Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Парфюм в Андорре - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 3


3
Изменить размер шрифта:

— Признаю, но…

— Значит, фактически вы признаете себя виновным!

— Да нет же!

Моррисон вновь принялся описывать свои приключения, но вдруг, почувствовав апатию ко всему, замолчал и махнул рукой:

— Отведите меня к человеку, к любому человеку!

— В этом нет необходимости, правосудие в нашем городе осуществляется электронным судом. Выслушайте приговор: не признавая себя виновным, подсудимый не опроверг ни одного пункта обвинения. Его собственные показания, а также имеющиеся улики полностью изобличают его в совершении тяжких преступлений, за которые он заслуживает смертной казни. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит и будет приведен в исполнение немедленно.

Лампочка на вершине колонны погасла.

Роботы-полицейские взяли его под руки и повели. Моррисон шел не сопротивляясь, оглушенный чудовищностью услышанного. Ему казалось, что все это происходит не с ним, а с кем-то другим, но подсознательно он понимал, что такое впечатление создает психологический защитный механизм, предохраняющий его от помешательства, а на самом деле именно он, Моррисон, находится здесь, в чужом городе, среди взбесившихся механизмов, приговоривших его к смерти.

И хотя он понимал, что в этом городе живут люди, много людей, а на всей планете их еще больше — несколько миллиардов, что это человеческий мир, живущий по человеческим законам, и что осужден он тоже по закону, придуманному и проводящемуся в жизнь людьми, — хотя он понимал все это, но в голове бились совершенно дикие мысли:

«Значит, я остался один, один на всей Земле… Поэтому они задумали меня уничтожить, я им мешаю, я ведь живой, вот они и решили сделать меня мертвым. Проклятые машины… Это их заговор… Меня тоже сделают машиной… Чего не может делать машина?» Он почувствовал, что может сойти с ума оттого, что все происходящее не кошмарный сон, а не менее кошмарная и оттого более страшная действительность.

Но где-то в глубине сознания жила надежда, что это только горячечный бред, болезнь, от которой он избавится, как только увидит другого человека.

— Человека! Хочу видеть человека! — закричал он и попытался вырваться, но роботы держали его крепко, хотя и предупредительно мягко, чтобы не причинить боли, и это обстоятельство затронуло какой-то нейронный узел в его мозге.

— Хочу увидеть человека! Я же схожу с ума, мне кажется, что я остался один!

В это время возникшая в мозгу ассоциация развилась в мысль, сработало реле памяти, и от внезапного прозрения Моррисон затих. Он вспомнил:

МАШИНА НЕ МОЖЕТ УБИВАТЬ.

Коридор, по которому его вели, заканчивался, и Моррисон, направляясь к двери, уже знал, кого он увидит за ней. 

Охота

Он сидел, глубоко утонув в удобном кресле, смотрел, как маленькие человеческие фигурки, окруженные клубами дыма и ореолами бешеного пламени, выжимают последние крохи мощности из своих ракетных поясов, стремясь к той заветной черте, за которой для пересекшего ее первым начнется новая, радужная жизнь, и оттягивал момент, когда надо будет нажать клавишу выключения и выйти из уютного мирка своей квартиры в неизвестно что приготовившую для него ночь.

Но бесконечно оттягивать было нельзя, и он вдавил клавишу в ручку кресла. Яркая панорама изображения съежилась и пропала, однако он успел увидеть, как вокруг одной фигурки пламя полыхнуло особенно ярко и она, беспорядочно кувыркаясь, понеслась вниз.

«Не повезло, — подумал он. — Ограничители были сняты у всех, но не повезло именно этому…»

Он решительно выбросил из кресла свое худое тело и стал собираться, стараясь отделаться от неприятного сосущего чувства страха. Одевшись, он полез в ящик стола за пистолетом, но тут же вспомнил и отдернул руку. Вот уже два месяца, как запрещена Охота с оружием. Она, видите ли, приводит к слишком большим потерям.

«Черт бы вас взял!» — выругал он неизвестно кого. Не то чтобы он был недоволен, нет. Он любил свою страну и знал, что она самая богатая, могучая и свободная во всем мире; правда, он не знал, каков был «остальной мир», потому что страна была спрятана под защитным энергетическим колпаком, и это тоже было правильно, этого требовала безопасность; и если запретили Охоту с оружием, то, значит, так и должно быть. Просто страх, который жевал его внутренности, жевал упорно, настойчиво, взвинчивал ему нервы, и это нервозное настроение искало выхода и находило его в резких словах.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Он нервничал. Это потому, что у него была работа, хорошая работа, ничего, что немного вредная: он заменял отработавшие свой срок плутониевые сердца роботов, — и была отличная квартира из пяти комнат с искусственным климатом, чутким электронным сторожем, синтезатором, большим, сверкающим никелем кухонным комбайном, был старый, но надежный и достаточно быстрый винтолет, была красивая жена и трогательно нежный ребенок, но всего этого он мог лишиться, если ему не повезет на Охоте. И ему было страшно. Но он любил свою жену и своего ребенка, и он должен был пойти и принести пищу для своей семьи.

Он подошел к серому ящику синтезатора, занимавшего половину комнаты, и погладил его матовую, чуть шершавую поверхность. Он зарабатывал восемь киловатт энергии в неделю, и такой экономный синтезатор мог произвести много полезных предметов. Он мог создавать новый костюм себе и платье жене хоть каждый день, мог получить новую мебель и стереовизор по-следней модели, а если месяц или два экономить — то и неплохой ракетный пояс, но одного он не мог синтезировать — пищи.

Пищу приходилось добывать самому, раньше было просто — он отличный стрелок, но теперь труднее, теперь расчет только на мускулы, а стрелять нельзя, за это суровая кара. Ну ничего, он подойдет — и все будет хорошо, принесет добычу, немного неприятно, правда, но потом он положит ее в приемное окно кухонного комбайна, а комбайн разделает тушу, заморозит мясо и приготовит любое из десяти блюд, на выбор, надо только нажать кнопку, одну из десяти, и в окне выдачи появится узорчатая тарелочка (тарелочки прессуются из костей — очень удобно) с аппетитным блюдом.

Надо идти. Он нежно попрощался с женой, та смотрела тревожно, но держалась молодцом, даже улыбнулась, когда произносила традиционное «Счастливой Охоты!», погладил по голове сынишку, который повторил за матерью фразу, не понимая еще, что стоит за этими тремя словами — «Счастливой Охоты, папа…»

Он вышел из квартиры, с удовлетворением услышал четкий щелчок сторожевого устройства и шагнул в шахту гравитационного лифта, шагнул без колебаний, хотя перед ним зиял колодец почти трехсотметровой глубины.

Несколько лет назад у него возникало смутное беспокойство, когда он подходил к этой бездне, он с трудом заставлял себя шагнуть в нее, и однажды, когда в стереовизоре он увидел защитную полосу — бесконечную цепь эмиттеров, окружающих всю страну, — у него почему-то сжало сердце: он заметил выжженную землю вокруг черных головок излучателей — там слишком велика была напряженность защитного поля, и у него даже шевельнулась мысль: зачем все это…

Как раз тогда он нашел свою старую газету, напечатанную еще на бумаге, и прочел в ней невероятные вещи. Там было написано, что защитную полосу нельзя вводить в строй, что она погубит страну, нарушив какое-то биологическое равновесие. Он прочел, что не следует запрещать полеты в космос, что именно в космосе надо искать новые места для размещения быстро растущего населения, что залитая асфальтом, бетоном и пластиком, насквозь протравленная химией земля вот-вот вообще перестанет давать урожаи, что стране грозит голод…

Тогда он потерял покой, что-то шевельнулось в его душе, и он не понимал что, он не спал две ночи и наконец решился пойти к врачу.

Специалист объяснил все просто и доходчиво: явление атавизма, такое, к сожалению, бывает, правда, редко, за четыре года это второй случай. Ничего не поделаешь, проявляется затаенное в сознании несовершенство натуры далеких предков. У них было много подобных комплексов. Страх перед высотой, например, который не позволил бы им пользоваться гравилифтом. И еще целый ряд ненужных эмоций, из-за которых они не смогли бы охотиться. Ну что ж, это не страшно, теперь многие психологические барьеры в человеческом мозге преодолены, большей частью сами собой, а некоторые — искусственно, подумаешь, пустяк, при современном уровне медицины…