Сплошное свинство - Онищенко Алексей - Страница 50

Но он не может быть ошибочным. Не может, просто потому, что… не может. Это аксиома. И не надо ставить ее в зависимость от тонкой опасной бритвы с выгравированной на рукоятке из слоновой кости свастикой, доставшейся мужчине в наследство от повоевавшего в свое время деда.

Впрочем, надежда еще оставалась. За два месяца Катя ни разу не пробовала покончить жизнь самоубийством. Уже хорошо. Значит, она не сдается. Она ищет выход. А кто ищет, тот, согласно старой большевистской поговорке, нагло украденной из Библии, всегда найдет.

Мужчина засунул медальон в боковой карман куртки, вылез из машины и, ломая сапогами лед, пошел к сторожке. Люк открылся легко: заметив в один из визитов, что петли скрипят, мужчина заботливо смазал их машинным маслом. Из мрачной сырой глубины пахнуло дымом и вонью от испражнений. Катя уже совсем не напоминала надменную ночную бабочку, севшую в сиреневую «шестерку» два месяца назад. Белые некогда волосы покрывал толстый слой сажи. Грязное лицо, загноившиеся губы. Траурная кайма под ногтями. Дырявые чулки, испачканная, порванная одежда.

— Привет! — сказал мужчина, бросая пакет вниз.

Девушка, пошатываясь, встала на ноги и попыталась вытянуться в струнку. Ее немного шатало от голода. Фиолетово-черные пальцы рук вот уже которую неделю мелко тряслись. Тем не менее Катя сумела посмотреть в глаза мужчины и даже улыбнуться:

— Здравствуйте!

Это было уже что-то новенькое. Мужчина не помнил, когда Катя последний раз вежливо здоровалась с ним. Обычно она сразу воспроизводила затейливую матерную руладу или же просто игнорировала посетителя, отвернувшись к стене.

— Как дела? — спросил мужчина, закуривая.

У него уже сложился определенный этикет за это время. Пакет вниз — первая сигарета. Разговоры о жизни. Терпеливое выслушивание угроз и обещаний. Вторая сигарета — и неторопливые, деликатные намеки об истинном пути.

— У меня все хорошо, — стуча зубами, сказала девушка.

И снова улыбнулась.

— Неужели? — искренне удивился мужчина. — Что же тут может быть хорошего? Ты сидишь в дерьме и холоде. И выслушиваешь нудные наставления от похитившего тебя подонка.

Иногда он любил пошутить. Самоирония — единственная защита гения от крайне опасного греха гордыни.

— Зато у меня есть время подумать.

Мужчина глубоко затянулся сигаретой.

— Ты уверена, что тебе надо думать?

— Думать надо любому человеческому существу, если оно не хочет быть тупым животным.

Еще один сюрприз. Впервые из уст Кати прозвучали более-менее осмысленные слова — такие, на которые рассчитывал мужчина. До этого говорить о высоких материях приходилось ему. И только ему. «Долг», «ответственность», «правда», «совесть», «патриотизм» — казалось, эти слова безнадежно запутываются в закопченных стенах бетонного мешка и, так и не достигнув сердца адресата, стекают вниз, к пеплу и испражнениям. А сегодня…

— Хорошо, и что же ты надумала? — спросил мужчина, усаживаясь поудобнее. Он любил свешивать ноги вниз подвала и даже заготовил для этого специальное удобное полено, которое подкладывал под себя во избежание обморожения мошонки. Такая позиция таила определенный риск: однажды, в самом начале, Катя умудрилась высоко подпрыгнуть и ухватила мужчину за ботинок, едва не стащив его, таким образом, к себе. Случись намерение девушки — даже страшно подумать, в какой ситуации он оказался бы. Нет, Катю из строя вывести довольно легко. Но самому из подвала выбраться нельзя. Зато умереть от голода и холода очень даже можно, всего за каких-то пару дней. А если тайник обнаружат случайные охотники — как объяснить им все, что произошло? Спасибо, шнурки, которыми по обычаю снабжали изготовители армейскую обувь, были хилыми: они лопнули почти сразу. И мужчина, оставив свой ботинок в руках Кати, смог-таки вырваться. Пришлось врать жене, строго следившей за состоянием его вещей, что испортил ботинки во время рихтовки бампера «шестерки» и отдал за ненадобностью какому-то случайно подвернувшемуся бомжу…

Сейчас, впрочем, мужчина был спокоен: Катя настолько ослабла, что и на ногах стояла с трудом. Куда уж тут до прыжков… А ему нравилось наблюдать за ней, свесив ноги вниз: ты как бы рядом, но все же далеко, и чувство превосходства победно грело душу. Интересно, что придумала Катя на этот раз?

— В моей голове очень много мыслей, — ответила девушка на вопрос мужчины. — Хотя все мысли — х…ня.

Мужчина досадливо поморщился. Он пытался отучить Катю от неприличных слов. Имел право — сам он употреблял их редко, да и то в крайних, заслуживающих оправдания случаях. Ну, например, когда спорил с грузчиками, поставившими вмятину при транспортировке нового большого холодильника, купленного в рассрочку на два года. Или когда попадал молотком по пальцу. Однако Катя продолжала с упорством, достойным иного применения, пачкать свой язык грязными непотребствами.

— Прости, — сказала девушка, заметив реакцию мужчины. — Я помню, ты просил меня не материться. Я стараюсь, правда. Но иногда срываюсь.

— Ладно, — махнул рукой мужчина. — Так что ты хотела мне сказать?

— Ничего.

— Ничего?

— Ты же сам учил меня, что говорят только слабые. Все беды в нашей стране происходят от того, что люди только говорят, в то время как воры, му…. прости, негодяи и кавказцы делают. Они делают то, что им нужно, а мы только говорим о том, как это плохо. Но мы должны исправить положение.

— И что готова сделать лично ты?

— Я готова действовать.

Мужчина выбросил окурок подальше, проследив, чтобы он не попал на деревянные части сторожки, оставшиеся после пожара. Что ж, в Катиных словах наличествовал определенный смысл. Но, скорее всего, это очередная уловка.

Я готова действовать, котик. Только ты сначала достань меня из подвала, отмой, перевяжи раны, накорми. Тогда я начну действовать, можешь не сомневаться. Хотя, может, и заявлю сначала о том, что ты со мной делал, куда следует. Тоже ведь действие…

— Вижу, ты мне не веришь, — донесся снизу тихий голос— Все правильно: таким, как я, верить нельзя в принципе. Но, знаешь, это неважно.

— Почему?

— Потому, что ты сделал меня свободной. Эти ворота рая, о которых ты говорил… я почувствовала их. Поэтому то, что я сделаю сейчас, я сделаю только для себя. Мне не надо от тебя ничего. Я специально дожидалась тебя, чтобы сказать это и… и показать.

Девушка нагнулась и подняла с пола раскрытую опасную бритву. В темноте белая рукоятка представлялась неярким пятном, зато луна насытила стальное лезвие деликатным, мерцающим свечением.

— Что ты собираешься делать? — спросил заинтригованный мужчина.

— Меня по жизни соблазняли две вещи, — сказала девушка, поднимая бритву к лицу. — Деньги и еб… прости, деньги и секс. Ты же знаешь, я считала себя красивой и хотела стать фотомоделью. Для чего? Для того, чтобы видеть свою рожу на обложках журналов и грести зелень лопатою. А в свободное время — жрать и трахаться. Я осознала, что это неправильно. Мои желания привели меня нa панель. И если бы ты не забрал меня оттуда, я отбросила бы коньки… то есть я умерла бы максимум года через полтора. На наркотиках дольше не живут…

— И что теперь? — спросил мужчина, чувствуя усиленное сердцебиение. Внутри у него все тряслось от нетерпения. В груди закипал пожар ликования.

— Теперь я хочу изгнать свои грехи. Я сказала, что я осознала их. Но это может быть неправда, верно? Может, я говорю это только для того, чтобы освободиться?

— Может, — согласился мужчина.

— Тогда к черту разговоры, — решительно произнесла Катя. — Я должна искупить свою вину. И я сделаю это. Потому что в Библии сказано: «Если тебя соблазняет твой глаз — вырви его на хр…. прости, просто вырви его и отбрось подальше». Может, я говорю не совсем так, как там написано, но смысл такой. И я сделаю это.

Ладони мужчины вспотели от возбуждения. Примерно месяц назад он привез для Кати Библию карманного формата — в мягкой обложке, с тонкими, папиросной бумаги, страницами. Их бесплатно раздавали протестанты, хлынувшие в страну лет пятнадцать назад, и тогда мужчина соблазнился на подачку, поскольку еще не твердо стоял на пути. Книга долго пылилась на антресолях. Выбрасывать ее было жалко, читать — невозможно: церковь отрицательно относилась ко всем этим западным перепечаткам слова Божия в коленкоровых переплетах. Постигать Истину в таком исполнении — все равно что пить воду из грязного ведра. Поэтому мужчина привез Библию Кате. Он не рассчитывал, что девушка пролистает хоть одну главу. Техническая возможность для чтения существовала: установилось бабье лето, и мужчина иногда приезжал к сторожке днем, открывал люк и, покуривая, сидел несколько часов на раскладном рыболовном стульчике, погрузившись в думы. Таким образом, девушка ловила прощальные поцелуи осеннего солнца и дышала свежим воздухом. Сеансы эти устраивались конечно же не для чтения, а из чистого милосердия. Но оказалось, пленница нашла в себе силы открыть книгу…