Сегодня, мама! - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 10

– Пить, – попросил я. – Ребята, я пить хочу!

Желтые мундиры смотрели на меня, как японец на чукчу. Вроде и похож, а говорит что попало.

– Water, – начал я снова. – Вода! Куц![15]

Ни фига.

– Drink. Пить. Ап-куц.[16]

Они меня не понимали.

– Что ж делать, у меня этот, как его… сушняк, – в отчаянии начал я.

– Суш-няк? – радостно заулыбались охранники. И разом вытянули из-за спины – там у них на форме были нашиты карманы – прозрачные фляги.

Я растерянно взял их и скрылся в нашей комнате. Похоже, слово «сушняк» было одним из немногих русских слов, вошедших во всеземной язык.

Стас ворочался на своем «облачке» и что-то мычал во сне.

– Вставай, алкоголик! – сказал я и вручил полупроснувшемуся брату бутылку. Сам уселся на пол и стал скручивать колпачок.

– Голова… – простонал Стас.

– Пить надо меньше, – наставительно сказал я и глотнул из бутылки. С некоторым испугом – вдруг там пиво или еще какая гадость? Но там оказался странный газированный напиток, солоновато-сладкий на вкус. Мне сейчас было не до вкусовых тонкостей. Я выхлебал бутылку и развалился на полу. Жажда прошла мгновенно. Язык к горлу больше не прилипал.

– Это… это… не оно? – с подозрением спросил Стас, глядя на желтоватую пузырящуюся жидкость.

– Что «не оно»?

– Не… не то, что вчера?..

– Нет, не шампанское.

Стас сел, держась руками за голову. Посидел так, потом стал тихонечко пить из бутылки.

– Называется «Сушняк», – наставительно сказал я. – Специально для малолетних алкоголиков. Снимает все последствия…

– Хорошо! – ожившим голосом сказал брат.

– Но есть побочный эффект, – вкрадчиво сказал я, – когда вырастешь, детей не будет.

Стас поперхнулся.

– Это нечестно! – завопил он, отставляя бутылку.

– Ты же вчера сказал, что холостяком будешь. Какая тебе разница?

– Я сказал? – Он снова обхватил голову руками.

Наверное, я еще долго бы над ним издевался, но тут дверь открылась и вошел Смолянин. Бинтика вокруг головы у него уже не было, уши торчали по-прежнему.

– Ква-ква! – приветствовал он нас. – Отсыхаете, малолетки?

– Ква, – поздоровались мы. А Смолянин, взглянув на пустые бутылки, покачал головой:

– Осторожней, детям нельзя этого много пить. А то вырастете и… ну, в общем, будут проблемы.

– Мы знаем, – вяло сказал Стас. Теперь уже я, поперхнувшись от страха, спросил:

– Какие проблемы?

– Волосы не будут перекрашиваться, – тихо, словно говорил какую-то гадость, которую и произносить-то не хочется, сказал Смолянин. Он ткнул рукой стену, и перед ним засветилось облачко-кресло. Бухнувшись туда, Смолянин задумчиво посмотрел на Стаса.

– Мужик, ты правда убежденный холостяк?

Стас глянул на меня. Я пожал плечами.

– Ну, может, я еще передумаю, – промямлил он.

Глаза у Смолянина загорелись.

– Передумывай, парень! Такую жену тебе найдем, все позавидуют!

Стас покраснел как рак. Я-то знаю, что он девчонок ужасно стесняется и даже не заговаривает с ними первый. Смешок я подавил, но Смолянин все же что-то услышал. У него даже уши слегка повернулись в мою сторону – вот честно, не вру!

– Старшему, конечно, еще лучше жену найдем, – успокоил он меня. – Уже есть две кандидатуры – дочь Ережепа и племянница Кубатая. Хочешь, завтра и свадьбу сыграем. Или свадьбы. – Он умоляюще посмотрел на Стаса.

– Мы так быстро не женимся, – отбрил Стас. – И жен себе ищем сами.

– Но только среди персонала Департамента, – предупредил Смолянин. – Ввиду вашей особой секретности.

– Смолянин, зачем так торопиться? – спросил я. – Что вам наши жены сдались?

Переводчик вздохнул:

– Не буду лепить горбатого, парни. Мы не знаем, что с вами делать.

– А че делать-то? – запетушился Стас. – Сами себе дело найдем!

– Боимся мы, – грустно сказал Смолянин. – Вдруг вы опять машину времени сделаете и в прошлое убежите. Или рассекретите что-нибудь. А так – жены бы за вами присматривали, развлекали… У нас бы стали работать. Домами дружить бы стали…

Смолянин вздохнул и опустил голову. Без всякой связи сказал:

– Спал сегодня отвратно… Всю ночь Кубатай мешал. Уложил меня спать, а сам ходил, семечки грыз, компьютером шумел… А лег – храпеть начал.

– Вы что, вместе живете? – спросил я.

– Да, уже два дня. Он древнерусский решил выучить и со мной вместе поселился. Думает, язык легко изучить! Одна операция по расширению ушей, чтоб звуки лучше запоминать, полмесяца занимает. А потом стимуляция мозга, так что вся голова шишками покрывается. И труд, труд, труд.

Смолянин опять вздохнул и безнадежно попросил:

– Вы уж женитесь по-доброму, кенты. А то Кубатай меня угробит. Он же настырный, как все осетины.

– Он осетин? – удивился я.

– Ага, – Смолянин оживился. – Два года назад выяснил…

И он поведал нам удивительную историю. Оказывается, за последние пятьсот лет все народы на Земле перемешались. Из-за каких-то там эпидемий, войн, просто из-за того, что государств не стало… Ну и когда люди опомнились, оказалось, что никто своей национальности не знает. В лучшем случае слышал, что прабабка была на четверть турчанка или еще что-нибудь подобное. И у людей появилась мода докапываться до своей национальности. Тратилось на это много сил и средств, но получалось не у всех. Генерал-сержант Кубатай тоже долго не знал, кто он. Пробовал записаться в евреи, но его не приняли. Обманули, сказали, что лимит исчерпан. Пошел было в русские, но те обиделись, что он сначала к евреям ходил, да еще выяснилось, что водку пить не любит. Все ему уже сочувствовать начали, но Кубатай упорно рылся в архивах. И однажды на медкомиссии, когда выяснилось, что у него отличное ночное зрение, понял истину. Ведь осетины, как известно, в темноте отлично видят, не зря же в стихотворении сказано:

С тех пор Кубатай стал официально признанным осетином.

– Здорово! – сказал Стас, который уважал упорство в достижении цели. – А ты, Смолянин, кто?

Смолянин обиделся.

– Как и вы, ребята, русский… У меня письменное свидетельство есть, – сухо добавил он.

– Какое? – спросил я. И Смолянин не удержался – наверное, любил эту историю.

– Письмо я отыскал, – начал он свой рассказ. – От прапрадеда к прадеду. Там написано… – Смолянин откашлялся и начал декламировать:

– «Дорогой сынок Ваня! Очень рад, что тебя приняли в Московский университет. Ты, как настоящий русский, должен учиться в России, а не на Украине…»

Мы с братом кивнули – действительно, свидетельство стопроцентное. Но Смолянин продолжал:

– «Мама, хоть и хает клятых москалей, тоже рада. А дедушка на радостях купил тебе новую ермолку, очень красивую и недорогую. Только не езжай в ней к тестю в Шымкент, надень пока старую. До свидания, твой папа Кшиштоф».

Мы, пораженные, молчали. А Смолянин продолжал:

– Вообще-то наша, русская, национальность одна из самых популярных. Говорят, у нас этническая аура клевая. Но в то же время все боятся, да я и сам боюсь. Станешь слишком русским, на остров потянет. А на острове… – Тут он прикрыл рот ладонью, словно сказал что-то лишнее.

– Что на острове? – спросил Стас. – И Ережеп про остров что-то говорил.

Смолянин отнял ладонь от губ:

– Нет, ребятишки, это не я должен рассказывать. Начальство спросите.

Но больше мы об этом таинственном острове так ничего и не слышали. А Смолянин перевел разговор на прежнюю тему:

– Так что женитесь, малолетки. За вас любая девица с радостью пойдет – как-никак чистая национальность.

– Какая ж она чистая, у нас мама узбечка, – возразил Стас. Про то, что папа – наполовину украинец, он даже и упоминать не стал.

– Ничего, это еще интереснее, – завопил Смолянин. – Две чистые национальности!