Манагер - Щепетнов Евгений Владимирович - Страница 61

Выдвинув смертоносное лезвие сантиметров на двадцать, он осторожно дотронулся до него пальцем, страдальчески поморщился, засунув окровавленный палец в рот, минуту держал его там, потом вынул и сказал:

— А ты лгун, акома! Я же тебя спрашивал: был ли при Заркуне какой-то особенный меч? И что ты мне ответил? Не было! Ай-ай… лгать старому доброму Амунгу… нехорошо. А потом я хотел пригласить тебя к себе в гости, прислал в порт своих лучших людей, а ты, даже не поговорив с ними, бросился их убивать и положил весь цвет моих воинов! Скажи, на что ты рассчитывал, придя сюда в этот час? Что я скажу тебе большое спасибо, возьму меч, поцелую тебя в лобик и отправлю спать в свою кроватку? С твоей длинноногой шлюхой и остальными девками? Да ты дурак, акома! Дело уже перестало быть просто выгодной сделкой, дело переросло в принцип! Ты убил моих людей, унизил мой авторитет в городе — и ты рассчитываешь на прощение? Я так и так взял бы тебя сегодня, и ты прекрасно это знаешь, и меч был бы мой в любом случае и твои девки тоже. Так на что ты надеешься сейчас?

— На что? — задумался я. — На то, что стрелы твоих лучников не убивают сразу!

Я рванулся вперед так, что казалось, пол подо мною задымился от трения моих сандалий.

Где-то за ширмами тренькнули спускаемые тетивы луков, стрелы ударили в то место, где я стоял раньше, но я уже добрался до Амунга и с ходу ударил его в гортань со всей силой и умением, на которое был способен.

Амунг умер не сразу — его тело, выплескивая изо рта кровь, еще минуты три дергалось, не понимая, что оно уже умерло, но я этого не видел. Выхватив из ножен, в которые мертвой хваткой вцепился толстяк, драгоценный меч, я начал танец смерти, уничтожая всех, кто был в этой комнате.

Я прекрасно понимал, что единственный шанс мне и моим друзьям выжить — это убить всех, кто стоит на нашей дороге, всех, кто угрожает мне, моей женщине, ее семье. Если не убить этих людей, они будут вечно меня преследовать, но главным для меня было убить Амунга, мозг этой организации.

То, что происходило в этой комнате, иначе как бойней назвать нельзя. Я превратился в страшную, беспощадную машину убийства, не щадящую ничего на своем пути.

Те, кто стоял рядом с Амунгом, полегли первыми, испытав на себе страшную силу ударов драгоценным мечом — буквально с первой попытки я раскраивал пополам любого. Те, кто пытался сопротивляться и защититься щитами и деревянными мечами, тут же поняли преимущество металла перед деревом — меч рассекал щиты и мечи вместе с их владельцами, слишком поздно с ужасом осознававшими, что они уже умирают. Последними — до появления новой волны нападавших — умерли лучники, находившиеся в углах комнаты, за ширмами.

Все время, пока я уничтожал бандитов, эти твари, вооруженные мощными луками, с завидной скоростью слали в меня стрелы и, как бы я ни берегся, засадили в мое тело четыре штуки — две попали в левое плечо, еще одна пробила насквозь правое бедро, а последняя угодила в живот, на уровне пояса, и вышла наружу, сверкая обсидиановым наконечником. Если бы я не отключил боль, то валялся бы в шоковом состоянии на полу, рядом с теми, кого посек своим мечом.

Лучники попытались бежать от меня, побросав на пол свое оружие, но я догнал их и разрубил каждого аж до пояса, ударив сзади наискосок. Каюсь, при этом я испытал просто наслаждение.

Я все время боялся, что один из них догадается и засадит мне стрелу в голову — вот тогда точно мне была бы труба!

Наконец в доме все затихло, и я остался в окружении полутора десятков нашинкованных трупов.

Переведя дух, я обломил наконечник стрелы, пробившей мне живот, и вырвал ее из себя. Ту же процедуру проделал с остальными стрелами и, задыхаясь, присел передохнуть на один из небольших табуретов красного дерева — надо было дать хотя бы минут десять своему телу, чтобы залечить раны. Семя Семенем, но и оно не может мгновенно исцелять, а мне еще предстояло довершить начатое и выйти из дома, помня о том, что во дворе несколько десятков вооруженных бойцов дожидаются команды своих главарей.

Я посидел, чувствуя, как мое состояние улучшается и дыхание нормализуется, потом поднялся и направился к входной двери, за которой слышались невнятные возгласы. Кто-то, срываясь, кричал высоким голосом:

— Я тебе говорю — там шум был! Может, там что-то случилось, надо посмотреть!

Я начал спускаться вниз, когда заметил, как у входа спорят несколько человек, последние слова одного из них я как раз и услышал.

Увидев меня, с мечом в руке, залитого кровью с ног до головы, они, на драгоценные несколько мгновений, замерли, что позволило мне приблизиться к ним на вытянутую руку.

Эти люди полегли быстро, буквально как трава под ударами косы. Остальные бойцы подхватились с камней, которыми был вымощен двор, — они сидели на них кто на корточках, кто подложив под себя чурбачки и доски — и с криками бросились на меня, вытащив из ножен мечи и раскрутив в воздухе кистени и дубины самых причудливых форм и видов.

Мне пришлось довольно туго — первые ряды полегли быстро, но численное соотношение противников складывалось не в мою пользу, и я вынужден был побегать по двору.

Слава богам, входные ворота были крепко заперты, да и никто из нападавших не подумал, что надо спасаться. А когда подумал — было поздно. Минут через десять уже не они гонялись за мной по двору, а я за ними, добивая оставшихся в живых.

Еще мне повезло, что охранники, что стояли снаружи, покинули свой пост, сопровождая меня к Амунгу, так что практически все головорезы оказались на внутренней территории.

Закончив это грязное дело, я проверил, заперты ли ворота, обошел всех бандитов, добивая тех, кто еще подавал признаки жизни (вдруг ударят в спину — негоже оставлять живых врагов), и ушел в дом — надо было посидеть полчаса, восстановиться после последнего боя.

Прошел в гостиную, сел на стул и стал дожидаться улучшения самочувствия. Меня потрясывало, а когда я неосторожно, чтобы проверить себя, вернул чувство боли — на меня навалилась такая дикая волна болезненных ощущений, что в голове потемнело и я чуть не потерял сознание от шока.

Снова отключив боль, я перевел дух — стоило воздержаться от таких экспериментов. Как оказалось, меня крепко покалечили. Осмотрел себя: ткань рубахи во многих местах была пробита и прорезана так, что висела лохмотьями, штаны располосованы сверху донизу, и в дырах виднелись затягивающиеся длинные порезы. Какой бы ты ни был великий воин, но если на тебя наваливаются несколько десятков бойцов — нельзя уберечься от ран. Если, конечно, ты полностью не закован в кевларовую броню, сверху донизу, но и тогда будут повреждения — синяки и ушибы.

Меня лихорадило, сердце учащенно билось, разгоняя кровь по жилам, организм, как самовосстанавливающаяся машина, обследовал все уголки плоти и быстро заделывал повреждения, отбрасывая разбитые клетки.

Меня потянуло помочиться — еле успел встать и выйти на крыльцо… Струя была красной, с ходу определил — почки пробили. Сделав дело, вернулся назад и страшно, буквально катастрофически захотел есть — верный признак, что отторглось очень много мертвой поврежденной плоти, — организм требовал «кирпичиков» для восстановления.

Встав с табуретки, я отправился на поиски пропитания. Идти было трудно и противно — пол выглядел так, как будто люди попали под удар лопастей грузового вертолета. Даже наступать в это месиво было мерзко, но инстинкт гнал меня за пропитанием.

Пройдя через комнату, я попал на кухню, где по запаху нашел что-то съестное — остатки жаренного на вертелах мяса — и с жадностью стал отрывать от большого куска кусочки поменьше, помогая себе мечом, и запихивать их в рот, давясь от жадности. Так продолжалось минут двадцать — я набил себе желудок, нашел там же кувшин со слабым вином и запил съеденное.

Захватив кувшин, вернулся в гостиную и тут с содроганием услышал наверху, на втором этаже дома, чьи-то крики и плач. Поставив кувшин на столик, огляделся по сторонам, содрал с пуховой подушки наволочку, проделал в ней дыры для глаз и рта, натянул на голову (чтобы, если были живы слуги, не убивать их и они не смогли бы узнать меня потом) и пошел наверх.