Участковый - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 88

– А для чего же композитор Хозяину понадобился? Гимн общины написать?

– А это, Коля, не тваво ума дело! Ты спрашивать – спрашивай, а куды не надыть – не лезь!

Николай пожал плечами, переместил завернутого в одеяльце Данилку с левой руки на правую, задумчиво произнес:

– Откуда ж мне знать, про что можно спрашивать, а про что нельзя? Ты вот все время говоришь – в город съездили, из города привезли, на почту, на овощебазу, туда-сюда… Об этом можно говорить?

– Отчего ж нельзя? – удивился Ленька. – Чай, город не запретный!

– И вы вот так спокойно в него ездите?

– А что ж не ездить?!

– А рассекретить себя не боитесь?

– Вот дуро! – обрадовался Ленька. – Да мы ж скорее себя рассекретим, ежельше в городе появляцца перестанем! Тут же испокон веков село было, а колхоз «Загаринский» уже лет пятьдесят свою продукцию в райцентр возит – на овошчную базу, на молокозавод, в зернохранилишче, на бумфабрику в соседний район. Ты представь, что мы возить перестанем – это сколькех же обрабатывать придецца, чтобы они про нас насовсем забыли?! Так что непременно следоват нам продолжать в том же роде, непременно! Обратно же, и самим нам надыть в курсе быть, что снаружи творится.

– Что же, и к вам любой может пожаловать? – напрягся Николай.

– К нам может пожаловать только тот, кого Хозяин допустит, – насупившись, ответил Ленька и принялся расстегивать куртку, а затем и рубашку. – Для примеру сказать, кажный год к нам на посевную и уборочную из райкома уполномоченного присылают – для контролю. Быват, лекторы в клуб приезжают, про всякие разности рассказывают. Из филармонии с концертами артисты навешчают. Выездные заседания партбюро у нас тоже случаюцца. В обшчем, такие это люди, что лучче их принять. Мы их тут кормим-поим, ну и, ежельше лекция и концерт антиресные, сами слушаем. Что ж мы, не люди, что ли? А потом, как им уезжать, память-то им подправлям, чтобы не болтали лишнего – типа, кого тут видали, о чем тут болтали. Ежельше лекция совсем скушная, мы лектора в подполе складируем, чтобы не мешалси под ногами. Потом он, конечно, считат, что мы – самая благодарная публика, котора его овациями встретила и овациями проводила. Знашь, как это называцца? Кон-фа-бу-ля-ция![27] – Николай усмехнулся мудреному слову, неожиданному в устах простецкого деревенского парня; впрочем, после импровизации, магнитных полей и катушки индуктивности он уже по-иному смотрел на Леньку. – Это у нас бывший психический дохтур из области обитат, чуть не профессор, а инициировали его токма недавно, вот он и применят свои знания в новом развороте, награждат ложными воспоминаниями всех, кого следоват. В обшчем, могешь не волновацца, никто лишний тут никак не окажецца. Для всех посторонних Загарино невидимо – такой особливый шчит установлен. А мы – вот!

Ленька наконец до пупка расстегнул рубашку и продемонстрировал Николаю голую грудь. Николай посмотрел так и этак – ничего не понял.

– Дуро! – весело воскликнул Ленька. – Ты через Сумрак глянь!

Крюков поморщился, снова перехватил сына – хоть и невесомый он практически, а попробуй два часа потаскай! Но морщился он вовсе не из-за этого, а потому, что не очень-то любил прибегать к способностям Иного. Когда есть необходимость – другое дело. Вот, например, в те двое суток, что он добирался по тайге из Вьюшки в Загарино, в Сумрак шагать пришлось не один раз и не два. Нормальный, убедительный повод: надо было о сыне позаботиться – чтобы он не замерз, не проголодался, чтобы не плакал, чтобы комары не заели, чтобы пеленки чистыми оставались. А кроме этого – нужно было еще и следы запутать на тот случай, если в погоню кто пустится, нужно было самому в чащобе не заплутать, на волков не нарваться… В общем, трудный это был путь, а с младенцем на руках туда-сюда нырять – это вряд ли удовольствием назовешь. Оттого и кривился Николай, что серьезного повода лезть в Сумрак сейчас не наблюдалось, а от шастанья по пустякам он восторгов не испытывал. Но куда деваться? Сам же вопрос задал!

Покрепче прижав к себе Данилку, он поднял с дороги свою тень и сделал шаг.

Ленькина грудь мгновенно вспыхнула цветным узором. Были тут и печати неразглашения каких-то важных секретов, и разрешения на совершение определенных магических воздействий, и даже – ну надо же! – официальная регистрация в областном Ночном Дозоре. Все верно: в районе-то пока отделения не было, а полномочия Светлого по фамилии Угорь на это село не распространялись.

Но самая главная метка была в центре груди. О том, что она – главная, говорили и ее размеры, и постоянные красочные переливы по контуру, и форма. Подобный «детский» рисунок Крюков видел много раз – на бубнах в музее, на одежде шаманов, на остяцких охотничьих кинжалах. Дог. Первый шаман.

– Триста спартанцев! – фыркнул Аесарон, передразнивая Сибиряка. – Нет, вот ты объясни мне! А? Почему, когда я пытаюсь доказать необходимость увеличения штатной численности Дневного Дозора, ты мне навстречу не идешь, а теперь требуешь, чтобы я откуда-то взял еще бойцов?! Где я их раздобуду? А?

Невозмутимо прихлебывая чай, Сибиряк в очередной раз обвел рассеянным взглядом богатый кабинет Качашкина и без интереса ответил:

– Ну, ты же всегда утверждал, что желающих вступить в твой Дозор навалом. Проведи мобилизацию.

– Ага, набрать желторотых солдатиков – и в пекло!

– Про пекло – это ты преждевременно.

– Вот Светлые! – Аесарон театральным жестом простер руку и добавил в голос трагичных ноток. – Они везде и всюду надеются на лучшее! А?

– Работа у нас такая, – со вздохом констатировал Сибиряк и пошарил в кармане куртки. – Что не отменяет необходимости подстраховаться.

Аесарон, сидящий в кресле руководителя, с удовольствием потянулся и откинулся на спинку.

– Не расслабляйся, – поправив очки, посоветовал глава Ночного Дозора.

– А чем еще заняться?

– Ты знаешь, что вчера еще трое Темных напали на двоих моих сотрудников?

– Знаю, знаю! – ворчливо подтвердил Аесарон. – А пусть не ходят гоголями!

Сибиряк всплеснул руками, растерянно заморгал:

– И почему это так получается, что все мои всегда ходят гоголями, а твои, бедненькие, физически этого не переносят?

– Ну, хочешь, – не стал спорить Аесарон, – я объявлю им последнее сто тридцать третье китайское предупреждение?

– Последнее надо было еще три дня назад объявлять, – флегматично высказался Сибиряк. – До кровопролития дело пока не доходит, но ведь постоянно задираются!

– Ах-ах-ах!

– Не паясничай. Вот начнутся междоусобицы, бои местного значения – потом не заставим их работать вместе. Погоди-ка!

Почему-то – видимо, для разнообразия – Сибиряк зашарил рукой не в кармане, а в воздухе перед собой. Вытаращившись от удивления и возмущения, побагровев, Аесарон наблюдал, как в ладонь Сибиряку прямо из пустоты, стрекоча, поползла телетайпная лента. В кабинете Дневного Дозора! В присутствии областного руководителя! Минуя все охранные заклятья!

– «Район поисков сузился… зпт… – вслух читал Сибиряк текст с ленты, – путал следы… зпт… много ходил Сумрак… тчк… Отслеживаем дальнейший путь… тчк…»

– А?!

– Да не нервничай, я тебя научу. Потом. Если захочешь.

– А?!

– Я говорю – хватит! На сегодня дуэлей хватит! Может, нам уже пора выдвигаться?

Николай наконец отвел взгляд от знака, позволяющего членам общины передвигаться туда-сюда через защитное поле. Отвел – и вскрикнул.

У реки, на возвышенности, стоял терем. Великолепный образец древнего зодчества, он будто бы готовился взлететь, распороть облачную хмарь островерхими крышами многочисленных башенок. Резные наличники, разноцветные ставни, роскошное переднее крыльцо и легкие, воздушные внешние лестницы вдоль торцовых стен, ведущие сразу во второй и третий ярус. От терема исходило свечение, наполнявшее сердце восторгом. Вот оно! Вот оно, то самое чудо, о котором мечталось Николаю! То самое отличие от обычных деревень и сел, в которое он верил!