Первый среди крайних - Орлов Андрей Юрьевич - Страница 36

Громкий треск выбиваемых ворот прервал беседу. Распотрошенное бревно вывалилось из кладки – Пархан издал победный рев и попятился. Деревня отозвалась паническим галдежом. Прихвостни весело засмеялись, закружились хороводом.

– А ведь тунги намеренно не показываются ему на глаза, – догадался Верест. – Сидят за своим забором и молятся…

– Догадливый, – усмехнулся Толмак. – Не резон им вылезать. Заморозит всю толпу, и будет лузгать, точно семечки.

К сожалению, ни баллист, ни прочих камнеметалок у тунгов в арсенале не имелось. Но отчаянные были. Кряжистая фигурка в развевающемся рубище возникла в разломе ворот, взметнула руку с копьем. Успела швырнуть… и застыла. Рука в броске, глаза навыкат. Копье, прочертив дугу, вскользь задело быка. Пархан заревел, взрыл копытами землю. Сгрудившиеся у стены тунги стащили за ноги бойца, заголосили табором.

– Откачают, – прокомментировал Толмак, – если успеют.

На этот раз чудовище втемяшилось в стену всей тушей. Кого-то сбило с обратной стороны, тело зарылось в гущу собратьев. Вывернулось еще одно бревно.

– О-хо-хо, – с неподдельной печалью посетовали над ухом. Верест покосился – опять из ниоткуда свалился говорун. Теперь в лежачем виде: лежал за соседним камнем и жалобно охал.

– Здрасьте вам, – удивился Толмак. – Давно по мордам не били?

– Ох, несчастье наше… – кручинился человечек. – Ох, не успел Кидаху, ох, не успел… Гулять пошел, а тут беда, беда… Ох, Кидаху, не имеешь ты права тут лежать, ты обязан быть в гуще сражения, защищать деревню от Пархана, с отцом, с матерью…

– А кто не дает, иди, – ухмыльнулся Толмак. – Будь как все.

– А почему они не сбегают, коль такие шустрые? – удивился Верест. – Драпанули бы в горы, и нет проблем. Шут с ней, деревенькой, новую построите.

– Нельзя нам, – скуксился Кидаху. – Глупый ты человек, простых вещей не понимаешь. Детишки в деревне, старики со старухами, мудрейший Потомаху – их нельзя бросать. Да и кто сбежит? Один Кидаху прыткий, ну еще от силы пятеро…

И тут он замолчал. Поводил вкруговую – то ли носом, то ли ушами. Открыв округлый рот, уставился вылупленными из орбит глазами на Вереста. Как будто раньше не замечал. На душе закорябали кошки – с таким изумлением и предвзятостью на Вереста еще никто не смотрел.

– Ты чего это, малыш? – насторожился он. – Третий глаз во мне узрел?

– Послушай, глупый человек, – с придыханием прошептал аборигенчик. – А ведь ты сможешь спасти деревеньку. Я чувствую твою силу…

– Но-но, – пробормотал Верест. – Давай-ка без наездов, прощелыга.

– Ты сможешь, – азартно шептал человечек. – Ты не такой как все, у тебя получится, а ну, давай, попробуй, напрягись… Вставай же, глупый человек, бери ружье, убей Пархана. Врежь ему. В глаз ему стреляй…

– И не подумаю. Ты, мил человек, не иначе, чилибухи объелся.

Толмак нахмурился.

– Что-то я не разумею…

Тут и произошло самое страшное. Отчаявшись вразумительно истолковать свое озарение, Кидаху взлетел на короткие ножки и заорал на всю долину:

– Эй ты, урод, а ну отстань от моих собратьев! А ну иди сюда, трус несчастный, мы покажем тебе кровавую баню!

Команда оторопела от ужаса. А человечек продолжал изгаляться – прыгал, тряс кулачками.

– Иди-иди, корова брюхатая! Мы враз из тебя отбивную смастерим! Только коснись моих собратьев, мы тебе рога-то быстро обломаем!

Пархан повернулся. Налитые кровью глаза сделались фарами. Ярость бросилась в голову – дрогнув окороками, бык оттолкнулся задними конечностями, брызнул комьями земли, помчался в атаку. Кидаху слишком увлеченно махал кулачками – так и застыл, вздернув их над головой.

– Линяем! – взревел Толмак.

Животный ужас подбросил их на ноги. Но «сила мысли» опережала желание выжить. Под радостные вопли склизней затряслась земля, полетели молнии из глаз атакующего. Застыли разом – в позах совершенно идиотских: одни глаза вращались.

Верест дернул рукой – шевелится! Тряхнул автомат с плеча и под жирный вопрос в голове: «НЕ ПОНЯЛ?! Или бык в меня промазал?!» – пустил очередь.

Пара пуль попала быку по черепу. Простучали, как дождь по карнизу. Не ожидавший столь хамского обращения, Пархан шарахнулся. Огромная туша вырыла копытами яму посреди поляны. Повторно полыхнуло молнией из глаз. Опять мимо – Верест упорно не желал замораживаться. Целый куст вместе с дерном и черноземом вылетел из-под копыт – Пархан рванулся в атаку.

«Бомби мутанта, – успел подумать Верест. – Потом будешь думать, почему такой живчик».

Он помчался наперерез, сбивая чудище с толку, покатился по земле. Подскочил, расставив ноги, сдерживая дыхание, прицелился. Пархан неуклюже разворачивался. Набитая жиром туша выходила на линию прицела. Сваляная грива, голова с безобразными бульдожьими брылями, отточенные рога. Глаза горели бешенством – порубаю, покрошу…

Застучала длинная очередь. Автомат из загашника министра оказался неплохо пристрелян. Он воочию наблюдал, как пули рвут в клочья правый глаз, как ломаются слабые глазные кости, стекает желтоватая сукровица…

Не таким уж дебилом оказался Кидаху – по крайней мере, уязвимое место чудища указал верно. Пархан свалился на передние лапы – аж земля загудела. Уронил голову. Безвольно завалился на бок, затрясся в конвульсиях.

«Кажется, я развеял миф», – растерялся Верест.

Закричали склизни. Осиротели, бедные. Он повернулся, вставив новый рожок. Худосочные прихвостни прекратили изображать балет, загалдели, попятились. Он сделал вид, будто собирается с ними расправиться. Полоснул веером. Те бросились врассыпную, завизжали в страхе, шакалье позорное.

Усталость накатила – словно вагоны с бычьими тушами разгружал. Бросив автомат на ремень, он приблизился к скульптурной композиции «люди и тунги», возглавляемой аборигеном Кидаху. Рисковый парень стоял в яростной позе – кулачок в небо, зубы оскалены. Тело подано вперед. Ей-богу, кепки в кулаке не хватает и броневика под ногами. Остальные – затылком. Чуть поодаль – Толмак. Не лицо – застывшая флегма, поза – бог на высоком старте. Прух с растопыренной пятерней. Вторая рука прижата к груди вместе с лямкой рюкзака – чтобы не бился во время бега. Язык наружу. Глаза внимательны, следят за Верестом – мол, опять издеваться будет. Он снял с коротышки шапчонку, постучал по черепу.

– Как наше ничего, больной? – не дождавшись ответа, водрузил обратно. Отправился дальше – к скорбящей мадонне, закатившей глазки. Не находя уже сил воспринимать эту дурь всерьез, он опустился ей под ноги, обнял за колени, стал хохотать…

А дальше как в тумане. Дружной ватагой привалила благодарная публика. Целый батальон коротышек – вылитые Прухи, один другого колоритнее. Его хватали за руки, смеялись. Кто-то влез на поверженного Пархана, тряся копьем, отплясывал джигу. Другие транспортировали замороженных, точно бревна. Одни держали за ноги, другие за руки, а туловища при этом умудрялись сохранять горизонталь.

Отличившихся поджидал великосветский прием. Вернее, Вереста, поскольку остальным всё было фиолетово. Однако, узрев огромный стол, уставленный яствами, коротышка начал потихоньку шевелиться (вот что значит сила воли!). Неимоверным напряжением сжал пальцы, поднял одну ногу, вторую, обливаясь потом, взгромоздил себя за стол, дотянулся до чарки… Постепенно оживали остальные, под восторженные вопли толпы их на руках отнесли в первые ряды пирующих, усадили на почетные места.

Гвалт царил невообразимый. Неожиданно какофония прекратилась, пронесся благоговейный гул:

– Потомаху, мудрейший Потомаху…

Тишина воцарилась идеальная. Во главе застолья вырос дряхлый, донельзя морщинистый уродец с ухоженной седой косичкой. Он опирался на посох, но это не мешало ему трясущейся рукой поднимать чарку.

– Выпейте, друзья мои, – голос старца звучал тягуче и заунывно, – выпейте за наших гостей и за героя, уничтожившего ужасного и ненасытного Пархана. Пусть будет их дорога легка и неопасна. Благослови их великий Яссо, и пусть покровитель туч всесильный Лилль хранит их путь с небес. Гуляйте, дети мои, не смотрите на немощного Потомаху. Он слишком стар, чтобы составить вам компанию…