Ангел в доме - О'Риордан Кейт - Страница 7

Лицо сердечком, голова опущена, взгляд в сторону… Анжела. Здесь, перед ним, на белом листе. Скрестив руки на груди, Роберт шумно втянул воздух. Влюбился. Влюбился в образ. Не будет ему теперь ни сна, ни отдыха, пока не напишет ее портрет. Но сначала нужно ее уговорить, как-нибудь добиться согласия позировать. Он добьется. Умолять будет, но добьется. Дожить бы только до среды.

На следующем наброске Анжела улыбалась. Уголки рта чуть вверх, подбородок вздернут. И ямочка на левой щеке. Он и не догадывался о ямочке, пока уголь в его пальцах не настоял на этой отметине. Глаза не давались. Большие, в опушке длинных черных ресниц, они дразнили недосказанностью. Глядя в неестественно расширенные зрачки, Роберт ловил себя на странной мысли: там живет масса народу. Множество неизвестных ему людей.

Сложив в стопку еще пять эскизов, Роберт рискнул отправиться в кровать. Из зеркала в коридоре на него глянул уставший, всклокоченный тип с лицом в угольных разводах. С днем рождения, приятель. С самым счастливым днем рождения за многие годы.

Выйдя в прихожую, он ткнул кнопку автоответчика. Динамик разразился песнопениями Питера и поддакиваниями Аниты на заднем плане. Роберт классный парень они надеются что у него все прошло хорошо в музее он на славу повеселился с как-ее-там рассчитывают на него в пятницу к Аните на выходные приезжает однокашница почему бы не встретиться за обедом никаких там сватаний боже упаси какая пошлость но отказ не принимается.

Фелисити оказалась второй в очереди. Получила оба сообщения. Роберт в порядке и все такое, друг из него вышел бы что надо, но он в нее не влюблен, а ей сейчас просто необходима безумная страсть, которой в его сообщениях и не пахло. Поток слов становился все глуше и сумбурней, пока Роберт не догадался, что Фелисити рыдает. В конце длинного бессвязного монолога более-менее определенно прозвучала отборная брань в адрес неведомого Реджи. Да она еще и пьяна. Роберт стер сообщение. Бог в помощь тебе, Реджи. Всех благ. Живи долго и счастливо.

А вот и Бонни.

– Роб, это я. Ты дома, так что сними трубку… Роб?!

«Ро-берт», – процедил он сквозь зубы.

– С днем рожденья. С днем рожденья. С днем рожденья, дорогой Ро-об, с днем рожденья тебя!

Роберт опустился на нижнюю ступеньку лестницы.

– Ой, а открытку-то ты и не получишь. Знаешь почему? Потому что вот она, лежит у коробки с шитьем. Я ее сама сюда положила, чтобы не забыть бросить в ящик, когда пойду покупать черную саржу для… Ладно, неважно. Все равно открытки тебе до лампочки, раз ты их сам не пишешь. Лучше я ее по телефону прочитаю – слышишь, Роб?

НЕТ. Он услышал лишь взрыв дробного смеха и зажал уши, зная, что от Бонни можно ждать наислезливейшего варианта материнского поздравления (вплоть до «мой самый лучший в мире сыночек»), поданного в наисаркастическом тоне. Родительницу явно взбесило его нежелание снять трубку.

Закончила она обещанием вручить полагающийся презент в субботу, когда Роберт придет к ней в гости. Испеку морковный пирог и свечками украшу, желаешь ты этого или нет. Спокойной ночи, и не забывай, что я люблю тебя больше всех на свете. Роберт улыбнулся. Если Бонни не злить, она способна просто излучать обаяние. Проблема в том, что он никогда не знал, с каким из ее обличий столкнется, постучав в дверь плавучего дома. Общаться с Бонни все равно что кататься на грандиозных американских горках: восторг и ужас сменяют друг друга, но очень скоро устаешь и хочешь только одного – сойти на землю.

Возможно, у всех нас есть в жизни подобный источник удовольствия и мучений одновременно. Возможно даже, что мы сами ищем подобную личность, упорно высматриваем в толпе. Проще и глупее средства сбить человека с пути истинного, пожалуй, и нет. С пути, к примеру, на котором ему встретилась Анжела. Уже засыпая, Роберт вдруг вспомнил миссис-из-Норвича. Интересно, подумалось ему, знает ли та женщина… догадывается ли, какую колоссальную роль играют ее знаменитые полки в супружестве соседей?

Глава третья

Мэри Маргарет пребывала в отвратном расположении тела и духа. Анжела попятилась в сторонку от повеявшего на нее перегарного бриза. Удрать было немыслимо, поскольку Мэри Маргарет рвала и метала, напитывая атмосферу ароматом своего любимого джина «Гордонз». Каждое оглушительное слово Мэри Маргарет подчеркивала яростным кивком, на шее у нее вздулась синяя жила, а черная растительность на подбородке встала дыбом, волосок к волоску, словно взывая к абсолютному вниманию.

– Извините, мне очень жаль. Честное слово, – в третий раз повторила Анжела со всем кротким смирением, на какое была способна.

– А мне что с того? Вечно извиняешься, черт бы тебя побрал. – Откинувшись на спинку кресла, Мэри Маргарет потерла виски. – Я из кожи вон лезу, чтобы удержать этот притон на плаву с помощью горстки кокоток. Чего я от тебя требую?

– Не слишком много, – механически отозвалась Анжела.

– Ни черта не требую! Вот это будет в точку. И где, говоришь, на сей раз изволила шляться?

– В Музее Альберта и Виктории. Там по вечерам экскурсии. – Анжела вовремя сообразила опустить глаза. Для пущего эффекта принялась ломать пальцы. – Знаете… я все время помнила, что именно в четверг вы ждали меня, чтобы…

– Если бы я знала, что творит этот подонок, доктор Голдберг! Швыряется пилюлями налево и направо, а рядом ни единой души, чтобы с ним разобраться! – Телефонный звонок прервал ее тираду. – Наверное, доктор собственной персоной, – мрачно сообщила Мэри Маргарет, трубно прочистила горло и скривилась, прежде чем ответить: – Алло, да? Дьявольщина, какого черта вы меня мурыжите этой хренотой? – Она шваркнула трубку на рычаг. – Старая хрычовка из миссии. Желает взглянуть на наше заведение, – с кислой миной объяснила она. – Ну и неделька. Персонал шляется по музеям…

– Извините, мне очень жаль. Честное слово.

– …А тут еще два дебила, которых нам сплавили из Камдена… Ты за ними приглядываешь?

– Глаз не спускаю.

– Очень хорошо. Типы те еще, наплачемся мы с ними, попомни мои слова. Ну ладно. Проваливай.

Анжела с облегчением выдохнула, но улизнуть из «пыточной» не успела. В дверь ворвалась запыхавшаяся сестра Кармел. Из-под съехавшего набок чепца выбилось несколько тускло-седых прядок.

– Он опять взялся за свое!

– Кто взялся? За что взялся? – гаркнула Мэри Маргарет.

– Этот… из Камдена… по фамилии… – Сестра Кармел умолкла, прижав палец к сморщенному рту. – Ох, опять забыла. Ну, тот, у которого…

Мэри Маргарет зарычала:

– Плевать на его фамилию. ЗА ЧТО он опять взялся?!

Сестра Кармел робко приблизилась к столу. Голос ее упал до шепота:

– Он опять показывает… – Она ткнула сухоньким пальчиком вниз.

– ЧТО показывает, господи Иисусе?!

– Свой хоботок, – пролепетала сестра Кармел.

Как бы у нее от стыда температура не поднялась, с жалостью подумала Анжела. Бедняжке Кармел уже девятый десяток… Или десятый? Возраст таких стариков трудно определить.

– Ясно. – Кулак Мэри Маргарет с грохотом опустился на столешницу. Обе ее собеседницы вздрогнули. – За мной!

Она двинулась в коридор. В ужасе глянув на Анжелу, сестра Кармел поплелась следом – мелкими шажками, будто дряхлая, птицеподобная китаянка с искалеченными нелепой традицией ступнями. Мэри Маргарет решительным маршем миновала коридор и ступила в некое подобие прихожей перед трапезной. Здесь собралась приличная толпа, окружившая громилу, который горланил шотландскую балладу и остервенело вилял бедрами; его огромный член, свисавший из расстегнутой молнии, мотался во все стороны в такт непристойной пляске. Зрители поддерживали солиста кто песней, кто сдавленными смешками. При виде Мэри Маргарет толпа расступилась. Некоторые встретили Анжелу откровенно похотливыми ухмылками. Она ответила немигающим ледяным взглядом.

Громила на миг умолк, потом запрокинул голову, загоготал во всю глотку и направил член, будто пожарный насос, на сестру Кармел, окатив ее ноги мощной струей мочи. После чего привалился к стене и продолжил пение. Толпа гоготала вовсю.