Участковый - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 26

На местном автокомбинате долго юлили – дескать, все машины в разъездах, и вообще заявку надо было заранее подавать и оплату производить через сберкассу заблаговременно. Похоже, набивали цену, намекали на наличные и двойной тариф. Но, узнав, что грузовик следует подать к райкому, и свободный «зилок» сразу отыскали, и пообещали прислать квитанцию, которую «оплатите, когда будет удобно».

Евгению не верилось, что все может закончиться так быстро и без последствий. Конечно, он еще не проверял сейф. Возможно, «Всадника» там уже нет: все-таки Аесарон Высший маг, а «кольцо Шааба» и прочие охранные заклятья обезвредить и обойти хоть и чрезвычайно сложно, но теоретически выполнимо – если наверняка знать, что серьезный даже для Высшего риск и невероятные усилия будут вознаграждены. А возможно, Темные, не сумев взломать сейф, вплели в его защиту пару-тройку незаметных паразитных заклинаний – прослушивающих, разрушающих содержимое или блокирующих механизм замка. Пусть не сейчас и даже не завтра, но однажды такое заклинание может сработать и… и случится какая-нибудь неприятность. Угорь, конечно, не дурак, он избавится от сейфа, как только извлечет оттуда все самое ценное, а из ценного там – лишь древний шаманский артефакт, который так или иначе придется возвращать владельцу-Темному.

Оставаться в кабинете не хотелось – похоже, Аесарон все дела таки завершил, на столе появилась бутылка армянского коньяка, Харламов звенел бокалами, доставая их из недр шкафа. Если задержаться в тепле и роскоши, можно снова расслабиться, а там пойдут душевные разговоры, жалобы на собачью работу, воспоминания… Приятного в этом было мало, да и по сути – это уже не перемирие, не поддержание терпимых отношений, не вынужденная толерантность, а какое-то непотребство. Наверняка какой-нибудь столичный Светлый вообще расценил бы подобное застолье с Темными как предательство.

– Пойду встречать машину. Всего хорошего! – Евгений направился к двери, остановился. – Аесарон, у нас ведь нет взаимных претензий?

– Жень, обижаешь! – возмущенно надул и без того пухлые губы руководитель Дневного Дозора. – Ты сегодня здорово мне помог с этой гадской бюрократией, я в ответ подсобил тебе с утерянным имуществом. – Он широко развел руки. – Мы в расчете.

Угорь коротко кивнул, соглашаясь, и вышел в коридор.

Сейф, как и сказал Аесарон, стоял внизу, в холле, за плотной шторой или, скорее, занавесом, отгораживающим служебный гардероб. Шагнув в Сумрак, Угорь бегло осмотрел его на предмет магических воздействий. Разумеется, сейф «щупали», проверяли, но вскрыть вроде не пытались. Кажется, обошлось.

Размышляя о том, смогут ли они вдвоем с водителем грузового такси вытащить тяжеленный металлический ящик из холла и поставить в кузов, Евгений вышел на крыльцо и закурил. Вообще курил он крайне редко, в свое время совсем бросил, но потом сигареты как-то скромно и почти незаметно вернулись в его жизнь. Сейчас хорошая затяжка оказалась весьма кстати.

Жуткие морозы отступили, дышалось легко и привольно, и пар после каждого выдоха уже не окутывал лицо почти непроницаемым облачком, не оседал густым инеем на бровях и ресницах. Зима все еще оставалась зимою, со снегопадами, метелями, обледеневшими тротуарами и ростовыми сугробами вдоль дорог, но лютый холод, острый, оглушающий, сводящий с ума, остался в прошлом году. Даже Угорь, освоивший терморегуляцию еще в незапамятные времена, был просто счастлив от подобного климатического демарша, что уж говорить об обычных людях.

«Ява» дотлела до фильтра, машина все не шла, да и вообще на улице было тихо и пусто. Светилась вывеска неработающего ресторана, бросала фиолетовый химический отблеск на пьедестал и пальто вождя. Далеко-далеко, на грани слуха, угадывалась мелодия – где-то слушали современные пластинки. Евгений потянулся за музыкой, отыскал окно, из которого она доносилась.

Голос был удивительно чистым и сильным (исполнителя Евгений не признал), мелодия приятной и запоминающейся, слова банальными – и вместе с тем совсем не банальными. Ведь по сути, если разобраться, эта песня – крик души обычного мужчины, обращенный к женщине-Иной. Сколь часто на своем веку Угорь становился свидетелем тому, как распадаются давно уже вроде бы сложившиеся пары! Встречаются парень с девушкой, в кино ходят, целуются, мечтают, женятся, а потом вдруг один из них (или, как в песне, одна) обнаруживает в себе дремавшие способности и, распахнув глаза, начинает познавать новую жизнь, новые возможности, новый мир – мир Иных. И очень скоро все привычное становится неинтересным, старые друзья и возлюбленные – скучными, былые мечтания и впечатления – примитивными… Мало кто умудряется сохранить брак, потому что это очень трудно – пытаться делать вид, что ничего не произошло, что все по-прежнему, оказаться без вины виноватым перед собой в том, что ты не такой, мириться с ущербностью супруга или супруги, закрывать глаза на то, что ему или ей никогда не будут доступны те краски, звуки и ощущения, которые доступны тебе, прощать случайно «подслушанные» мысли и эмоции… Вот участковый Денисов как-то умудрился. Сколько он женат? Четверть века? Дольше? Но тут случай вообще особый – Денисов практически отказался от использования своего дара. Бывает. Для Евгения подобный отказ был равносилен тому, как если бы человек добровольно завязал себе глаза, перестал пользоваться правой рукой, да еще и туфли надевал на три размера меньше – неудобно, неестественно, неприятно до боли. Никакой свободы, одна лишь гнетущая тяжесть, постоянная досада на то, что мог бы летать, а вынужден ползать… Вот и большинство Иных, вероятно, чувствовали то же самое и потому делали выбор в пользу невероятных возможностей, а не скучной жизни среди обычных людей. Некоторые старались держаться, какое-то время оставались в семье, но потом, рано или поздно, все равно сдавались. Может, это и малодушие, но Угорь считал, что лучше, когда рано, иначе ты обрекаешь себя на то, чтобы постоянно видеть, как стареет любимый человек – а ты ничего не можешь с этим поделать. Его постепенно одолевают болезни и страх – а ты ничего не можешь с этим поделать. Ты видишь изумление и невольный немой укор в его глазах, потому что ты все еще молодой и здоровый, а он уже нет, – и ничего не можешь с этим поделать.

Вот правда – лучше вовремя уйти. Это проще и действительно необходимо. Как подросший ребенок однажды перестает нуждаться в постоянной опеке родителей и выскальзывает из материнских объятий, чтобы начать самостоятельную жизнь, так и человек, обнаруживший в себе способности Иного, должен вырваться из привычного людского круга с тем, чтобы попасть в иной круг – себе подобных.

Но с Иными-то все понятно, а что должен чувствовать человек, которого оставили, покинули, бросили? Если бы ему была известна настоящая причина – он, наверное, думал бы и говорил примерно такими словами, как в песне. Что для него Сумрак? Облако, которое хочет забрать любимую. Почему ему нельзя с ней? Крылья, говорят, не те. В общем, неожиданный смысл открывается у песни.

Впрочем, был и другой смысл – более очевидный, «в лоб». Угорь давно уже ни к кому не привязывался и, собственно, никому не мог бы посвятить фразу «Как же я хочу рядом быть», но когда-то… Да, в этом «когда-то» и облако было, зловонное огненное облако, и была веселая и чистая девочка-Иная, которая не справилась со всепожирающим косматым сгустком пламени, а он, совсем еще юный боевой маг, просто не успел прикрыть ее. Потом долго с тоской и досадой вспоминал, корил себя за то, что не решился представиться ей раньше. Получилось бы что-нибудь у них? Возможно. Тогда, вполне вероятно, и жизнь сложилась бы иначе, и в том бою он был бы ближе к ней, плечом к плечу, и внимателен был бы за двоих, и яростнее в десять раз… «Поздно мы с тобой поняли…»