Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Эрнестина - де Сад Маркиз Донасье?н Альфонс Франсуа - Страница 14


14
Изменить размер шрифта:

Глухая, тупая боль охватила несчастного. Чем более осознавал он ужасную участь свою, тем сильнее становились страдания его. И вот он уже бьется в своих оковах, то ему хочется бежать за доказательствами невиновности своей, то припасть к ногам Эрнестины; то катается по полу, оглашая своды пронзительными воплями; поднимается, бросается на цепи, которыми приковали его к стене, разбивается в кровь… Окровавленный, падает он возле оков своих, ничуть, впрочем, не поколебленных, разражается рыданиями… и только слезы эти, равно как и безмерное отчаяние, охватившее разбитую душу его, еще связывают Германа с жизнью.

Ничто в мире не сравнится с положением узника, в чьем сердце пылает любовь. Невозможность выразить страсть свою тут же открывает недобрую сторону этого чувства: божественный лик любезного сердцу существа является перед узником в окружении ядовитых гадов, впивающихся в его сердце; тысячи химер помрачают взор его. То спокойный, то взволнованный, то доверчивый, то подозрительный, ищущий истину и страшащийся находки своей, он ненавидит… и обожает предмет своей страсти, прощает ему все и тут же обвиняет его в коварстве. Душа страдальца — бесформенная субстанция, где, словно в волнах разгневанного моря, чувства его, едва запечатлевшись, тут же размываются и поглощаются пучиной.

Если бы кто-нибудь сейчас и поспешил на помощь Герману, то он оказал бы ему весьма печальную услугу, ибо чаша жизни его была наполнена до краев лишь горькой желчью! Но понимая, что защищать его некому, а единственное желание его — увидеть Эрнестину — осуществится только тогда, когда он докажет невиновность свою, Герман сумел совладать с собой.

Началось следствие. Однако дело его, слишком серьезное для провинциального суда, коим являлся суд в Нордкопинге, было отдано на рассмотрение судей в Стокгольм. Туда же увезли узника… довольного… если это вообще было возможно в положении его: Герман утешался тем, что он дышит одним воздухом с Эрнестиной.

«Я нахожусь в том же городе, что и она, — удовлетворенно думал он. — Возможно, я смогу дать ей знать об участи своей… Не прячут же они ее!.. Может быть, мне даже удастся увидеть ее. Но что бы ни случилось, здесь я буду менее досягаем для стрел врагов моих. Невозможно представить, что тот, кто находится подле Эрнестины, не стал бы чище под благородным влиянием души ее. Добродетельные чувства Эрнестины распространяются на всех, кто ее окружает… Они словно лучи светила, что согревают землю нашу… Там, где находится она, мне нечего бояться!»

Несчастные влюбленные, в каком призрачном мире живете вы!.. В этом мире находите вы утешение свое, а это уже немало. Покинем же опечаленного Германа, чтобы посмотреть, как устроились в Стокгольме интересующие нас люди.

Эрнестина, проводя время в развлечениях и порхая с праздника на праздник, не забыла милого своего Германа. Очи ее постоянно лицезрели все новые забавы, но в сердце царил образ возлюбленного и душа ее стремилась только к нему. Ей хотелось, чтобы и он разделил с ней развлечения ее, без Германа она не находила в них удовольствия. Она рвалась к нему, он мерещился ей повсюду, а когда видение исчезало, действительность казалась ей еще мрачней.

Несчастная не знала, в каком ужасном положении оказался властитель дум ее. Она получила от него лишь одно письмо, написанное накануне прибытия гамбургских негоциантов, поскольку были приняты все меры, дабы с тех пор она не имела от него известий. Когда она высказывала беспокойство свое отцу или сенатору, те напоминали ей о множестве важных дел, которые предстояло выполнить молодому человеку, и нежная Эрнестина, чья трепетная душа страшилась скорби, тихо соглашалась с тем, что ей говорили, и ненадолго умолкала. Новые сомнения просыпались в ней — их снова усыпляли: полковник — по доверчивости, граф — обманывая ее. Однако она успокаивалась, и незаметно пропасть под ногами ее разверзалась все шире.

Окстьерн не забывал и о Сандерсе. Он познакомил его с несколькими министрами. Подобное знакомство льстило самолюбию полковника и побуждало его терпеливо ждать, когда граф исполнит свои обещания. Окстьерн же беспрестанно повторял, что, сколь ни велики старания его, при дворе все всегда совершается медленно.

Сей коварный соблазнитель иногда воображал, что сможет преуспеть, даже не совершая преступления и пощадив, таким образом, жертву свою. Тогда он пытался говорить на языке любви с той, кого страстно желал совратить.

— Я все чаще сожалею о данном мною слове, — говорил он Эрнестине, — могущество очей ваших лишает меня мужества: честь повелевает соединить вас с Германом, но сердце мое противится этому. О, праведное Небо! Почему природа наделила прекрасную Эрнестину столькими совершенствами и столькими слабостями — сердце Окстьерна? Не будь вы столь прекрасны, я бы ревностнее служил вам и, быть может, уже сдержал бы свое слово, не будь вы столь неприступны, я, возможно, уже не любил вы вас.

— Граф, — взволнованно ответила Эрнестина, — я думала, что вы давно уже совладали со своими чувствами, и не подозревала, что за буря кроется в душе вашей!

— Значит, вы несправедливы к нам обоим, неужели вы всерьез считаете, что любовь к вам может угаснуть, и вообразили, что, раз воспылав в сердце моем, она не останется там навечно!

— Но разве страсть эта совместна с честью? И разве не клялись вы, что привезете меня в Стокгольм лишь для того, чтобы способствовать карьере отца моего и моему союзу с Германом?

— Опять этот Герман, Эрнестина! Так что ж, роковое имя это вечно будет на устах ваших?

— Нет, сенатор, но я буду произносить его до тех пор, пока драгоценный лик того, кому принадлежит оно, будет воспламенять душу Эрнестины. И предупреждаю вас, что изгладить образ сей может только смерть. Граф, почему вы медлите с выполнением обещания вашего?.. Послушать вас, так я уже давно должна была бы снова обрести нежный и единственный предмет страсти моей, почему же он не едет?

— Его расчеты с вдовой Шольтц — вот единственная причина его задержки.

— Когда же он закончит их? И приедет ли он в Стокгольм?

— Да… да, Эрнестина… Обещаю вам, что вы увидите его, чего бы мне это ни стоило… и где бы это ни произошло… Конечно, вы увидите его… А каково будет мое вознаграждение за сию услугу?

— Следует извлекать удовольствие из чувства пользы своей для ближнего, граф. Это самая большая награда для душ чувствительных.

— Вы требуете, чтобы я принес себя в жертву. Но это слишком высокая цена, Эрнестина. Неужели вы считаете, что многие способны на такое?

— Чем больше усилий это будет вам стоить, тем выше будет мое уважение к вам.

— Ах, уважение — какое это холодное чувство и как несравнимо оно с тем, что питаю я к вам!

— Но если лишь уважение испытываю я к вам, готовы ли вы им удовлетвориться?

— Никогда… никогда! — воскликнул граф, бросая бешеные взоры на несчастное создание. И, резко встав и собираясь покинуть ее: — Ты еще не знаешь, кого доводишь ты до отчаяния… Эрнестина… девица недалекая и самонадеянная… Нет, ты еще не знаешь мятущуюся душу мою, не знаешь, куда могут завести ее твои презрение и надменность!

Само собой разумеется, что последнее слова графа взволновали Эрнестину. Она тут же сообщила о них полковнику, но тот, все еще уверенный в честности сенатора, вовсе не усмотрел в них того смысла, который узрела в них Эрнестина. Доверчивый, но тщеславный, Сандерс нередко возвращался к мысли, что неплохо бы Эрнестине предпочесть графа Герману. Но дочь напомнила ему о данном слове. Честный и искренний полковник был рабом слова и уступил рыданиям Эрнестины, пообещав ей напомнить сенатору данную клятву или же, если он убедится, что Окстьерн с ним неискренен, сразу же увезти дочь в Нордкопинг.

И именно в это время жестоко обманутые, несчастные отец и дочь получили письмо от вдовы Шольтц, с которой, по их мнению, они простились навсегда. Письмо это объясняло молчание Германа: он чувствовал себя прекрасно, но был безмерно занят выправлением счетов, где обнаружились некоторые неточности. Молчание Германа следовало приписать лишь печали, испытываемой им от разлуки с любимой. Именно поэтому и вынужден был он прибегнуть к помощи благодетельницы своей, дабы подать о себе весть лучшим друзьям. Он умолял их не беспокоиться, потому что не позднее чем через неделю госпожа Шольтц сама повезет его в Стокгольм припасть к стопам возлюбленной своей Эрнестины.