Черничные Глазки - Кнорре Федор Федорович - Страница 9

Просека к лабазу стала знакомой, точно улица, на которой живёшь давным-давно, и Филипп теперь свободно сворачивал в лес то в одну, то в другую сторону и безошибочно возвращался к реке или на просеку.

Какая-то крупная птица пролетела низко над его головой и опустилась невдалеке за деревьями, и он с любопытством стал пробираться за ней, держа фотоаппарат наготове, крадучись, как охотник, боясь спугнуть дичь. Он добрался до поляны, выглянул из чащи кустов и вдруг невдалеке на дереве увидел птицу!

Никогда он не видел такой! И в то же время она чем-то была ему знакома, да так хорошо, будто он знал её давным-давно, чуть ли не с самого детства.

Птица была тяжёлая, крупная, с длинной гибкой шеей. Странно было видеть, как она слегка покачивается на гнущихся под ней тоненьких веточках.

Он так засмотрелся, что даже снимать позабыл, всё старался вспомнить, откуда ему знакома эта птица…

Птице, наверное, надоело неудобно моститься на тоненьких веточках, она взмахнула крыльями, низко пролетела через поляну, взмыла вверх и села на дерево, и тут Филипп увидел ещё трёх таких же птиц рядом с ней. Две из них сидели спокойно, отдыхали, наверное, а одна, трепеща крыльями, чтобы удержаться на конце гнущейся под ней веточки, качалась и, всё время изловчаясь, склёвывала ягоды рябины.

И вот, увидев их всех рядом на одном дереве, Филипп вдруг вспомнил, где он их видел. Сто раз видел! И в детстве, и потом! На старых полотенцах! Вышивках! На росписях кувшинов, на старинных картинках в книгах! Ему запомнились эти птицы особенно потому, что он был уверен, что они выдуманы старинными художниками и на самом деле таких на свете нет.

И вот теперь эти выдуманные птицы, которые прежде на вышивках казались ему слишком крупными для того кудрявого деревца, на котором их изображали, — теперь сидели на другой стороне поляны, прямо у него перед глазами, и действительно выглядели слишком крупными и тяжелыми для деревца, на котором они сидели и клевали рябину!

Теперь он разглядел, что это были тетерева, только они были вовсе не похожи на тех, что продаются в магазинах «Мясо, дичь». А старые мастера, наверное, часто так вот запросто видели, как они сидели на вершинках деревьев, по нескольку штук на одном, и, вытягивая шеи, клевали ягоду. Значит, они просто видели дальше, чем мы, и зорче, и вот потому-то нам и казалось, что они непохоже рисуют. Потому что мы сами плоховато умеем смотреть.

У Филиппа в горле пересохло от страха, что птицы улетят и он не сумеет к ним незаметно подобраться поближе, чтоб увезти с собой в коробочке с плёнкой этот живой старинный рисунок кувшинов и вышивок.

Он осторожно стал пробираться вокруг поляны, за кустами, в обход.

— Миленькие, только не улетайте, посидите, поклюйте ещё рябинки… она же вкусная… — шептал он на ходу, как заклинание, и пробирался то ползком, то согнувшись, осторожно ступая по мягкой, засыпанной неглубоким снегом земле.

Время от времени он осторожно выглядывал — тетерева были всё ещё на месте и по очереди слетали и клевали ягоды, пока другие отдыхали.

Обход оказался очень длинным. Филипп шёл, ничего вокруг себя не видя в лесу, а за ним из чащи приглядывали многие маленькие чёрные глазки и многие насторожённые ушки прислушивались к тому, как он неловко пробирается сквозь чащу. Две белки, только что гонявшиеся друг за другом винтом вокруг толстого ствола, замерли и долго, с любопытством рассматривали человека. Что-то залопотали, второпях объясняя друг другу, зафыркали и скрылись.

Весь мокрый от пота и от снега, набившегося в рукава и за шиворот, так что сухим у него оставался только аппарат, Филипп подполз к прогалинке и увидел, что птицы были ещё довольно далеко, но для дальнозоркого телеобъектива уже досягаемы.

Со всеми предосторожностями он прицелился и снял два раза, подождал и снял ещё, когда тетерев перелетел на другую ветку и особенно удачно повернулся боком к аппарату.

Но всё это было далеко-далеко!.. Эх, если бы подобраться хоть немножко поближе. И Филипп опять стал пробираться в обход, не спуская глаз с птиц, которые как бы нарочно садились то почти в ряд, то в шахматном порядке, точно готовились, чтоб их получше сфотографировали… Или, может быть, они показывали, каким узором их лучше вышить на полотенце?..

Это осталось невыясненным, потому что они вдруг одна за другой взлетели, описали полукруг и сели где-то за деревьями, скрывшись из глаз.

Минуту он постоял, потирая поясницу, расстроенный, запыхавшийся, но всё-таки на всякий случай пошёл туда, куда улетели тетерева, увидел их на новой полянке и опять стал подбираться к ним, обходя по опушке открытое место.

Теперь они, кажется, окончательно решили сфотографироваться как следует. Он подошёл гораздо ближе, чем в первый раз, а они преспокойно сидели и занимались своими делами, закусывали, устраивались поудобнее, сговаривались, наверное, потихоньку, что дальше делать, куда лететь.

Самая крупная птица красовалась прямо посередине своей компании, прекрасно освещённая. Замирая от страха, Филипп медленно поднял к глазам аппарат, щёлкнул, всё было в порядке… Он сделал ещё два-три шага вбок, тогда вся группка получалась ещё лучше… Нет, мало, нужно ещё немного правее зайти!

Не отрывая глаз от зеркального изображения птиц в аппарате, он стал заходить всё правее, правее, на ходу ещё раз щёлкнул, ещё шагнул, слегка высунув язык от восторга, что так всё здорово получается, и вдруг почувствовал, что земли у него под ногами нет, а он летит куда-то. Он ещё успел поднять аппарат, чтоб тот не разбился, и тут же его снизу что-то здорово ударило и он вскрикнул от боли в ноге.

Он осмотрел аппарат — тот был цел. Вытер руки о подкладку куртки, осторожно сложил аппарат и только после этого осмотрелся и увидел, что лежит на дне узенького неглубокого овражка, дно которого покрыто камнями, присыпанными снежком.

После такого падения можно было бы хорошенько отряхнуться и идти дальше, если бы не эта боль в левой ноге повыше щиколотки и в икре, как будто кто-то подкрался и ударил его сзади железной палкой. Ему показалось, что там у него что-то оборвалось или сломалось. Внимательно ощупав ногу, он решил, что там как будто всё более или менее цело, и попробовал встать, но только вскрикнул и сел обратно на землю.

Что же это такое? Как быть? Он стал раздумывать, сидя среди камней на дне овражка. Герои приключений в девственных джунглях в таких случаях обычно быстро находят выход. Они туго перебинтовывают ногу случайно оказавшимся в кармане бинтом и, прихрамывая, добираются до дому… Но у Филиппа в кармане случайно не оказалось бинта. Правда, был ещё проверенный способ: разорвать на ровные полосы рубашку, туго перебинтовать ею… и так далее. Но Филипп сидел в снегу, в воздухе было морозно и снимать рубашку ему почему-то не хотелось…

Конечно, был ещё очень простой способ: подобрать или срезать с дерева крепкую ветку с удобной развилкой на одном конце и, опираясь на неё, как на костыль, бодро припрыгивая, продолжить путешествие.

Это самый лучший совет, но только для тех, у кого под рукой есть подходящая ветка и небольшой топорик.

Филипп кое-как поднялся, опираясь на одну левую ногу, и, стиснув зубы и похныкивая, кое-как переступая, проковылял вдоль овражка туда, где края становились пониже, и выбрался на ровную землю.

Хватаясь за ветки, от дерева к дереву он двинулся в обратный путь к просеке. Нога болела всё сильнее, ему стало казаться, что он идёт уже много часов, и он решил идти лучше напрямик через чащу к лесу.

И не было ничего удивительного в том, что с ним случилось то, что случается со всеми неопытными (а иногда и с очень опытными) людьми, которые пытаются сократить себе путь, пробираясь по незнакомому лесу напрямик.