Ковчег (СИ) - "Корсар_2" - Страница 75

Но это был Вен — единственный, кого я хотел. Единственный, кто оказался мне настолько нужен. Единственный, кому я мог позволить делать с собой что угодно.

Я чувствовал, как наполняюсь им — до краев. Смотрел на складку между белесых бровей и держался за его предплечья, стискивая на них пальцы каждый раз, когда делалось особенно некомфортно.

Но я бы просто умер, наверное, если бы Вен остановился. И никогда не позволил больше ни ему, ни, тем более, кому-либо другому добраться так далеко.

И когда он, наконец, втиснулся на полную глубину и замер, я длинно выдохнул, затем так же вдохнул, еще раз, а потом повелительно произнес, задрав к нему подбородок:

— Давай!

***

Нор замечательно держался — молчал, жмурился и только иногда стискивал мои руки горячими пальцами, наверное, когда становилось совсем невмоготу. Я в свой первый раз орал и дрался с Беном. Пока силы не кончились.

А Нор терпел. Он вообще был очень терпеливый, я это уже понял. Кусал губы и изо всех сил пытался не сжиматься, чтобы впустить меня целиком. Потом распахнул глаза, выпятил челюсть, длинно вздохнул и приказал:

— Давай!

Это было ужасно забавно: его мрачная решительность, совершенно мальчишечья отчаянная отвага и уверенность, что ничего лучше не будет, поэтому надо просто переждать неприятное и болезненное соитие.

Улыбнувшись, я наклонился, поцеловал в горло, оставив на нем алое пятнышко — как знак того, что Нор теперь принадлежит мне. Затем сказал, касаясь губами нежной кожи:

— Командовать будешь потом. Когда станешь руководителем клана. Расслабься.

Отпустив его ногу, которую прижимал к постели, я подался чуть назад, придерживая Нора за бедра, давая возможность принять более удобную позу. Он тут же уперся мне пяткой в плечо. Я повернул голову, провел губами по лодыжке, затем чуть вверх — по сильной и довольно мускулистой икре с темными волосками.

Мне до черных пятен перед глазами хотелось двигаться — в тесном, горячем, пульсирующем, — но я прекрасно видел, насколько ослабла эрекция Нора. Член вяло лежал в темных слипшихся кудряшках, мошонка поджалась, но не от возбуждения, а от боли.

Я собрал силу воли в кулак, чуть-чуть двинулся вперед-назад, приспосабливаясь, и положил руку на лобок Нора, лаская пальцами мягкую головку. Другой рукой погладил напрягшееся бедро, провел по нему ладонью вниз, к ягодице. Еще раз поцеловал косточку на лодыжке, лизнул солоноватую кожу и начал осторожно и несильно двигаться, придерживая Нора за бедро и лаская его член в такт фрикциям.

***

Наверное, он был прав, когда не послушался… Да точно прав! Теперь действительно сделалось лучше.

Я перестал терпеть и начал прислушиваться к себе.

Все равно было странно, конечно. Но боль уходила, а поглаживания позабытого члена дали свои плоды — он оживился и начал восставать.

На одно короткое мгновение мне захотелось, чтобы свет все-таки был потушен. Чтобы можно было ничего не видеть, а только чувствовать — как пальцы Вена сжимаются на моей просыпающейся плоти, как его язык скользит по лодыжке (никогда не думал, что ласка там так приятна), а член — в моем растянутом анусе.

С каждым новым движением толчки становились все сильнее, размашистее. Раскрасневшийся Вен закусил губу и дышал с легким присвистом, стараясь не торопиться, но невольно все равно ускоряя темп.

Я попробовал напрячь сфинктер и был вознагражден широко распахнутыми глазами и коротким вскриком. И мне это настолько понравилось, что я сделал так снова.

Возбуждение стремительно возвращалось, заставляя дергаться, чтобы плотнее вбиться в руку Вена. В то же время получалось, что я двигаюсь навстречу его бедрам, а это уже нравилось ему, и наши колебания становились все резче, все смелее. Он немного нагнулся, я закинул руки ему на шею, опять напрягся внизу, подумав, что зря не хотел видеть его темных-темных глаз, в которых отражался только я, его кривящихся зацелованных губ, и как он уже не может сдерживать стоны.

***

Иногда я считал эмпатию злом. Возбуждение Нора накладывалось на мое собственное — я слишком хорошо все чувствовал. Так, как никогда и ни с кем. И это удвоенное, усиленное наслаждение почти не давало мне шансов продержаться достаточно долго. Да еще Нор неожиданно сжался… Он и так-то был тесным, жарким — а усилие сделало его еще теснее и жарче. У меня голова пошла кругом, я застонал, а Нору это, очевидно, понравилось. Во всяком случае, добавило возбуждения. И он сжался опять. И опять. И еще раз…

Он уже окончательно освоился, подаваясь мне навстречу, обнимая за шею, заглядывая в глаза. Дрожал и вскрикивал с каждым моим движением — от острого наслаждения, которое отдавалось во мне таким же острым наслаждением…

Конечно, я не выдержал раньше. Захлебнувшись лимонным запахом, утонув в глазах, ставших практически черными. За несколько мгновений до того, как горячая душная волна оргазма накрыла меня с головой, я подхватил Нора обеими руками под спину, откинулся назад, опускаясь на колени и сажая его на себя. Притиснул к себе одной рукой — да он и сам цеплялся за мою шею, — прижался к его раскрытым губам, а пальцами другой обхватил возбужденный влажный пенис, обводя большим уздечку, отверстие на головке, повел пальцы вниз, сдвигая кожицу, лаская, подталкивая к финалу. Оглаживая языком изнанку щеки и небо, проводя ладонью вдоль позвоночника, толчками изливаясь внутри, чувствуя, как отчаянно там все пульсирует и подрагивает.

***

Чего я никак не ожидал — что внезапно окажусь верхом на Вене. Ноги съехали с его плеч, под действием силы тяжести я плюхнулся вниз, и его член вдвинулся в меня на немыслимую глубину. Меня прошило от макушки до пяток не меньше, чем электрическим разрядом, язык Вена бесцеремонно ворвался в мой рот, а пальцы — контрастом — нежно пробежались по члену. Я почувствовал, как он кончает, стремясь последними толчками доставить мне удовольствие, и это меня добило. Мутные струйки спермы рванулись из меня на волю, заливая наши животы.

— Ох, Ве-ен! — жалобно простонал я ему в губы, и, не в силах больше ничего сделать или сказать, повторил: — Ох!

Он поддержал меня, когда я чуть не свалился, бережно уложил на постель. Его обмякший член мягко выскользнул, и смятые простыни наверняка украсились живописными пятнами. Подушка, сбившаяся в невнятный комок, осталась где-то в ногах. Один из леденцов тут же радостно прилепился к моей спине в районе лопатки, но мне на это было совершенно начхать — я даже пошевелиться не мог, пытаясь поймать очередной глоток отчего-то горячего воздуха.

Вен хлопнулся рядом. Он тоже дышал так, словно поднялся по шахте до самого Полиса. И жмурился, глядя на меня.

***

Я смотрел на него — зацелованного, замученного, ошеломленного произошедшим — и думал, что никогда не видел никого красивее в своей жизни. И что таких потрясающих оргазмов, когда сердце выскакивает из груди, а в глазах вспыхивают звезды, у меня тоже никогда ни с кем не было.

Руки не хотели слушаться, язык тоже, но я превозмог сам себя, подтянул Нора поближе, нащупал на его спине прилипший мокрый и грязный леденец. Осторожно отлепил, покрутил в пальцах, вздохнул.

— Тебе нес тогда, угостить, — голос у меня был хриплый, словно я орал сутки кряду. — А ты с Радой целовался.

Сказал — и тут же вспомнил про Раду, про Тора и вообще все, что случилось этой ночью. Но рассказывать об этом Нору сейчас было нельзя. Потом, вечером, или даже завтра утром, но не сейчас.

Я обнял его крепче, уткнулся носом во влажные волосы на макушке. Опять хотелось говорить нежности, разные ласковые слова, пусть и сиплым голосом. Я осторожно приподнял лицо Нора за подбородок. Коснулся опухших потрескавшихся губ.

— Никому тебя не отдам, никогда, так и знай. Захочешь уйти — придется сначала меня убить. Потому что иначе не отпущу.

***

А моя личная звезда, оказывается, никуда не делась. Просто затаилась внутри. Она вообще оказалась живучая и готовая возродиться в любой момент. Похоже, момент настал, потому что с каждым словом Вена в груди становилось все теплее и теплее. Усталость, делающую бессильным и неповоротливым, смывало этим теплом, оставляя усталость приятную, нежную, сдобренную толикой смущения. Это он мне говорит, правда? Это меня не отдаст?