он из-под прикрытых век осторожно наблюдал за фаворитом.

«Теперь за этим глаз да глаз нужен, – покачиваясь в такт движению кареты, размышлял Потемкин. – Тоже ужо не Сашка, а Александр Матвеевич Дмитриев-Мамонов, граф Священной Римской империи! При беседах государыни с самим императором Иосифом присутствует! Гляди ты, важная птица какая стала! Но этот хоть послушный – знает птичка, с чьих рук клюет».

Потемкин вспомнил, как взял его к себе адъютантом из Измайловского полка. Как приглянулся ему тогда молодой человек. Что красив – это понятно, без этого никуда. Но было в молодом Дмитриеве-Мамонове еще что-то, что сразу привлекло внимание Потемкина. Правда, не сразу этому нашлось определение. Долго не мог он сформулировать для себя, что же именно так привлекло его в этом молодце. Но потом сообразил: Мамонов только что имя носил такое бравурное, геройское – Александр. На деле же оказался меланхоличным, вечно погруженным в свои мысли, тихим молодым человеком. «Тюфяк, без взлетов и фантазий», – решил про себя Потемкин. Как раз идеальный кандидат!

Как только Потемкин в этом уверился, так и представил его Екатерине. И пошло-поехало как по писаному. Потекли денежки казенные в закрома теперь уже Дмитриевых-Мамоновых, даром что семейство оказалось многочисленное. «Ну да, Рассея-матушка большая, все стерпит! Земель да угодий, золота да чинов еще на сто таких Мамоновых хватит, – не без гордости за отечество успокаивал себя князь. – Ничего, пусть побесится Катенька. Как косицу ни завивай, а волос-то с того только редеет», – философски рассуждал про себя опытный царедворец.

И вот теперь, не без некоторой печали, приходилось думать о «закате» Мамонова. Предрешен вопрос был тогда, когда уселся молодой красавец за стол переговоров императрицы с самим Габсбургом, с самим австрийским императором, куда даже Потемкина не позвали. Тут-то и порешил светлейший: все, и с этим пора прощаться. «Жаль, хороший был малый – спокойный. Ну да ведь Катюху-то как понесет, что ту колымагу под гору, – так ужо и не остановишь!» – вздыхал про себя Григорий Александрович, из-под прикрытых век наблюдая за любовником своей жены, хмуро уставившимся в окно дормеза.

Причин хмуриться у Александра Матвеевича было предостаточно. «Это же надо, чтобы я да своими руками…» – кусал губы граф Дмитриев-Мамонов. Хоть и был он еще молод и слыл человеком не семи пядей во лбу, но опыта при дворе поднабрался достаточно, чтобы разобраться в хитросплетениях придворных интриг, тем более когда все было шито белыми нитками. Да и повторялось все по одной и той же набившей оскомину схеме. «Хоть бы чего новенького придумали!» – угрюмо хмурил брови Мамонов. Но самым обидным было то, что он сам же и порекомендовал Потемкину этого поручика, чтоб его Бог пришиб! И видя теперь, как императрица все чаще поглядывает на Резанова, то и дело подзывает его к себе Потемкин, отправляя то с одним, то с другим поручением, демонстративно подчеркивая тем самым особое к нему расположение, Мамонов не мог не признать, что где-то он просчитался. «Вот уж действительно слепа Фортуна, – не без грусти думал Мамонов, тайком поглядывая в окно на гарцующего неподалеку и отдающего какие-то распоряжения Резанова. – И ведь надо же! Своими руками себе же поджилки и подрезал!» – сокрушался Александр Матвеевич, лихорадочно пытаясь найти решение возникшей проблемы.

В защиту Мамонова следует заметить, что выбрал он Резанова совсем не случайно. Резон, что называется, у него был. Когда Потемкин напрямую попросил его порекомендовать офицера для назначения начальником личной охраны императрицы на период ее путешествия, Мамонов сразу вспомнил о своем бывшем сослуживце. Перед тем, как самому «взлететь», Мамонов имел возможность приглядеться к молодому подпоручику. Резанов совсем недавно был переведен в элитный полк из артиллерии, держался особняком и считался тихоней. В гулянках и офицерских попойках не участвовал, хотя деньгами в складчине всегда участие принимал, чем вызвал уважение сослуживцев, любивших погулять за чужой счет. С прибалтийскими немками, традиционно «обслуживавшими» измайловцев, не знался, по крайней мере, замечен с ними ни разу не был. Из-за чего спустя некоторое время офицеры прозвали Резанова «монахом». Наверное, это полковая кличка и натолкнула Мамонова на мысль представить Потемкину именно Резанова. Только вот забыл он в тот момент, что судьбу «монаха» с той минуты будет определять уже не Святейший Синод и уж тем более не он, а силы куда более искушенные и могущественные. А также не ко времени запамятовал Александр Матвеевич старую русскую пословицу, что «в тихом омуте черти водятся».

А когда вспомнил, было уже поздно.

Глава пятая

Тихий омут

1787 год. Резанов. Начало пути

Резанов Потемкину понравился сразу. Но была одна проблема. То, что внешние данные гвардейца, как говорится, «придутся ко двору», у Потемкина не вызывало сомнений. Внутренние его качества – вот что погружало светлейшего в раздумья.

Держался Резанов как-то странно. Не то чтобы он был не учтив или, не дай бог, высокомерен – кто отважится быть высокомерным в присутствии фельдмаршала империи, светлейшего князя Священной Римской империи, всемогущественнейшего фаворита императрицы?! Но даже то, как склонился молодой офицер перед Потемкиным, говорило испытанному царедворцу о многом. В поклоне была одновременно учтивость и какое-то болезненное самолюбие. «От ить, молодежь пошла, в самом деле. Самомнение нынче наперед персоны в залу шагает! Да уж, что и говорить, новые ветры задули!» – размышлял про себя светлейший.

Оно и правда, новые идеи и веяния, которыми бурлила в то время неспокойная Европа, никогда еще не шагали так свободно в Россию, распространяясь со скоростью лесного пожара среди молодых и неокрепших умов, как в последние десятилетия. Продвинувшись в глубь Европейского континента на половину Польши, почти вплотную подойдя к границам Пруссии, Россия как будто топталась в нерешительности. Застыла гигантская держава, оказавшись не готовой к такому кипению рвавшегося на свободу человеческого разума. Век Просвещения брал свое, и Россия вдруг неожиданно оказалась с ним визави. И Резанов – Потемкин это почувствовал сразу – был из числа этого нового для России типа людей. Он представлял новое поколение молодежи, для которой не привилегии, полученные от рождения, а собственное образование, помноженное на личные амбиции, становилось краеугольным камнем их жизненной позиции, на которой они выстраивали затем свои карьеры. И довольно успешно! В образованной молодежи, в специалистах, говорящих на нескольких иностранных языках, непомерно разросшаяся империя постоянно ощущала нехватку. «Да уж, этот, пожалуй, далеко пойдет», – решил про себя князь.

На Потемкина глядели большие серые глаза с такими длинными и пушистыми ресницами, что даже веки, казалось, не выдерживали их тяжести и потому выглядели полуприкрытыми. Это придавало лицу молодого человека выражение некоторой надменности. Надо заметить, что ощущение это было не таким уж и неверным. Стоило узнать молодого человека чуть поближе, заглянуть в его душу чуть поглубже и можно было легко изумиться невероятному градусу кипения его внутренних страстей. Будто зная это, Николай Петрович мало кому позволял заглянуть в сокровенные уголки своей души.

Рано оставшегося без матери Николя воспитывал отец – честный, прямой и добропорядочный человек. Резанов папеньку боготворил, хотя тот, с точки зрения Николая, все же имел один недостаток – он был не богат.