У птенцов подрастают крылья - Скребицкий Георгий Алексеевич - Страница 98

При этом Машенька так искренне и звонко расхохоталась, что и я не удержался. И сразу все сомнения прошли.

— Просто ты расстроен, что скоро уезжаешь, — сказала она, беря меня за руку. — А ты думаешь, мне это очень легко, ведь я только виду не подаю, чтобы тебя еще больше не расстраивать.

Эти слова, да еще скатанные так искренне, сразу развеяли все мои сомнения.

Мы помирились не на словах. Вечер прошел так же хорошо, как и прежние, до моих дурацких сомнений и предположений. И вообще больше до самого моего отъезда в Москву мы с Машенькой ни разу не поссорились. Все эти дни она была ласковая, внимательная и немножко грустная.

Как она была дорога мне и как было трудно, хотя и ради нее или, вернее, нашего общего будущего уезжать на целых полгода в Москву!

Перед отъездом мы еще раз дали друг другу слово писать письма не меньше трех раз в неделю.

И все-таки я уехал с не очень спокойным сердцем. Мама поехала меня проводить и устроить в Москве мое житье-бытье.

То, что я не сразу останусь один в чужом городе, среди чужих людей, а первое время со мной побудет мама, меня немножко успокаивало.

А не зря ли я еду?.Не лучше ли, как большинство моих товарищей, готовиться дома, а уж осенью ехать держать экзамены? Вечно мама придумает что-то особенное.

Но делать уже нечего, теперь уже поздно. И я уехал.

О своей жизни в Москве писать не буду. Это уже совсем новая полоса в моей жизни — студенческие годы, годы исканий своего собственного жизненного пути.

В заключение этой книги скажу только несколько слов о том, что являлось как бы последней ниточкой, которая связывала еще меня с моей ранней юностью, — скажу о Машеньке.

Первое время мы писали друг другу, как условились, через день, а я иной раз и каждый день.

Потом Машенькины письма стали приходить пореже, но в каждом из них было подробное объяснение, почему не могла написать в срок.

А потом Маша почему-то не писала целую неделю. И вот снова письмо.

Как я ему обрадовался, раскрыл конверт! В нем лежал один листочек, четвертушка почтового листа. «Маловато за целую неделю», — подумал я.

Маша писала:

При чем тут Митя? Почему вдруг Маша вспомнила о нем? Я стал с волнением читать дальше:

Дальше я не смог читать. Просто все строчки слились в какую-то серую массу… Да и что читать?!

Зачем я уехал? Нужно ли было уезжать? Этот вопрос я мучительно себе задавал еще в Черни. Но ведь я и ехал-то ради нашего общего будущего.

И вот последняя ниточка, связывавшая это будущее с прошлым, оборвалась.

Я очутился совсем один. Один, в большом и чужом для меня городе, вдали от родных мест, от Михалыча, от мамы… Я походил на беспомощную перелетную птицу, которая впервые вылетела из гнезда, сразу же отбилась от стаи и не знает, куда лететь дальше, а лететь куда-то нужно.

Долгий и, увы, далеко не легкий предстоял мне впереди перелет.