Без права на жизнь - Голодный Александр Владимирович - Страница 11

Если Кент и был удивлен, то никак свои чувства не показал.

— Маркеры проверил?

Крыс смутился, перекинул тумблер, нажал.

— Маркеры есть. Последний — что он стертый. Но так не бывает. Жмур с маркерами?..

— Крыс, он, в натуре, еще и живой, — подал с издевочкой один из бандюков.

Опять дружно заржали. Крыса не любят, это точно. Кент холодно, оценивающе смотрит на меня.

— Крыс, всех проверил?

— Нет, я же…

— Бегом.

Проверяльщика как сдуло.

— Сегодня живой, завтра труп. Тут все трупами станут. Пусть трудится, еду отрабатывает.

Удаляющееся пиканье стихло. Очередь зашевелилась и потянулась на раздачу.

Партии поевших, человек по десять, бандюки забирали на работы. Мы с Солдатом еле успели добить свои «усиленные» порции (спасибо Черпу), как хмурый лоб с дубинкой погнал нашу группу, предварительно разрешив составить ведерки квадратом у стены ангара. Катать вдвоем контейнеры с мусором тяжеловато, но терпимо. Несмазанные оси скрипят, железный ящик с ржавыми бортами прыгает на кочках, ребра контейнера норовят резануть руки. Но двое перчаток (матерчатые, а сверху резиновые) помогают отлично. Бандюк на перчатки покосился, но обошелся без комментариев, благо, что работа ему нашлась сразу. Двое явно тупят и сачкуют. Кстати, не очень изможденные на вид, только грязные и сонные какие-то. Мы закатывали контейнеры в сортировочный ангар, клали на бок перед работником, брали пустой и тянули в поле, где другие группы нагребали мусор самодельными лопатами вроде снеговых, а то и просто руками. Пространство, свободное от мусора, медленно расширялось. По пути удалось кое-как набрать пинтовку скисшей газировки на мытье рук — засунул в большой нагрудный карман Солдату. Погода, как всегда, радует, до обеда продержались нормально. После обеда стало хуже. Сил поубавилось, волнение уже не подбадривало организм адреналином. Да и привычка к отдыху в это время, похоже, сказывалась. Спасало одно — внимание надзирателя отвлекали те, кто работал хуже нас. Матерящийся бандюк регулярно стимулировал нескольких человек дубинкой. Причем все делал с умом — пересортировал пары по работоспособности, не тронув, по счастью, нашу, и сейчас гонял отстающих. Налегая всем телом на контейнер, я старался не думать и не считать — в тупом бездумье работается легче. Когда солнце скрылось за горизонтом, работу остановили. Наливая порцию, Черп искоса глянул. Я подмигнул, он одобрительно кивнул. Все-таки хорошо в молодом теле — только что было совсем невмоготу, но полежал — появились силы на туалет и умывание, благо Солдат тоже где-то подхватил пару полных пинтовок. Лежа с закрытыми глазами, вспоминаю сканер в руках урода и анализирую случившееся. Ощупывание тела в районе сканирования ничего не дало. Что это может быть? Анализ кожи? Ерунда. Невидимый штрих-код? Через одежду? Разве что… Точно. Эрфид. Радиочастотная метка. Маркеры… отметки в перезаписываемой памяти микросхемы. Вот и ответ об уровне местной радиоэлектронной промышленности. Но почему выдан такой сигнал? Что повлияло?

— Не спишь? Да, повезло тебе сегодня.

Вчерашний собеседник («Зови меня Хот») устраивается рядом.

— Думаю. Чувствую, что могло быть плохо, а почему — не знаю.

— Я уж подумал, что тебя дубинками забьют и в карьер. У любого негражданина, а может, и у гражданина, вот здесь вшита какая-то серьезная хреновина. В ней вся твоя жизнь, только прочесть не каждый сможет. Когда человек умирает, там что-то происходит, эта штука стирает все, кроме информации, что ты мертвый, и номера.

— А как же я?

— Не знаю. О таком не слышал. Сам что думаешь?

— А что я могу думать? Первый раз про это слышу. А без… этой штуки люди бывают?

— Только младенцы. На третий месяц операция всем без исключения. Если потом кто-то попадается без нее — суд и наказание. Если кто-то сам извлек — следствие и разборка на органы.

— А как находят?

— В смысле? А, ты же не помнишь. В городах датчики везде, да и в поселках хватает. Плюс проверки. Шерифы, военная полиция.

— И давно так?

— С самого начала. Уже тринадцать лет.

Я молчу и осмысливаю. Полностью тоталитарное государство. Предельное, доходящее до абсурда развитие идей Древнего Рима. Вспомнил строки из Писания: «И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание».

На следующий день нагребали мусор в контейнеры. Теперь и я успел разок получить дубинкой по спине, когда кривая лопата сорвалась с тяжелого мешка, а я плюхнулся в отходы рядом. Мы грузили, грузили, грузили… Легкие мешки, тяжелые со строек, пакеты с гнильем, проклятый разлетающийся полиэтилен и рыхлая бумага.

— Вылизали начисто, твари, все, до земли! — вопли надсмотрщика звенели в ушах и в обед.

Как выдержал после обеда? Не знаю. С трудом сходил до ветра, заставил себя через силу плеснуть в лицо воды (когда Солдат нашел бутылку?) и рухнул на нары. Последнее перед глазами: Кэп осторожно мажет шишки Солдату. Я, наверное, просил…

На третье утро в очереди на завтрак кто-то из команды Кэпа сжал мое плечо и сказал:

— С сегодняшнего дня пойдут покойники.

Нашей десятке повезло — таскали набираемую сортировщиками тару и высыпали однородный мусор в контейнеры. Главное — шевелиться, а быстрый шаг мы с Солдатом освоили. Хмурый бандюк с утра предупредил:

— Завтра сами встанете на их места. Смотрите. Всосали, дохляки?

Нашей паре на обслуживание досталось пять человек. Им подкатывали и роняли на серый грязный бетонный пол контейнеры. Начиналась сортировка — коробка для жесткого (полипропилен всплыло в сознании) пластика, коробка для мягкого (полиэтилен), коробка для бумаги, для тряпок, ведра для объедков и стекла. Строительные отходы оставались на полу, их собирала в контейнеры отдельная пара. Над каждым висело устройство типа счетов — на двадцать четыре кругляша. Дневная норма. Здорово мешали бродящие туда-сюда, выбирающие журналы, понравившуюся мелочь, одежду, подгоняющие работников бандюки. Нечаянно задевшим тут же прилетало дубинкой и пинки. По паническим взглядам Солдата, бросаемым на очумело крутящихся сортирующих, я понял, что напарнику дается тяжелее всего. Думай голова, думай. У братишки тяжело с памятью. Значит, надо не хвататься за все сразу, а выбирать по очереди одинаковые отходы. Тихо комментирую при переноске соответствующей тары:

— Солдат, смотри, сначала набирай кульки и пакеты, они в руке мягкие. Возьми, пожми в руке. Запомни: мягкое.

— Теперь твердое: бутылки, ведерки, куски, обрезки. Запомни: твердое.

— Газеты, журналы, листы: шуршит, рвется. Запомни: рвется.

— Стекло острое, можно порезаться: ай! Запомни: ай!

— Объедки воняют: фу! Запомни: фу! Ну, про одежду знаешь, одежда есть одежда. Запомнил немного?

— А, Сеант.

Вот так и ходили, повторяя мантру: «мягкое, твердое, рвется, ай, фу, одежда». Бандюков наше бормотание не интересовало — они гоготали над журналами, пинали работяг, подгоняли отстающих. Заметил — с двенадцатью контейнерами до обеда из пятерки справился один. Ближе к вечеру обстановка ухудшилась. Резкими, злобными голосами, тычками дубинок уроды гнали сортирующих. Вот передовик закончил контейнер, поднял руку. Неспешно подошел надсмотрщик, щелкнул последним колесиком счетов, кивнул. Сгорбившись, парень устало побрел к выходу. Еще один. Еще. Двое не справляются — осталось шесть и восемь контейнеров. Крики, взмахи дубинок. Левый сумел наддать, продвигается, правый заметно тормозит, падает от удара и не пытается подняться. Кент опять подошел незаметно, холодным взглядом оценил обстановку, махнул. Несколько сильных ударов, бьющееся в агонии тело, растекающаяся лужа под ним. Подождав окончание предсмертных судорог, пара бандюков быстро оттаскивает труп на выход.

— Вылизали пол, дохлятина, очистили коробки, подмели!

Орудую почти сточившейся пластмассовой метлой, сгоняя мелкий мусор и грязь на лист пластика Солдату, а перед глазами стоит страшная агония человеческого тела. Бандюки — не люди, двуногие скоты, твари с людоедским законом. Выходя из ангара, увидел брошенный у стены труп.