Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Стихотворения и поэмы. Дневник

Ахмадулина Белла Ахатовна

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Стихотворения и поэмы. Дневник - Ахмадулина Белла Ахатовна - Страница 3

Изменить размер шрифта:

Невеста

Хочу я быть невестой,

красивой, завитой,

под белою навесной

застенчивой фатой.

Чтоб вздрагивали руки

в колечках ледяных,

чтобы сходились рюмки

во здравье молодых.

Чтоб каждый мне поддакивал,

пророчил сыновей,

чтобы друзья с подарками

стеснялись у дверей.

Сорочки в целлофане,

тарелки, кружева…

Чтоб в щёку целовали,

пока я не жена.

Платье мое белое

заплакано вином,

счастливая и бедная

сижу я за столом.

Страшно и заманчиво

то, что впереди.

Плачет моя мамочка, —

мама, погоди.

…Наряд мой боярский

скинут на кровать.

Мне хорошо бояться

тебя поцеловать.

Громко стулья ставятся

рядом, за стеной…

Что-то дальше станется

с тобою и со мной?..

1956

«Мне скакать, мне в степи озираться…»

Мне скакать, мне в степи озираться,

разорять караваны во мгле.

Незапамятный дух азиатства

до сих пор колобродит во мне.

Мне доступны иные мученья.

Мой шатер одинок, нелюдим.

Надо мною восходят мечети

полумесяцем белым, кривым.

Я смеюсь, и никто мне не пара,

но с заката вчерашнего дня

я люблю узколицего парня

и его дорогого коня.

Мы в костре угольки шуровали,

и протяжно он пел над рекой,

задевая мои шаровары

дерзновенной и сладкой рукой.

Скоро этого парня заброшу,

закричу: «До свиданья, Ахат!»

Полюблю я султана за брошку,

за таинственный камень агат.

Нет, не зря мои щёки горели,

нет, не зря загнала я коня —

сорок жён изведутся в гареме,

не заденут и пальцем меня.

И опять я лечу неотрывно

по степи, по ее ширине…

Надо мною колдует надрывно

и трясет бородой шурале…

1956

Павлу Антокольскому

Официант в поношенном крахмале

опасливо глядит издалека,

а за столом – цветут цветы в кармане

и молодость снедает старика.

Он – не старик. Он – семь чертей пригожих.

Он, палкою по воздуху стуча,

летит мимо испуганных прохожих,

едва им доставая до плеча.

Он – десять дровосеков с топорами,

дай помахать и хлебом не корми!

Гасконский, что ли, это темперамент

и эти загорания в крови?

Да что считать! Не поддается счёту

тот, кто – один. На белом свете он —

один всего лишь. Но заглянем в щёлку.

Он – девять дэвов, правда, мой Симон?

Я пью вино, и пьет старик бедовый,

потрескивая на манер огня.

Он – не старик. Он – перезвон бидонный.

Он – мускулы под кожею коня.

Всё – чепуха. Сидит старик усталый.

Движение есть расточенье сил.

Он скорбный взгляд в далекое уставил.

Он старости, он отдыха просил.

А жизнь – тревога за себя, за младших,

неисполненье давешних надежд.

А где же – Сын? Где этот строгий мальчик,

который вырос и шинель надел?

Вот молодые говорят степенно:

как вы бодры… вам сорока не дашь…

Молчали бы, летая по ступеням!

Легко ль… на пятый… возойти… этаж…

Но что-то – есть: настойчивей! крылатей!

То ль всплеск воды, то ль проблеск карасей!

Оно гудит под пологом кровати,

закруживает, словно карусель.

Ах, этот стол запляшет косоного,

ах, всё, что есть, оставит позади.

Не иссякай, бессмертный Казанова!

Девчонку на колени посади!

Бесчинствуй и пофыркивай моторно.

В чужом дому плачь домовым в трубе.

Пусть женщина, капризница, мотовка,

тебя целует и грозит тебе.

Запри ее! Пускай она стучится!

Нет, отпусти! На тройке прокати!

Всё впереди, чему должно случиться!

Оно еще случится. Погоди.

1956

Двадцать два, значит, года тому

дню и мне восемнадцатилетней,

или сколько мне – в этой, уму

ныне чуждой поре, предпоследней

перед жизнью, последним, что есть…

Кахетинского яства нарядность,

о, глядеть бы! Но сказано: ешь.

Я беспечна и ем ненаглядность.

Это всё происходит в Москве.

Виноград – подношенье Симона.

Я настолько моложе, чем все

остальные, настолько свободна,

что впервые сидим мы втроем,

и никто не отторгнут могилой,

и еще я зову стариком

Вас, ровесник мой младший и милый.

1978

Грузинских женщин имена

Там в море паруса плутали,

и, непричастные жаре,

медлительно цвели платаны

и осыпались в ноябре.

Мешались гомоны базара,

и обнажала высота

переплетения базальта

и снега яркие цвета.

И лавочка в старинном парке

бела вставала и нема,

и смутно виноградом пахли

грузинских женщин имена.

Они переходили в лепет,

который к морю выбегал

и выплывал, как черный лебедь,

и странно шею выгибал.

Смеялась женщина Ламара,

бежала по камням к воде,

и каблучки по ним ломала,

и губы красила в вине.

И мокли волосы Медеи,

вплетаясь утром в водопад,

и капли сохли, и мелели,

и загорались невпопад.

И, заглушая олеандры,

собравши всё в одном цветке,

витало имя Ариадны

и растворялось вдалеке.

Едва опершийся на сваи,

там приникал к воде причал.

«Цисана!» – из окошка звали,

«Натэла!» – голос отвечал…

1957