Эльфы, топор и все остальное - Шепельский Евгений Александрович - Страница 2

(«Ай» в начале твоего имени — пророческое. С этой минуты я своей властью добавлю к нему еще приставку «Ой» — сразу, как ты встанешь после розог с лавки! Так и будешь подписываться: «Ой-Айело», может, это научит тебя писать коротко и по существу. Стража!)

Дописано Фатиком Джарси (орфография и грамматика отредактированы в скриптории Университета Просвещения профессором изящной словесности Млинцем Шокши)

Все приходится делать самому… Про демона-шаграутта, от которого мы спрятались в колдовском колодце Отрицания, и чирвалов, которые меня и подрезали, я рассказывать не стану — незачем. Короче говоря, меня ранили. Рана, в общем, пустяковая — жить с ней можно где-то полчаса, а то и час, а с перевязкой можно протянуть и пару суток, точно вам говорю. Достаточно времени, чтобы пристукнуть смертоносца и отойти с моим отрядом на безопасное расстояние. Что я и сделал. Мост мы развели, и новые смертоносцы — а по наши души прибыли уже серьезные ребята во главе с Гродаром из Внутреннего Круга, с ним бы я не сладил, даже имей под рукой свой топор — остались с носом. Гродар озлился, я полагаю. Не суть. Мы отошли от моста, и тут-то я отрубился. Вроде как все.

Но на этом моя история не закончилась…

P.S. Чуть не забыл главное. Я же пропил в Хараште свой фамильный топор!

1

Если вам чудится, что вы померли, значит, вы еще живы. Плохо дело, когда в ваши сны ворвется голубокожая женщина без всяких признаков одежды, с длинными волосами цвета воронова крыла, с рубиновыми сосками, талией размером с горлышко кувшина, чудным глубоким пупком, плавной линией бедер и ногами, способными свести с ума даже фанатичного приверженца целибата.

Женщина была в трех шагах от меня, в пространстве, которое заполнял белый сияющий свет.

Она смеялась, обнажив ровные зубки, и манила меня пальцем.

— Фати-и-ик! — звала она и что-то еще говорила, но я различал только свое имя, прочее поглощали гармонические обертоны ее голоса, они обволакивали, качали на ласковых волнах, но не давали подойти. Меня дразнили желанием, манили, но одновременно отталкивали. Как же мне хотелось… Ну, я не буду уточнять, чего именно мне хотелось, ибо приблизиться к ней я не мог.

Миндалевидные глаза, алые, цвета солнца на закате, с черными крупинками зрачков, были одержимы жаждой чувственных услад…

— Фати-и-ик!

Краешком сознания я соображал, что дело плохо, и у меня галлюцинации. Именно что краешком. Иногда, очень редко, я выплывал из этого теплого омута, видел над собой румяное закатное небо, ветви деревьев, ощущал неровности дороги, слышал конское ржание и знакомые голоса… Я понимал, что меня куда-то везут. Я даже смутно различал лица, одно из которых не преминуло чихнуть рядом со мной.

Я был жив…

Я был жив, но не мог пошевелиться. Я не мог говорить, я не чувствовал боли от раны, хотя почикали меня основательно. Мной владели досада и желание снова нырнуть в чувственный омут к голубокожей красавице, хотя — я понимал это ясно — любой мой нырок мог оказаться последним. Но я все равно стремился туда попасть.

Я помнил бой с чирвалами и оскаленную рожу Фрея, и равнодушную личину Гродара, который плел заклятие, но все это словно бы произошло много-много лет назад и уже подернулось патиной, не вызывая прежних эмоций. Я помнил, что после того, как я прикончил имперского смертоносца, мы бежали, вернее, ковыляли под отсчет ударов сердца… Мы волокли раненых, а в спину вот-вот должно было ударить заклятие. Я старался не упасть в обморок и протянул достаточно, чтобы мы отошли на безопасное расстояние.

…Я обернулся, увидел место побоища, смертоносцев на раздвижном мосту через Дул-Меркарин, и заклятых друзей из Харашты — капитана Керрита и самого Митризена, уродливого эльфа-заимодавца, прилипчивого, как клещ. Увидел обломки башни… Ее развалил демон. Нет, она сказала, что это младенец демона, просто несчастный обитатель иного мира… А как ее звали? Кого — ее? Ту золотоволосую, с острыми ушками…

— Фати-и-ик!

Не важно.

Омут. Богиня с голубой кожей. Чувственная власть женщины над мужчиной. Что ты говоришь мне, богиня?

Прошла вечность.

— А-а-апчхи-и-и!

— Гном, уходи по одному!

— Но как же… А может, понадобится чего? Воды вскипятить, перевязки… А-а-апчхи-и-и! Я могу, если надо…

— Изыди глодать свои камни!

— Какие еще камни, эркешш махандарр? Я хлебушек кушаю!

Знакомые голоса. Минутку… Олник! Квинтариминиэль! Имя тяжелое, как свинцовая чушка. И примерно так же он изъясняется на Общем, будто выучил его перед самым отъездом из эльфийского Витриума, вбил в голову сразу весь словарь, а потом случайно встряхнул черепушкой, так что слова слетели со своих полочек и здорово перемешались. Ну а когда он волнуется, смысл его речей вообще невозможно понять.

А… а где… Виджи?

— Дларма… Я хочу помочь другу!

— Изыди, или я покажу низ и сделаю тебе отвратительно!

— Караул!

Не знаю, что имел в виду принц, но эта угроза подействовала: раздался дробный топот и «А-а-апчхи-и-и!» (Олник страдал аллергией на эльфов, если вы помните) послышалось уже вдалеке.

Я моргнул. И сразу понял — у меня лихорадка. В рану от серпа чирвала, казалось, засунули раскаленные крючья и дергали за них каждые пару секунд. Взгляд заслоняли мерцающие пятна, круги, шары и тому подобное, но я все равно разобрал, что надо мной — бугристый каменный свод, на котором выгибаются отсветы костра.

— Очнулся. — Голос его высочества надутого индюка. Холодный палец оттянул мне нижнее веко. — Он лежит теперь в слитом качестве, не слышит нас и не видит…

(Чего-о-о? И вижу, и слышу! Правда, встать не могу, чтобы двинуть в острое ухо этому напыщенному недоноску!)

— …Сие его последние часы, он скоро ускользнет от нас… Твое постановление?

— Аллинн тир аммен.

Виджи! Я попытался шевельнуть головой, но она весила пудов сорок.

Квакни-как-там-его тяжко вздохнул.

— Подумай! Наши дела показывают верх! Зодчий, что Сеет Пагубу, вскрыт, миньоны Вортигена — обмануты, а наследник престола… — Тут он сбился, прерывисто дыша. — Мы договорились: быть безжалостно и беспощадно для спасения многих!

— И лгать, — спокойно произнесла Виджи. Она находилась где-то по левую сторону от меня. — Обманывать без конца.

Говорили они, похоже, обо мне. Я не удивился. Я и так-то знал, что, несмотря на многочисленные уверения, эльфы брехали мне с самого начала, и еще Фрей, став перед смертью человеком, призывал не верить ушастым.

— Да, лгать! Моя плешь: лгать и лгать без конца и для блага! Солгать двоим, и спасти тысячи! Погубить одного, и выиграть будущее для многих! Это реальная сделка! Мы не узко задумали, мы задумали широко! Что нам теперь наследник престола, скажи? Нам — вот здесь и сейчас?

— Аллин тир аммен.

Принц, кажется, шлепнул ладонью о ладонь. Ага, завелся! Очевидно, речь шла о серьезном выборе — причем выборе не его, а Виджи.

— Он варвар пограничного ума! Подумай: наши красные принципы ради человека? Это неподъемно, запретно! Это уже не нужно!

(Ах ты, гаденыш! Да ведь ты не хочешь оставлять меня в живых!)

— Какой-то варвар жалкой плеши…

(Что-о-о?.. Ну погоди, встану, высочество!)

— Рожденный с презренной кровью…

— Аллин тир аммен.

— Бог-ужасный! Совет от злости развратится! Тирвель Фарат захочет его крови!.. Твоя жизнь, Риэль… Я выкупил тебя у смерти. Теперь мне суждено… Ты хочешь горького куска моей судьбы?

— Аллин тир аммен.

— Дай ему гибели! Это уже не нужно!

Принц в запале перешел на эльфийский: тьюи-тьюи-тив-тив-тив! Канареечка на жердочке… Он горячился, что-то доказывал, но у Виджи был только один ответ — «аллин тир аммен». Я бы немало отдал, чтобы узнать его значение. Постепенно я перестал фокусироваться на эльфийских трелях, поскольку все равно ни черта в них не смыслил. Когда же принц внезапно перешел на Общий, я уловил только какие-то обрывки: