Участковый - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 64

– Никуда он не добрался, – вдруг оставив свой напевный и несколько вульгарный цыганский говорок с бесконечными ювелирными эпитетами, устало произнесла Лиля. – Я же сказала тебе – не знакома я с твоим супругом! Можешь не опасаться, не сумели бы мы друг другу понравиться – ни я ему, ни он мне. Что же касается девок…

– Я что – вслух об этом говорила?!

– Что же касается девок – уймись ты, успокойся! Никто ему, кроме тебя, не нужен. Бедная девочка!.. Ты сейчас потому такая нервная, что в чужой деревне обитаешь, где многое тебе непривычно, непонятно, неведомо, и оттого – обидно и подозрительно. Я тоже такой была. Этот табор – не родной мне. Когда сюда попала, мне все недруги вокруг мерещились, везде измены мужнины чудились. А как прижилась да пригляделась – поняла, какой глупой была, когда кнутом размахивала да соперниц своих несуществующих наказать жаждала. Не накручивай себя, не придумывай, нет у тебя сейчас повода для страданий! Ступай себе домой, за мужа не переживай, верный он тебе. И впредь верным будет. И зелье приворотное, за которым ты ко мне пожаловала, я тебе не дам. Без надобности оно тебе, Екатерина Федоровна. Любите друг друга, раз любится, ждите ребеночка. Авось все у вас будет хорошо.

Давненько Федор Кузьмич не ощущал призыва, а уж ведьминского – тем более. Потому не сразу и сообразил, что происходит. Стоял себе у окошка, проветривал кабинет, внимательно слушал «Последние известия», и вдруг посреди рассказа диктора о том, какой урожай зерновых ожидается в этом году в Белоруссии, кольнуло легонько сердце. Прикрыл участковый створки окна, звякнул шпингалетом, уселся за стол, с недоумением прислушиваясь к ощущениям – вроде не жаловался никогда ни на сердце, ни на самочувствие вообще. Да и какие могут быть болезни у Иного? Насморк разве что. Да и то – до той лишь поры, пока не удосужишься нехитрое заклинание сотворить. Утром он, как всегда, сделал комплекс упражнений с гантелями, плотно позавтракал, с охотой подышал свежим ветерком по дороге на работу – к полудню обещали жару несусветную, а пока можно было еще наслаждаться погодой. То есть, проще говоря, ничего необычного утром не случилось, нигде он не перенапрягся и не переволновался. Откуда же иголка, вошедшая в грудь слева? Впрочем, кольнуло – и перестало, зато поселилась в том же районе тревожка. Маятно сделалось пожилому милиционеру, неуютно. Из-за сердца? Глупости! Из-за Катерины? Так он о ней подумать пока не успел. Вернее, мысли о дочери, ее браке с Темным и скором рождении внука из головы не шли даже во сне, но их Федор Кузьмич до поры до времени отодвигал на второй план. Сперва – работа, дела текущие, а погоревать о судьбе да придумать решение семейной проблемы – для этого свой час отведен будет. Тревожка меж тем раскачивалась в груди, раскручивалась, требуя от Денисова каких-то действий – куда-то бежать, что-то предпринимать, не медлить ни секунды. Будь участковый обычным человеком, уже подхватился бы, стремглав выскочил… куда только?

В кабинете происходило странное: задребезжало оконное стекло, подталкиваемый внезапным сквозняком, задвигался, зашуршал и съехал-таки со стола чистый листок писчей бумаги, приготовленный Денисовым для составления еженедельного отчета в райотдел милиции. Закачалась под потолком лампочка без абажура, завыло на чердаке, с гулким грохотом обрушилось что-то в сенях. Ураган, натуральный ураган! Там, за окошком, светило солнце, на противоположной стороне улицы, возле конторы, с удовольствием подставляя лица набирающим силу теплым лучам, душевно скандалили старик и старуха Агафоновы, смешно пыталась управиться с большим велосипедом пятилетняя сестренка Павки Галагуры, по причине хорошей погоды одетая в одни трусишки. Там, над трассой, уже поднималось жаркое марево. Там, на колхозных полях, уже истекали потом посланные на поливку и прополку бабы. Река двигалась нехотя, словно густой поток расплавленного олова, и мелкая рябь на ее поверхности переливалась пронзительными, больными для глаза бликами. Вот какое лето было на улице, а в кабинете чудилось, что на дворе разгулялась метель, что ветер без перерывов и послаблений давит мощным плечом на оконные створки, и поскрипывают под его натиском толстые лиственничные стены, и подрагивает пол, и звенит ложечка в стакане, будто ты не в доме находишься, а в вагоне поезда.

– Ну, сильна-а, чертовка, едрить твою редиску! – выпучив глаза и округлив губы, зачарованно покачал головой участковый. – Хорош, Матрена, перестань! Понял я, понял, иду уже!

«Ураган» мгновенно прекратился. Денисов фыркнул: ох уж эти ведьмы! Да с такой силищей – что мешало Матрене Воропаевой через Сумрак написать на стене кабинета крупными буквами? Дескать, так и так, зайди на минутку, дело есть. Нет же, нужно катаклизм устроить!

Собственно, почему он сразу не догадался, что покалывание в груди – результат чьего-то воздействия? Может, кто-то и сказал бы, что засиделся пожилой маг, размяк от бездействия и окружающей благости, так ведь неправдой это было бы! Наоборот, чем дальше – тем большее напряжение чувствовал Денисов, с большей сторожкостью относился к любому мало-мальски заметному событию. Но, чего уж греха таить, привык считать свой дом и рабочий кабинет этакими крепостями, куда чужакам ход заказан. Четверть века сплетал и переплетал наново, расширял, укреплял и подкачивал Силой охранные заклятья, густой паутиной опутывающие оба здания. Не о собственной безопасности думал, а о том, что, случись неладное, Темные в первую очередь захотят нейтрализовать «Светлый Клин». На улице, во время ежедневного милицейского обхода, сделать это будет крайне затруднительно, а вот в замкнутом помещении – в самый раз. Получится, не получится – это другой вопрос, но дать гипотетическому врагу шанс и тем самым оставить без защиты местных жителей, оказавшись заблокированным в родных стенах, Денисов не хотел, да и права такого не имел, по сути.

Вот и вышло, что пронадеялся он на собственные охранные заклятья, а Матрена все их хитрости разгадала, все «мышеловки» и «капканы» обошла. Сильна, чертовка!

Конечно, Денисов поспешил на зов, потому как понимал, что за просто так не стала бы ведьма расходовать Силу. Но понимал он и то, что уговору их, видимо, пришел конец. Перемирие, заключенное давным-давно, держалось на клятвенном обещании одной из самых могущественных представительниц разогнанного Конклава Ведьм не использовать свои истинные возможности. Бытовая магия – не в счет, но никаких серьезных вмешательств, никакой ворожбы, никаких отворотов-приворотов, наведения порчи и прочей ерундистики, иначе о присутствии Матрены в Светлом Клине станет известно Ночному Дозору. Уровень магии, использованной для призыва и пробившей охранную систему Денисова, был значительно, несоизмеримо выше бытового. Что же могло стрястись такого ужасного или неотложного, что Воропаева решила пойти на риск?

Матрену, как и в прошлый раз, участковый застал за печкой. Только теперь отнюдь не пироги она затеяла. Несмотря на то что за окнами наливался прозрачным зноем летний день, за печной заслонкой бушевало пламя. Ни слова не говоря Денисову, хозяйка убрала заслонку, демонстрируя пышущий жаром зев русской печи. Языки огня расступились, и наружу сам собой выехал чугунок. Матрена кивнула на бурлящее варево. Маг посмотрел и ничего не понял. То есть абсолютно ничего. Старушка с досадой всплеснула руками.

– Да ты слепой, что ли?! Видишь? Едет!

– Чугунок? – помедлив, уточнил Денисов. – Едет, вижу.

– Аесарон! – чуть не плача, страшным шепотом произнесла Матрена.

– А ты уж испужалась, старая! – внутренне подбираясь, усмехнулся участковый. – И вместо того чтобы притихнуть, словно мышка, чародействовать принялась по второму рангу. Ну, нормально! Или он тебя уже так точнехонько выследил, что и прятаться поздно?

– Не выследил пока, касатик, ох, не выследил! Но ведь так близехонько он еще и не был!

Денисов не знал и разузнать не пытался, чем когда-то давно насолила ведьма теперешнему руководителю Дневного Дозора. Но насолила крепко, это уж как пить дать. И вину за собой, видимо, чувствовала, и о каре, которая ее постигнет, догадывалась. Надежда у Матрены была только на то, что не сумеет отыскать ее Аесарон в ближайшие пятьдесят-сто лет в сибирской глуши, а потом, может, и забудется ее проступок. Но пока складывалось с точностью до наоборот: хитрый и весьма талантливый в делах Темных бурят стал главой Дозора, да не где-нибудь на Алтае или Дальнем Востоке, а здесь, в этой самой области и еще в двух сопредельных. Ладно, и этот страх она пережила, но теперь-то все ближе подбирался Аесарон! Зимой в райцентр зачем-то приезжал, а сейчас сюда намылился!