Без права на жизнь - Голодный Александр Владимирович - Страница 40

Солдат всегда внимательно слушал, задавал вопросы, речь его заметно улучшилась от постоянного общения. Прошлое до свалки не открылось, похоже, что парень сформировался как совершенно новая личность со своими принципами, мировоззрением и хорошим характером. Еще он очень любил музыку, регулярно тихо подпевая приятным голосом популярным исполнителям. Это были отличные вечера, можно сказать, счастливые, насколько только может стать счастливой жизнь в зоне на свалке. Гудела пламенем, распространяя тепло, печь, жужжали шестерни зарядника, играли бесконечную партию в нарды Кыш и Ложка, при свете двух фонарей пересказывал статьи Черп…

Мне сразу не понравилось горестное и виноватое выражение на лице Борова, в неурочный час заглянувшего на кухню.

— Слышишь, Тех, короче, беда.

Сердце тревожно заныло. Не может быть. Солдат под постоянным присмотром отличного законника, в самой спокойной команде. Его напарник Возя тихий и услужливый парень. От вступления в бригаду Кэпа Возю оградила натуральная клептомания: не может человек, чтобы ничего не украсть. Что могло случиться?

— Боров, не тяни!

— Тех, их забрали в машину лабораторий и увезли. Всех, мля.

— Как?

— Дорогу они к пищевой очищали от снега и подсыпали, кореш. Тут машина. Думали, наверное, что новеньких выбрасывать привезли. По закону сошли на обочину, встали. А из машины охрана с дробовиками. Положили в снег, одели браслеты и в фургон. Там два дохляка видели, контейнер с мусором подкатывали. Так, когда охрана полезла, дохляки за контейнером снычились. Мля, кореш, мне реально жаль. И Тиху моего забрали, уроды.

Я не мог поверить. Горе уже наполняло душу, захлестывало разум, но я еще не мог поверить.

— Мне надо спросить самому, старшина.

— Да, Тех, пойдем. Тех, подожди, оденься, куда ты так?

Руки не попадают в рукава, кое-как накидываю куртку, быстро выхожу. Вслед удивленно смотрит наша кухня.

— Тех, кто же знал, что так получится? Они людей забирали весной последний раз, времени сколько прошло. Мля, Тех, по судьбе западло черное. Слышь, кореш, ты застегнись, ветер же реально.

Вот место. Сиротливо брошен инструмент, натоптано, свежие следы шин.

— Где те, что видели?

— Вон они, у контейнера. Тех, да, мля, кранты, ни хера уже не сделать.

Метрах в пятидесяти у контейнера под контролем Шара два мужика. Одного помню: из ломовских.

— Как это было? Рассказывайте.

— Они дорогу гладили, Черный Тех, а тут машина, типа фургон, в натуре. Лбы со стволами выскочили, в снег всех завалили, Тиху реально отоварили за кипешь. Один, мля, в нас целил, конкретно, мы за ящик снычились.

— Слышь, Боров, мы, в натуре, не при делах, не косячили.

— Не ссы, дальше базарь.

— А хули дальше…

— Полутеха когда заталкивали, он базарил что-то. Типа: «Прощай, братан».

— Не, не так, Сало. Он реально крикнул: «Прощай, братишка!»

Братишка. Дорогой мой братишка… Я повернулся и пошел к воротам. К черту этот проклятый мир, к черту такую жизнь, когда у меня забирают самого близкого человека, все к черту. Сознание отстраненно фиксировало крики Борова, попытку меня задержать. Дохляки мелькнули и исчезли, отправленные приемом на обочину, согнулся и отстал Шар. Я шел и ждал выстрела, который оборвет эту разрывающую сердце боль.

Могучие руки обхватили, оторвали от земли. Боров оттаскивал назад, не давая вырваться и покончить со всем. От ангаров бежали несколько человек, а старшина кричал в ухо:

— Охренел, мудила стертый?! Что ты изменишь, дебил?! Им в радость любого пришить! Тех, дурак, не сходи с ума!

Силы оставили. Я поник, сломался. В груди пылала боль, сжигая волю к сопротивлению и желание жить. Навалилось безразличие ко всему, разум заполнила чернота отчаяния.

Места и люди мелькали перед глазами: в чем-то убеждающий Кэп, держащий руку Хот, наша кухня, соболезнующе гладящий по голове Плотник, понимающе и сочувственно глядящий в глаза Кент. День окончился, пришел вечер. Я снова отказался от еды и лег в свою постель, накрывшись с головой. Сон не шел, перед глазами стоял мой братишка в своем чистеньком коричневом комбинезоне, синей теплой куртке и вязаной шапочке с бомбошкой. Он очень любил эту шапочку. Стоял и улыбался своей доброй преданной улыбкой. Господи, за что?! Почему он?! Не убивший за свою короткую жизнь ни одного человека, стертый изуверами, безжалостно выброшенный на свалку паренек. Что теперь будет с ним?!

Я лежал и молил про себя Всемогущего, чтобы он не допустил мучений Солдата, проявил свою доброту, послал братишке легкую смерть и спас его душу. Молил, пока не уснул.

— Сержант!

На зеленой лужайке под ясным солнечным небом стоит мой братишка. Рванулся к нему, но нас все так же разделяют два шага.

— Не спеши, Сержант. Тебе не надо торопиться туда, откуда ты пришел.

— Солдат, я…

— Я знаю. Теперь я все вспомнил и узнал, добрый мой пришелец.

— Ты знаешь, что я из другого мира?

— Да. Я был другом того, ушедшего, и стал младшим братишкой для тебя. Я бесконечно тебе благодарен за добро, дружбу и за душу.

— Братишка, ты…

— Господь в милосердии своем исполнил твое желание. Они ошиблись с дозировкой. Я совсем не мучился, просто заснул и не проснулся. Мне дан этот миг для прощания с самым дорогим человеком, с тобой, братишка Сержант. Ты лечил меня своей жизненной силой, я оставляю тебе дар.

Он улыбнулся своей доброй счастливой улыбкой, протянул руки. Жемчужная дымка сошла с ладоней, коснулась… Образ Солдата посветлел, стал таять, расплываться…

— Солдат!

— Меня звали Всеволод, друг. Прощай, иди по своему пути, тебя ждет предначертанное…

Золотая искра в яркой переливающейся оболочке блеснула и исчезла.

— Солдат! Солдат!

— Тех! Тех, что с тобой? Тебе плохо?

Свет фонаря слепит глаза. Плотник, Черп, парни…

— Ты кричал. Тех. Звал братишку.

— Не терзайся зря, уже ничего не изменить.

— Да, Плотник. Уже ничего не изменить. Он умер.

— Ты не можешь этого знать, Тех.

— Я знаю, Черп. Я знаю точно.

— Тех! Тех, в натуре, братва уже собралась, ща начнется. Боров базарил, чтобы ты бежал, он место, в натуре, забил.

— Хорошо, Слон, уже иду.

Черт, я и там не жаловал телевизор, но здесь… За каким фигом его вообще починил? Репертуар просто убивает: тупые ток-шоу, клипы, бесконечные сериалы, бодрые до идиотизма новости, юмористические передачи для клинических идиотов и реклама, реклама…

Прошел месяц со дня гибели братишки. Боль никуда не ушла, просто я свыкся, привык жить с ней, спасаясь и отвлекаясь работой. Ходил на свалку перебирать свежий мусор, помогал друзьям-шнырям, учил стричь Кыша, давал уроки технического мастерства Баку и ремонтировал, ремонтировал, ремонтировал. Плотник сумел выточить несколько больших швейных игл, мы нашли и распустили на нитки куски плотной ткани, поэтому сейчас ходим аккуратные, в целой, зашитой, выглаженной одежде со всеми пуговицами. Каждый шнырь носит часы, на полке стоят четыре фонарика, идет охота за вещами категории «В». Страсть к хорошему перекинулась не только на законников, «поднявшиеся» активно просятся сопровождать фартового Черного Теха в походы по свалке. Непрерывно идут обмены, регулярно возникают споры за красивую вещь. Я уверен, что законники по-тихому наплевали на надуманный запрет рыться на свалке и регулярно выбираются за хабаром. Три работника постоянно помогают нашей кухне, шныревская стала настоящим комбинатом бытового обслуживания. Этим миром правит потребление, сейчас оно нашло путь на свалку и стоит в глазах каждого человека. Кент поощряет такое развитие событий, я его понимаю. Мы часто беседовали за игрой в монополию (удалось вспомнить правила и изготовить игровые принадлежности), компанию составляли крепкий молчун Форс, занявший место Тени, и интеллигентный Черп.

Один из разбитых электронных блоков в кладовке Кента оказался импульсным блоком питания, выдающим нужное напряжение и достаточный ток, из цоколя сгоревшей лампы и длинного провода я выполнил нелегальный переходник для подключения аппаратуры. Узнав, ЧТО им собираются поставить, законники были согласны вообще отказаться от электрического освещения, а не только от одной лампочки. Кстати, мы улучшили освещение в ангарах, изготовив абажуры-плафоны с внутренним отражателем из фольги. Я бы оснастил отсеки и настольными лампами, но, посоветовавшись с Кентом, отказался от этой мысли. На вводе электросети свалки стоит счетчик, скрупулезно учитывающий каждый киловатт.