Участковый - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 47

– Аникеев, – подтвердил Швец. – Он вроде к Гаврилову перед обедом собирался. Письменные показания давать, что ли?

Попрощавшись, Денисов отправился в обратный путь, провожаемый недоуменными взглядами рабочих, облапошенных Темным Иным.

В коридорчике перед дверью участкового инспектора, на коричневой дерматиновой банкетке, с разной степенью удобства и в разном настроении расположились три человека. Одного из них, самого сердитого, Денисов определил как прораба Аникеева. Другой, душераздирающе несчастный, будто и не сидящий, а торчащий из самого краешка банкетки вбитым гвоздем, являлся, как нетрудно было догадаться, незадачливым сторожем. Кем был третий, растерянный и раздраженный поровну мужчина средних лет, милиционер с первого взгляда назвать не смог бы. К сторожу у Денисова вопросов не было – пусть их Гаврилов задает, ежели у него имеются. К Аникееву вопрос был единственный: помнит ли прораб недавно работавшего на одном из объектов молодого человека по имени Леонид, предположительно родом из села Загарино соседнего района? Издерганный прораб не столько ответил, сколько огрызнулся в том плане, что у него больше сотни строителей, которые регулярно приезжают-уезжают – где их всех упомнить? Не успел Денисов поинтересоваться, у кого хранятся документы о приеме на работу, как его потянул за рукав не определенный по внешнему виду третий:

– Ленька? Вы тоже Леньку ищете?

Из кабинета выглянул Гаврилов.

– Федор Кузьмич, ты никак уже отстрелялся? Быстренько ты, однако! Есть какая-то информация? Товарищ Дягиль, прекратите дергать за рукав представителя власти! Вот что вы здесь сидите, уважаемый Семен Модестович, от работы всех отвлекаете? Федор Кузьмич, ты уж извини! Дягиль, туды-сюды через колено! Я уже сказал, что заявлений на сказочных персонажей мы не принимаем! Представляешь, Федор Кузьмич, у человека третьего дня мать скончалась после продолжительной болезни, так он, вместо того чтобы похоронами и поминками заниматься, меня осаждает, уверяет, что какой-то лесной колдун ее сначала вылечил, а потом обратно порчу навел! – Гаврилов обращался попеременно то к одному, то к другому, испуганный сторож и притихший прораб послушно переводили вытаращенные глаза слева направо и наоборот. – Не стыдно вам, Семен Модестович? Вы же человек рассудочный, с высшим образованием! Какая, туды-сюды, порча?! Любого доктора спроси, каждый подтвердит: старушка была не-из-ле-чи-ма! Я, конечно, вам очень сочувствую, но надо же себя в руках держать!

– Не тарахти! – поморщился Денисов. – Давай по порядку. Информация не подтвердилась, можешь спать спокойно. Ежели сейчас показания снимешь, а там что-то стоящее обнаружится, ты дай мне знать, я до третьего рейса у дочки побуду. Людей-то не задерживай, вишь, товарищ Аникеев как психует! А я, с твоего позволения, парой слов с товарищем Дягилем перекинусь. Семен Модестович – вас ведь так звать? – пойдемте вот за тот столик, пошепчемся.

Гаврилов проводил их округлившимися глазами, разве что пальцем у виска не покрутил, затем пригласил в кабинет прораба.

В конце коридора стоял покрытый оргстеклом столик. Под стеклом, а также над столом на стене находилось изрядное количество образцов заявлений, объяснительных записок и прочих документов. На самом столе стояла чернильница с торчащей из нее перьевой ручкой. Денисов, оглядев такое богатство, восхищенно покачал головой – ничего подобного у себя в Светлом Клине он разложить и развесить не догадался. Возможно, потому, что жалобы и заявления поступали к нему редко и в основном в устной форме, а может быть, потому, что возле его кабинета не было никакого коридора, а были только темные сени. Семен Модестович, перехватив его взгляд, нервно усмехнулся, продемонстрировал свернутый в трубочку и уже порядком измятый от волнения лист бумаги.

– Я уж и по этой форме заявление составлял, и по той, что сбоку. – Он поднял на участкового измученные глаза и снова отвел их. – Я ведь понимаю, как нелепо выгляжу с этой своей историей!

На самом деле выглядел он не нелепо, а откровенно жалко – чувство вины, стыда и страха окутывало его почти ощутимым облаком. Где-то там внутри, в мешанине самобичевания и нерешительности, мелькали ярость и жажда возмездия, но попытки добиться нужной реакции от Гаврилова покрыли эти сильные эмоции толстым слоем растерянности. Один страх – прийти сюда – Дягиль смог преодолеть, со всем остальным справиться был не в силах.

– О-хо-хонюшки… – вздохнул Денисов и повел рукой. – Присаживайтесь, Семен Модестович, и давайте-ка мы с вами без заявлений, протоколов, но зато с подробностями побеседуем. Итак, что за колдун и как он связан с Ленькой?

Губы Дягиля неожиданно задрожали, он затравленно втянул голову в плечи, но все же переборол себя, решился и начал рассказ. И чем дольше слушал его Денисов, тем острее понимал необходимость вызывать сюда Ночной Дозор.

На взгорочке, в пятидесяти шагах от дома Катерины и Николая, неслышно причитая, истово отвешивала поясные поклоны неопрятная старуха.

– Ен-то что иш-шо? – раздельно от удивления произнес Денисов и остановился. Удостоверившись, что кланяется старуха именно дому молодых Крюковых, он, повысив голос, прикрикнул: – Эй! Темная! Ты что тут?!

Ведьма обернула к нему испуганное лицо, разглядела, злобно дернула дряблой щекой и выставила ладонь – дескать, охолонись, Светлый. После чего шустро засеменила прочь, в сторону леса.

– С ума рехнуться! – озадаченно буркнул участковый. – Катерина, что энто за цирк тут у вас?

– Папа? – появилась на крылечке дочь. – Ой, привет! А ты как тут? Ты к нам или по делу?

– Был по делу, а теперь уж к вам… Я говорю, что энто за богомолица тут сейчас представление устраивала?

– Ой, пап, я не знаю. Уж не первый раз замечаю – встанут вон там и чего-то шепчут, шепчут. Страшно, честное слово!

– А чего ж молчала? – недовольно спросил Денисов.

– Почему молчала? Я Коле сказала, он обещал с ними разобраться.

– Погоди, что значит – с ними? Она не одна приходит, что ли?

– Разные приходят, то старики, то старухи, то помоложе… Да ты не беспокойся, пап! Они же ничего не делают, только смотрят и как будто молятся. Ты заходи, заходи! Я так рада, что ты приехал! Я в следующий раз у свекрови спрошу – может, когда-то на этом месте церковь стояла. Тебя покормить? Я сейчас согрею. Колька вот только-только на обед прибегал, но, наверное, уже остыло…

Денисов прошел в переднюю, осмотрелся. Если раньше он все пытался по лицу Николая Крюкова угадать, знает ли он, кем стал, то теперь нужды в этом не было: неумелые, но аккуратно, добросовестно выполненные охранные заклятья, подвешенные в Сумраке, сполна отвечали на волнующий вопрос. Знает. Пользуется.

– Ты почему не в тапочках, пап, почему босиком? Там же, в сенях, специально для тебя поставлены роскошные шлепки самого большого размера, какой только удалось найти в сельпо! – Она чмокнула отца в щеку.

– Вот ишшо! – засмущался Денисов. – Чай, мы не в городе, чтобы в тапочках-то…

– Привыкай! – Катя, смеясь, потрепала его по седой шевелюре. – Прогресс не стоит на месте, мой старомодный папка! Скоро и здесь будет, как в городе: паровое отопление, телефоны в каждом доме, телевизоры и репродукторы – по два на семью, чтобы вы, мужики, когда свой футбол смотрите или международные новости слушаете, не мешали нам, женщинам, культурно просвещаться!

– Я разве футболом увлекаюсь? – совсем размяк отец от ласкового воркования дочери.

– А как же? Ну, вот как ни зайдешь в комнату, все там какая-нибудь ворошиловградская «Заря» громит московское «Динамо»! Как будто ты всерьез за кого-то болеешь! И Колька такой же. Скука! А малышу, – понизила она голос, гладя себя по животу, – полезно слушать хорошую музыку, Чайковского, Глинку, Моцарта в исполнении Большого симфонического оркестра, а вовсе не… Пойдем, налью тебе щей!

Денисов пропустил ее вперед, сам застрял в передней, осмотрелся еще раз и едва удержался от того, чтобы не добавить заклятьям Силы. Он мог бы и что-то посерьезнее подвесить из арсенала Светлых, мог Колькины экзерсисы поправить, но решил, что зятю это точно будет не по нраву. В этом доме он хозяин, он защитник. Если уж Денисов так хочет помочь – нужно эту помощь сперва предложить, а уж дальше только от хозяина будет зависеть, принять предложение или отказаться. Ах, как озадачили участкового эти богомолицы и богомольцы! Похлеще случая с агрономом озадачили. Там вполне конкретное преступление, а тут – сплошная непонятность.