Ангел в доме - О'Риордан Кейт - Страница 26

– Вы говорили об одолжении, – напомнила она.

– Об одолжении… – Роберт тянул время. Сверился с часами, опустошил чашку. – Видите ли, я, кажется, передумал. Идея не из самых…

– Так нечестно. Теперь я умру от любопытства.

– Простите. Мне не стоило и упоминать об этом.

– Ну что ж.

Она так отчаянно пыталась скрыть разочарование, что Роберт был готов разодрать себе ногтями грудь, вытащить сердце и шлепнуть на стол. Анжела увидела бы, что это за ничтожная штуковина, и ушла бы себе. И ей не пришлось бы так терзаться. Легкость и уверенность, которыми она лучилась за соседним столиком, исчезли, вновь сменившись дергаными, судорожными жестами. Роберт еще раз посмотрел на часы:

– Музей еще открыт. Хотите, буду вашим гидом?

– О-о-о, с удовольствием. – Зрачки еще больше расширились.

– А что бы вы хотели увидеть?

– Не знаю. Что покажете.

– Ну хоть подскажите.

– Нет. Покажите все, что нравится вам.

– Ладно.

Роберт улыбнулся. Начало положено, а там посмотрим. Он вытащил бумажник. Анжела, отчаянно покраснев, выуживала из карманов монеты.

– Позвольте мне, – пробормотал он. – В конце концов, это всего лишь чай.

– Как по-вашему, сколько это может стоить? – Дрожащие пальцы Анжелы выложили на салфетку столбик десятипенсовиков и три монетки по одному фунту.

Вообще-то эти три фунта – на фигурные мыльца, которые в музейном киоске продаются, но если десятипенсовиков не хватит, то и не беда, в другой раз можно купить.

Из ее жалобного лепета Роберту стало ясно: во-первых, расплачиваться она привыкла сама и иного варианта не представляет; во-вторых, столбики монет составляют всю ее наличность на данный момент; в-третьих, она понятия не имеет, сколько стоит чашка чая в лондонском кафе. Из какой галактики явилась эта девушка? Торопливо выдергивая банкноту, он не заметил, как из бумажника что-то выскользнуло и спланировало на пол. Анжела нагнулась за картонным квадратиком, скользнула по нему взглядом и протянула Роберту снимок Тэмми и Несси.

– Хорошенькие.

– Да. Милые девочки.

Дети близких приятелей. Старшая – моя крестница. Я их обожаю. Он бы произнес все это вслух, если бы не подоспевший официант. Анжела, пытаясь заплатить первой, задела свои монетные сооружения, и мелочь разлетелась во все стороны. Роберт сунул деньги официанту и бросился ей на помощь. В четыре руки они собрали, сколько сумели найти. Пунцовая от смущения, Анжела прятала глаза и безостановочно извинялась, а сердце Роберта ныло от жалости.

Выскочив за дверь, оба полной грудью набрали сырой майский воздух. Анжела первой двинулась по улице, Роберт зашагал рядом, приноравливаясь к ее особенной походке. В подземке она сыпала десятипенсовиками, не пропустив ни одного нищего. Привычно раздавала, но как-то потерянно. Расстроилась, наверное, что монеты пришлось совать в карманы россыпью, а не аккуратно стянутым столбиком. Инопланетянка, вновь подумал Роберт. Или рисуется? Нет, вряд ли. Во-первых, ни его, ни чья-либо еще реакция ее нисколько не интересует, а во-вторых, она ведь вела себя так же и в тот раз, когда не догадывалась о его присутствии. Остается одно – поверить, что столкнулся с редким случаем истинного милосердия.

Пропустив ее в зал Средневековья, Роберт не выдержал:

– Простите за любопытство, Анжела. Вы всегда так делаете? Подаете всем нищим подряд?

Она сосредоточенно поджала губы.

– Наверное.

– Не понимаю. – Роберт стер с века несуществующую соринку. – Зачем?

– Что «зачем»? – Анжела остановилась, будто на стену налетела; оглянулась на Роберта – куда дальше?

– Зачем все это… Деньги… нищие?..

Серый взгляд метался от мозаичного пола к потолку и обратно. Анжела пожала плечами.

– Как это? – Еще один недоуменный жест плечами. – А вы разве не?..

– Боюсь, что нет. Под Рождество – и только. Роберт напряг все чувства в попытке уловить холодок презрения или фальшивого благочестия. Ни намека. С тем же успехом они могли обсуждать, скажем, кто каким фруктам отдает предпочтение. Роберт подождал немного в полной уверенности, что комментария не миновать. Ну должна она, должна намекнуть на свое моральное превосходство. Но Анжела просто терпеливо ждала обещанной экскурсии.

– Сюда, – наконец сказал Роберт и зашагал, с удовольствием прислушиваясь к быстрому перестуку ее ботинок.

Первым делом он показал ей Плательный зал – женщине, решил, должно быть любопытно взглянуть на одежду прежних времен, и оказался прав. Анжела до того увлеклась изучением шедевров портняжного искусства начала восемнадцатого века, что он с трудом оттянул ее от витрин. Изменение тенденций моды на протяжении веков она пропустила мимо ушей, зато от вышивки на одной из королевских мантий пришла в экстаз. «Когда я была маленькой, мы с мамой расшивали свадебные платья», – объяснила Анжела. Пока они поднимались на второй этаж, где выставлено Большое Уэрское ложе, Роберт попытался поднять тему ее тетушек и дяди Майки с чердака.

– Господи, – ахнула Анжела, – какая громадная! – Затаив дыхание, она выслушала рассказ Роберта о том, как кровать сделали по заказу для постоялого двора в Уэре, что в графстве Харфордшир, чтобы привлечь клиентов, направлявшихся в Лондон или из него.

– Эта гигантская кровать упомянута в «Двенадцатой ночи» Шекспира, – добавил он. – Так вы говорите, дядя Майки…

– Никогда не видела такой резьбы, – ответила она. – Сколько труда, сколько часов напряженной работы. А я-то думала, что труднее вышивки свадебных платьев ничего не бывает.

По пути к залу XII века он все же решил предпринять еще одну попытку. На лестнице, ведущей к залу Стекла, в его голосе уже звенели нотки отчаяния. Анжела упорно увиливала – необъяснимая скрытность для человека, который первому встречному выложил семейную тайну. Роберт чувствовал, что надоел ей, и с каждой минутой все больше злился. Привычно тыча пальцем – обратите внимание на то, взгляните на это, – бубнил заученные слова все глуше и монотоннее.

Зал стекла они оглядели наспех, и он решил, что «Счастье Иденхолла» показывать не станет.

– А вам самому здесь что-нибудь нравится? – неожиданно спросила она.

Анжела смотрела во все глаза, крутила головой во все стороны, стараясь впитать в себя и запомнить как можно больше. И тут Роберт понял. Музейные редкости ее до того поглотили, что она даже не слышала его вопросов о семье. И уж конечно не заметила, как он дурил ее всю так называемую «экскурсию», ведя обычным туристским маршрутом, демонстрируя лишь те экспонаты, что значились в стандартных буклетах. Не дойдя до выхода из Зала стекла, он взял Анжелу под локоть и подвел к витрине с изящной, тонкой работы чашей.

– Вот. «Счастье Иденхолла».

– Что-то особенное?

– Очень. Видите ли, стеклянные предметы редко доходят в первозданном виде – очень хрупкий материал. А эта чаша в семействе куберлендских Масгрейвов передавалась из поколения в поколение. Легенда гласит, что лесные феи собрались на праздник неподалеку от Иденхолла, а когда захотели напиться воды из колодца и достали эту чашу, кто-то их спугнул. Феи убежали, но одна из них успела крикнуть: «Разобьется чаша наша – с ней уйдет и счастье ваше!» С тех пор чаша и зовется «Счастьем Иденхолла». Легенда легендой, но для нас эта вещь ценна как образец искусства сирийских стеклодувов и резчиков по стеклу тринадцатого века. В Англию, должно быть, попала вместе с остальной добычей какого-нибудь крестоносца, и ей посчастливилось уцелеть.

Анжела согласно кивнула.

– А мне посчастливилось увидеть эту красоту. Тысячу раз спасибо вам. – Глаза ее влажно сияли, улыбка искренней благодарности осветила лицо, обнаружив едва заметную ямочку на левой щеке.

Подчиняясь внезапному порыву, Роберт ухватил Анжелу за плечи и подтолкнул к выходу:

– Если повезет, успею кое-что показать. – Чтобы ускорить движение вниз по лестнице и по длинному коридору, ведущему к крылу Генри Коула,[4] он еще на площадке поймал ладонь Анжелы, а в лифте с удивлением обнаружил, что приклеился к ее руке. Опустив голову, Анжела тоже сверлила взглядом их сцепленные пальцы. Роберт отдернул руку. Подъем на верхний этаж казался бесконечным, оба откровенно тяготились этой вынужденной, до нелепости интимной близостью. Едва двери разъехались, Роберт выскочил из кабины и подвел Анжелу к портрету.